Василий Седугин - Князь Гостомысл – славянский дед Рюрика Страница 11

– Очнулся?

И вдруг Гостомысл вспомнил все, что произошло с ним накануне. Как лежал он на кровати в темной избе, как ждал возвращения Ривеське, как неизвестные мужчины связали и понесли куда-то, а потом, чтобы он не поднимал шума, ударили чем-то тяжелым по голове.

– Где я? – спросил он.

Волосатое лицо шевельнулось, рот раскрылся, в нем задвигался большой красный язык:

– На корабле, в открытом море.

Гостомысл огляделся. Лежал он между сиденьями. Вокруг него высились деревянные борта, за стенкой шелестела вода.

– А ты кто?

Лицо криво усмехнулось, ответило:

– Был купцом, а теперь стал рабом.

– Чьим рабом? – плохо соображая, выспрашивал Гостомысл.

– Норманнов. Мы на норманнском корабле.

– А как ты попал на него?

– Вернулся из плавания, наведался к семье на побережье. Там меня и сцапали.

– Так и я тоже?.. – боясь произнести страшное слово, спросил Гостомысл.

– Да, ты тоже раб. Разве не чувствуешь оковы на ногах?

Гостомысл пошевелил сначала правой, затем левой ногой и ощутил тяжесть металла.

– Хоть помнишь, как тебя захватили? – спросил раб.

Гостомысл наморщил лоб, стараясь воспроизвести вчерашний вечер, ответил:

– Перебрал я на гулянье...

Раб рассмеялся – беззвучно, одними губами:

– Да, тяжелое у тебя похмелье...

Они помолчали.

– Как тебя звать? – спросил Гостомысл.

– Влесославом. В честь покровителя купцов бога Велеса нарекли. Избороздил я много морей и океанов, как птица вольная, наведывался в другие страны, а теперь попал в клетку железную, да, видать, надолго... Ну, а ты-то кем будешь?

Гостомысл пристально взглянул на Влесослава, пытаясь сообразить, стоит ли открываться ему, но голова так болела, мысли путались, что он махнул рукой и ничего не ответил.

– Ну, не хочешь говорить, и не надо, – примирительно сказал купец и привалился спиной к скамейке. – Оно, может, и лучше, когда не знаешь рода-племени, легче переносить свою горькую долю.

– А что нас ждет?

– Что ждет раба? Для начала будем гребцами. Видишь, приковали к скамейкам? Как только стихнет ветер, возьмемся за весла.

– А если не подчинюсь?

– Еще как подчинишься! Плетка, она любого работать заставит.

– Дела-а-а, – протянул Гостомысл...

В княжеском дворце были рабы – из числа военнопленных, а также из разбойников и их семей, которых суд приговаривал к «потоку и разграблению». Никто за людей их не считал, можно было даже безнаказанно убить, только уплати стоимость – восемь гривен. Гостомысл на рабов никогда не обращал никакого внимания, даже не задумывался об их участи. Он с детства был приучен относиться к ним как к животным, только говорящим. И вот, пожалуйста, сам оказался на положении скота. Ему верилось и не верилось в происшедшее, все казалось каким-то тягостным, кошмарным сном.

Он со страхом взглянул на Влесослава, спросил с придыханием:

– Это что же... на всю жизнь... рабом?

Тот снисходительно посмотрел на него, ответил:

– Кому как. Тебе, может, и умереть в рабстве. Только я такую долю долго нести не намерен.

– А за какие такие заслуги тебя освободят?

– За выкуп! Прибудем в Скандинавию, через купцов дам знать о себе, родственники соберут деньги и освободят.

– Тогда и меня за плату могут выпустить на родину?

– Конечно. Лишь бы деньги нашлись.

У Гостомысла на какое-то время отлегло от сердца. Он проговорил убежденно:

– Найдутся! Отец за меня любую сумму отвалит! Я даже не сомневаюсь! А давай так: ты в Новгород заодно сообщишь и обо мне! Тебе отец за это заплатит!

– Он что, такой богатый?

– Еще какой!

– Тогда я должен его знать. Я всех знатных людей в княжестве знаю.

– Я – сын князя Буривого.

Влесослав вытаращил на него глаза.

– Ну ты, парень, даешь! – наконец протянул он. – Это как же тебя угораздило?

– По-глупому. Как еще?

И Гостомысл рассказал, как все это произошло.

Купец некоторое время помолчал, потом произнес задумчиво:

– Тут могла случайно на дом набрести какая-то группа норманнов... Или, скорее всего, тебя захватили по наущению той женщины... Наверно, все-таки женщина подговорила своих людей схватить тебя и продать норманнам. Они, женщины, до денег бывают очень жадными и могут поступать крайне жестоко.

У Гостомысла по-прежнему болела голова, он плохо соображал и не в состоянии был оценить события прошлой ночи, поэтому только слушал Влесослава и не поддакивал. Женщина так женщина, какая теперь разница. Беда в том, что он стал рабом и, как видно, не скоро сможет освободиться.

Подошел норманн, сунул им по паре слабосоленых рыбин. Погода стояла хорошая, задувал легкий попутный ветер, над головами порой громко хлопал четырехугольный парус, гудела от напряжения высокая мачта. На корме стоял норманн, в руках у него было массивное весло, которым он управлял судном. По кораблю прохаживались норманны в вязаных фуфайках и штанах из плотной ткани. На рабов, которые сидели на гребных скамейках и валялись на днище корабля, они не обращали внимания.

Перекусив, Гостомысл и Влесослав продолжали неторопливую беседу.

– Думаю, в твоем положении самое главное сейчас – это выучить норманнский язык, – полушепотом говорил купец. – А то приплывешь в Скандинавию, будешь тыкаться беспомощно, словно народившийся котенок. Знание языка поможет тебе правильно поступать и избавит от наказаний и побоев.

Гостомысла передернуло. Никто никогда на него не поднимал руку, а если такое случалось среди друзей, то давал сдачи. Но сам видел, как порой били и издевались над рабами в княжеском дворце, да и не только во дворце. Значит, такая судьба ждет и его.

– А как выучить чужой язык? Прислушиваться, о чем говорят норманны?

– Я был в Скандинавии, торговал на тамошних рынках. Поневоле пришлось осваивать говор скандинавов, как они себя называют.

– А что, ты только в их страну плавал?

– Нет, я товар возил и в иные края. Поэтому знаю языки и франкский, и греческий, и хазарский.

– Веселая у тебя жизнь. Повидать столько стран и народов!

– Быть купцом – это такая неуемная тяга к бродяжничеству! Порой съездишь или сплаваешь в какую-нибудь страну, навидаешься всего, страху сверх меры испытаешь, по краешку смерти пройдешь. Ну, думаешь, теперь уж никуда с места не тронусь, дома всю жизнь сидеть буду. Тем более что богатства у меня до последних дней моих хватит, да еще детям останется. Но проходит какое-то время, и как будто червь какой-то изнутри сосать начинает, в новую путь-дорогу зовет. И вот бросаешь все, набираешь товару и – снова на край света! Так что не одна жажда богатства движет нами, купцами, но, может быть, еще больше влечение ко всему новому, неизведанному, необычному, что ждет нас в пути!

К вечеру ветер стих, парус опал, судно остановилось. Тогда рослый норманн с плеткой в руках стал прохаживаться среди рабов и стегать всех подряд, даже тех, кто уже сидел за веслами. Попало и Гостомыслу с Влесославом. Они переглянулись. Купец прижал палец к губам: молчи! Да и сам Гостомысл понимал, что любое сопротивление бесполезно, с оковами на ногах не повоюешь.

Ударил барабан. Под его дробь гребцы стали налегать на весла, судно медленно тронулось с места. Норманн плеткой подгонял ленивых, но попадало и другим. Скоро спина у Гостомысла горела, будто огненная. Гребли до самой темноты, пока не была дана команда на ночной отдых. На ужин дали те же рыбины.

– С такой едой мы до Скандинавии ноги отбросим, – невесело сказал Влесослав.

Утром, на счастье рабов, задул сильный ветер, судно стремительно понеслось вперед, переваливаясь с борта на борт; оно то носом зарывалось в пучину пенящейся воды, и тогда всех обдавало мелкими брызгами, то вдруг взлетало на гребень волны, и тогда у Гостомысла перехватывало дыхание. От качки его стало мутить и‚ наконец, стошнило.

– Ничего, – успокоил Влесослав. – Морская болезнь, от нее никто не избавлен.

Сам он был бледен, его тоже неоднократно рвало.

Неделю добирались до Скандинавии. Особенно тяжелыми были Датские проливы, когда стояла тихая погода и приходилось грести. Спины у Гостомысла и Влесослава были исполосованы ударами плети, спали только полусидя, облокотившись на доски для сидения.

Наконец показались обрывистые глинистые берега Скандинавии, пустынные, неприветливые. С тоской смотрел на них Гостомысл, гадая, надолго ли застрянет в этой суровой, угрюмой земле, откуда выходят такие жестокие и беспощадные разбойные люди...

На седьмой день плавания судно завернуло в узкий извилистый пролив и поплыло по тихим водам. Совсем близко нависали высокие крутобокие берега с одинокими деревьями на берегу, кое-где попадались небольшие селеньица с деревянными постройками.

– Эти заливы называются фиордами, – рассказывал Влесослав. – Их бесчисленное множество, они причудливо извиваются и проникают на большие расстояния в глубь страны. Прекрасное место, чтобы в случае опасности скрыться от врага.