Борис Тумасов - Усобники Страница 11

Владимир обнесен двумя рядами укреплений. Внутренний город владимирцы назвали Печерним, находится он на возвышении и окружен каменной стеной. Это детинец.

Здесь дворец великого князя. «Княж двор» соединен переходами с чудным творением владимирских, суздальских и ростовских мастеровых — собором Дмитрия Солунского — дворцовой церковью великих князей.

В детинце и «владычные сени» — двор, где прежде жили владимирские епископы. Ныне палаты митрополита вплотную придвинулись к Успенскому собору.

Стены детинца на западе с трех сторон охватил Земляной город. Это вторая часть Владимира, густо заселенная ремесленным и торговым людом. В Земляном городе хоромы многих бояр.

С востока, с нагорной стороны, примкнул к владимирским стенам и рвам мастеровой посад. Жили в этой части города пахари, огородники и иной трудовой люд.

По спуску к Клязьме торговище и церковь Воздвижения. Церкви стоят по всему Владимиру. Когда орды Батыя овладели городом, в огне пожаров сгорели почти все деревянные церкви. С той поры владимирцы начали строить церкви из камня, подновили великокняжеский дворец и многие боярские хоромы, восстановили разрушенные каменные стены.

За детинцем разбросались по холмам и обрывам Клязьмы дома и избы. А внизу, по берегу реки, курились по-черному приземистые, вросшие в землю баньки…

Князь Дмитрий въехал в город через Золотые ворота, которые стояли во Владимире вот уже сотню лет.

В эти мартовские дни на бревенчатых мостовых блестели грязные лужи, весело чирикали, скакали проворные воробьи, пастух, щелкая кнутом, выгонял стадо на пастбище.

Несколько смердов, засунув топоры за веревочные пояски, шли к лесу.

В детинце великий князь сошел с коня, передал повод гридину. Помолился на Успенский собор и, миновав митрополичьи палаты, вступил на княжеский двор. Хотя день лишь начался, город уже зажил повседневной жизнью. У поварни свежевали тушу быка, мясники разделывали ее споро. Неподалеку мужики рубили дрова. Завидев князя, поклонились.

Навстречу Дмитрию уже торопился владимирский дворецкий Анкудин. Князь поднялся по ступеням, вошел в просторные светлые сени дворца. Анкудин принял княжий плащ.

— Ну, сказывай, Анкудин, как жилось без меня?

— На прошлой неделе князь городецкий приезжал, в Орду отправился, — ответил дворецкий.

Дмитрий от неожиданности остановился, поднял брови:

— Не говорил, зачем поехал?

Анкудин пожал плечами:

— Молчал. С ним бояре и несколько гридней. Без поезда подался, груз на вьючных конях.

Насупился князь, буркнул:

— Видать, с жалобой, стола искать.

Прошел в хоромы, окинул палату взглядом: те же сундуки кованые у стен, ларцы, лавки и столы. Все как было, когда в Новгород выезжал. Перед божницей лампада тлеет. Дмитрий перекрестился, вздохнул. Подумал: «Коли с жалобой, Бог ему судья». Встал спиной к отделанной изразцами печи. Тепло побежало по всему телу.

Спросил:

— Велик ли груз у Андрея?

— Все на конях вьючных.

Повернулся к дворецкому:

— Вели воеводу позвать.

Вскоре пришел Ростислав. Князь сказал:

— Андрей в Сарай отъехал. — Чуть погодя, добавил: — Подобна грому небесному весть эта.

— Ан, задумал недоброе городецкий князь. Может, княже, на обратном пути укараулим?

— К чему? Коли у него дела злобные, так пусть они на его совести останутся. Однако ты, воевода, помнить должен: ну как он с татарами воротится и Русь зорить начнет? В таком разе ему отпор надобно дать.

Ростислав слушал, хмурясь, а дворецкий переминался с ноги на ногу.

— Что еще скажешь, Анкудин?

— От гридней слышал, городецкий князь накануне у московского князя Даниила побывал.

Дмитрий промолчал, долго прохаживался по палате. Ростислав продолжал стоять скрестив руки.

— Нечиста совесть у князя Андрея, — сказал Анкудин, — ох как нечиста.

Великий князь остановился, поглядел на дворецкого:

— Так-то оно так, Анкудин, да не волен я в поступках князей удельных.

Дворецкий удалился. Дмитрий отстегнул саблю, с помощью отрока скинул кольчужную рубаху.

— У городецкого князя есть такие бояре, какие за его спиной стоят, — в том уверен. Одно горько: ужели и Даниил с ним? — как бы сам с собой рассуждал великий князь.

Присел к столу, обхватил голову. Воевода и отрок покинули палату. Дмитрий заговорил вслух:

— Кто они, что руку Андрея держат? Борис Ростовский, Федор Ярославский?

Всех князей перечислил. Нет, будто бы на него, Дмитрия, зла не держат. Да и в чем Андрей Дмитрия обвинит? Разве в том, что земель не прирезал. Но за это хан великого князя не накажет. Разве что о Копорье и Ладоге Андрей наплетет?

Неожиданно — даже пот прошиб — вспомнил мурзу Умара: неужели он сторону городецкого князя возьмет? Потеребил бороду, сам себя успокоил. Нет, Умар подарки получил, не должен руку Андрея держать.

Злобен городецкий князь, упаси бог. Даниила бы не подбил… А то, что он, Дмитрий, землями с братьями не делится, так откуда их взять? Аль запамятовал, как съезд князей в Любече определил: всяк владей вотчиной своей…

В палате сгустились сумерки. Снова вошел дворецкий, внес поставец со свечами, напомнил:

— Князь Дмитрий, ужин ждет.

Дмитрий поднялся, направился в трапезную. Здесь его уже дожидался Ростислав. Они ели молча. Но вот воевода промолвил:

— Как бы Андрей не воротился с татарами.

Дмитрий вздрогнул. Выкрикнул зло:

— Не хочу верить, что брат татар наведет! Козни против меня замысливает — это одно, но на разор пойти, Русь грабить? Не Каин же Андрей! В очи бы его поглядеть, прочитать, какие мысли в голове князя городецкого! Слышишь, Ростислав, не верю, что на измену Андрей горазд!

— Да какие мысли, когда злобствует он. А где злоба, там и предательство, — заметил воевода.

— Забыл завет отца нашего, Невского: не води недругов на землю родную.

Дмитрий закрыл глаза, потер виски. Не верилось, что брат измену замышляет. Ростислав еду отодвинул, ждал, что князь скажет. А у того лицо исказилось в гневе. Встал, резко отодвинул ногой стул:

— Не говори никому, воевода, что брат на брата замахивается. Может, облыжно все?

Городецкий князь торопился. Переправившись через Клязьму, он трое суток не делал ночных привалов: опасался погони. И только на четвертый день, к вечеру, велел поставить шатер.

Гридни сняли с вьючной лошади несколько поленьев, высекли огонь, и вскоре пламя костерка весело полыхало в степи. На таганке повесили казан, и в нем варился кулеш с солониной.

Гридни стреножили коней, выставили сторожу и улеглись на ночевку у костерка, разбросав войлочные попоны…

Чем глубже на юг от Владимира удалялся Андрей, тем больше давала о себе знать весна. Исчезли снежные задулины [16], из-под стаявших снегов пробились первые подснежники, степь менялась на глазах.

Неделю на вторую перевалило, как ехал князь Андрей. Зазеленела степь, а на речных плесах отдыхала с перелета дикая птица. Завидев с высоты воду, падала, плавала с шумом — видно, радовалась, чуя приближение к родным местам.

Лишь князь Андрей тревожился. Что ожидает его в главном городе Орды, в Сарае, честь или бесчестье? Поверит ли ему хан, велит ли дать ярлык на великое княжение?

Смутно на душе у городецкого князя, подчас он даже не замечает, чем живет степь. Грело, но не палило солнце, поднималось высоко, дни становились долгими, а ночи короткими. Топтали степь копыта русских коней. Вьючные кони, груженные подарками, шли в поводу. В сумерки гридни разбивали князю шатер, варили на костре гречневую кашу с салом вепря. Она дозревала в казане, и тогда на всю степь тянуло ее запахом. Засыпая, гридни лениво переговаривались, подседланные кони били копытами, и только стража бодрствовала.

Ночная степь была полна таинственных шорохов и звуков, она жила по своим неумолимым законам. Степь подчинялась этим законам и в тот час, когда проезжал городецкий князь, и прежде, когда по ней проносились орды Батыя, тянулись кибитки свирепых гуннов, ставили свои вежи [17] скифы и сарматы, печенеги и половцы.

Сон подолгу не приходил к князю Андрею. Среди ночи вдруг делалось ему страшно. Это когда вспоминал он отца, Александра Невского. Но городецкий князь гнал непрошеные мысли.

Когда становилось прохладно, Андрей кутался в корзно [18], смотрел на полог шатра. Тускло горела плошка, освещая походный столик и сваленное в углу оружие. За стенами шатра позванивали удилами кони, пофыркивали. У входа в шатер мерно посапывал юный гридин, и князь позавидовал ему: у него нет тех забот, какие одолевают его, Андрея.

Решение ехать в Орду начало зарождаться у городецкого князя давно и зрело постепенно. Все сомневался и остерегался. Больше всего опасался, ну как не примет его хан или, еще хуже, велит казнить, взяв сторону Дмитрия. В Орде всего можно ожидать.