Константин Седых - Отчий край Страница 102

– Я перед вами кругом виноват, – начал он тихим, проникновенным голосом, в котором помимо его воли звучали такие ненавистные ему нотки покорности и унижения. Презирая себя за это, он постарался говорить тверже и решительней: – Оправдываться не буду. И жаловаться не хочу. Все равно словам моим не поверите. Делом, а если надо, собственной головой докажу, что я вам больше не враг.

– А что же ты в глаза нам не смотришь! Чего в землю уставился? – спросил Чубатов, когда-то чудом уцелевший при разгроме дружинниками партизанского госпиталя.

– Неловко в глаза-то смотреть, – с веселостью обреченного сознался Каргин.

– А не подведешь? Поможешь гадину Рысакова накрыть?

– Раз вызвался – все сделаю.

– Врешь, продашь! – снова крикнул Кушаверов.

– Нет, не продам. Хоть верьте или не верьте, а только… – Он взмахнул правой сжатой в кулак рукой и закончил: – Нет у меня камня за пазухой. Клянусь в этом…

– Хватит, Каргин, каяться, – грубо оборвал его Семен. – С этим успеется. Ты о деле говори.

– Хорошо, скажу. – И Каргин принялся рассказывать о том, как лучше всего пробраться в рысаковскую усадьбу, не поднимая шума. Чувствуя на себе все те же ненавидящие, растравляющие сердце взгляды, он говорил, запинаясь, часто повторяя слово «значит». И когда кончил, лоб его был в поту.

Незадолго до полуночи, ориентируясь по огонькам на лодках, начали переправу. Один за другим, подвязав повыше стремена, съезжали с отлогого, в хрустящей гальке берега в черную, как деготь, воду. Кони тревожно всхрапывали, водили ушами, словно не узнавали ночной воды. Потом успокоились, жадно тянулись к ней и торопливо пили на ходу.

Хорошо налаженная переправа продолжалась недолго. В половине первого с дозором впереди двинулись к бакалейкам. Все подтянулись и подобрались, положив винтовки поперек седел, чтобы в любую минуту иметь их под рукой. Впереди ехали Семен, Замешаев и Каргин, сведенные вместе превратностями судьбы.

Пристально вглядываясь в синевато-черную непроглядь, поеживаясь от пронзительного ветра, они частенько поглядывали друг на друга. «Черт его знает, что у него на уме», – думали Семен и Замешаев. О том же думал и Каргин, держа свой револьвер в кобуре, которую давно украдкой расстегнул и сдвинул на самый живот.

Когда до рысаковского дома, стоявшего на отшибе среди огородов, осталось не больше двухсот саженей, спешились в неглубокой низинке. С конями оставили пять человек. Остальные двинулись по узкому проулку к усадьбе. Теперь их вел Каргин, всем существом своим чувствуя наставленный в спину наган Замешаева, которому Семен поручил следить за ним.

Кайгородов и Рысаков были твердо уверены в своей безопасности. Они считали, что красные ни в коем случае не решатся идти за границу, боясь осложнений с китайцами. Кроме того, Кайгородов считал, что его пребывание на границе неизвестно госполитохране. В эту ночь, как всегда, дневалил один из ординарцев. Остальные, семь человек, спали в землянке. В полночь улеглись спать Рысаков с женой и Кайгородов, на половине которого спали Челпанов и адъютант сотник Побегов.

В глухой предутренней тишине партизаны подошли к воротам усадьбы и замерли в ожидании. Каргин принялся стучать в калитку. Скоро послышались шаги дневального. Он неторопливо подошел, громко спросил:

– Кого надо?

– Полковника Иванова, – отозвался Каргин.

– А что надо сказать?

– Верность и мужество!..

Прошла томительная минута. И вот калитка приоткрылась. Каргин проскользнул в нее. Когда дневальный стал закрывать ее, Каргин приставил к его затылку дуло нагана:

– Молчи и открой калитку. Послушаешь – жить будешь, иначе убью. – Дневальный затрясся, непослушными от страха руками распахнул снова калитку. Партизаны вошли в нее, связали дневального, забили ему в рот кляп. Потом оттащили от ворот и положили на бревна.

Теперь предстояло самое трудное. Нужно было проникнуть в дом, двери которого могли оказаться закрытыми. Людей в землянке решили пока не трогать. У входа в нее оставили четырех человек с гранатами наготове. Остальные, крадучись, подошли к дому.

Каргин поднялся на крыльцо, приналег плечом на дверь. Она оказалась запертой изнутри и даже не скрипнула от его нажима. Он с минуту постоял в нерешительности, слыша нетерпеливый шепот Семена. Потом взгляд его упал на узкое окно рядом с дверью, не имевшее ставня. Он спустился с крыльца, сказал притаившемуся у точеного столба Семену:

– Плохо. Закрыта наглухо. Придется через окно попадать.

– Да ведь услышат.

– Другого все равно ничего не придумаешь. Давай, а?

– Ладно, попробуем.

Они поднялись на крыльцо, подергали поочередно раму. Она держалась крепко. Каргин мысленно перекрестился, стал нащупывать в темноте гвозди, которыми была прикреплена рама к колодам. Все время он боялся, что из сеней грянет выстрел. Но все было тихо. Тогда Каргин принялся кинжалом отгибать гвозди, стараясь держаться поближе к стене. Семен нетерпеливо следил за ним.

И вот, наконец, гвозди отогнуты. Каргин потрогал раму. Она поддалась его усилиям. Он тихо ее вынул и прислонился к перилам. Вытерев перчаткой заливавший глаза пот, полез в окно, стараясь протиснуться в него боком. Пролез, спустился в сени, нащупал засов, отодвинул его, и дверь открылась.

Семен, сделав партизанам знак следовать за ним, вошел в сени. Каргин шепнул:

– Здесь должна быть лампа. Зажечь ее?

– Зажигай. В темноте друг друга перестреляем.

Когда лампу зажгли и приготовились, Каргин показал на дверь справа:

– Это к Кайгородову.

– А Рысаков где? – спросил свистящим шепотом Чубатов. Каргин молча показал на дверь слева.

– Я буду брать Рысакова, – потряхивая зажатым в руке наганом, сказал Чубатов.

К нему присоединились Никандр Корецкий и Кушаверов.

Семен тихо потянул дверь. Она поддалась. Тогда он рывком распахнул ее до отказа и очутился в освещенной привернутой лампой прихожей, где спал на деревянном топчане курчавый адъютант. Вошедшему следом за ним Каргину он приказал кивком головы начинать.

Адъютант лежал на спине, положив согнутую в локте левую руку на лоб. Каргин взял его за руку, тихо окликнул:

– Анатолий Сергеевич!

Адъютант открыл глаза и увидел дуло наставленного на него нагана. Дикий ужас плеснулся в его глазах.

– Тихо, Анатолий Сергеевич! – приложив палец к губам, сказал Каргин. – Иначе убьем. Где Кайгородов и Челпанов?

– Там оба, – показал он на белую филенчатую дверь в комнату.

– Вы нам не нужны. Нужны те, – сказал Каргин, – берите лампу и ведите нас к ним. Только без фокусов, если хотите жить…

– Сейчас, господа, сейчас! Разрешите надеть брюки…

– Не надо, шагай без брюк! – приказал Семен. – Потом оденешься.

Трясущимися руками адъютант взял лампу и с приставленным к затылку наганом Семена пошел в комнату.

Кайгородов спал на кровати лицом к стене. Свет лампы не потревожил его. Но Челпанов, занимавший диван у передней стены, спал на боку лицом к двери. Он проснулся, сел на диване и закричал тонким, пересекающимся от страха голосом.

Каргин подбежал к нему, приставил к груди наган:

– Руки вверх!..

А Семен и Лукашев навалились на вскочившего с кровати Кайгородова. Он отбросил их от себя и ринулся к кровати, чтобы схватить лежавший под подушкой наган. Тут его и настиг Замешаев, отличавшийся завидной физической силой. Он ткнул его кулаком в затылок, и Кайгородов, потеряв равновесие, упал на кровать ничком.

Замешаев схватил его сзади, заломил за спину руки и крикнул:

– Давайте веревку!

Когда все было кончено, Семен обратился к тяжело дышавшему и смертельно бледному Кайгородову:

– Ну, полковник Кайгородов, давай познакомимся. Забережный! Слыхал о таком?

– Что вам от меня нужно?

– Ничего особенного. Повезем на русскую сторону, где будем судить по заслугам. Добром поедете или как?

– Никуда я не поеду. Можете на месте убивать. – И тут, увидев Каргина, сказал ему с бессильной яростью: – Это ты нас предал, сука? Как я не раскусил такую сволочь! – заскрежетал он зубами.

– Нечего сволочить людей! – прикрикнул на него Семен. – Не хочешь ехать, здесь вздернем, как собаку. Ну, а ты, Челпанов, поедешь или тоже хочешь в петле болтаться?

– Поеду, товарищ Забережный, поеду. Я все расскажу вам, все.

– Я тебе не товарищ. Надевай штаны, собирайся. А тебя, Кайгородов, в мешок затолкаем, приторочим к седлу и повезем, как свинью на базар.

Кайгородов промолчал. Семен приказал его одеть силой, чтобы не замерз в дороге. На него надели полушубок, бурку, спеленали снова веревками и приготовились толкать в мешок, когда появились в комнате Чубатов, Корецкий и Кушаверов.

– Где Рысаков? – спросил у них Семен.