Сергей Григорьев - Александр Суворов Страница 11

— Бум! Бум! Бум! Пустой, как винный бочка.

Среди учеников несколько человек угодливо засмеялись. Особенно старательно смеялся визгливым голоском розовощекий сосед Суворова справа — парень лет пятнадцати, одетый богато, с кисейными брыжами на рукавах кафтана. Дубасов молча исподлобья смотрел на учителя. Бухгольц продолжал, издеваясь:

— Он был Берлин, был Потсдам. Он видел кайзер Фридрих-Вильгельм der Grosse[24] теперь кайзер там, — учитель показал линейкой вниз, — темный, сырой могил…

— А как же арифметика? — спросил Александр.

— Ага! Хорошо! Я буду повторять задач… Один хозяин имель три бочка, полный вина, один из них пустой. Он не имель мерка и захотель выпить пять ведер вина.

— Одному не выпить! — вставил Александр.

— Halt dein Maul![25] — Бухгольц подумал и прибавил: — Он будет приглашать друзей и с ними выпиваль.

— Sie werden begossen,[26] — возразил Александр.

— Halt die Schautze![27] — рявкнул Бухгольц, хлопнув по столу ферулой.

Он повторил условие задачи и прибавил:

— Очень простой задач. Если первый будет решить Дубас, Сувор получиль удар. Если Сувор решиль первый, получиль удар — о, не первый и не последний удар! — получиль Дубас. Все поняль?

— Поняли! Поняли! — хором закричали и маленькие и взрослые ученики, поняв главное: что задачу никому, кроме Дубасова и Суворова, не придется решать.

Розовощекий сосед Суворова плюнул на свою доску, стер с нее раньше написанное кисейной брыжей рукава и подсунул доску и грифель Александру.

— Скоро кончаль урок. Решать шустро, быстро! — приказал Бухгольц.

Дубасов заслонил громадной рукой свою доску от Александра и, наморщив лоб, приставил грифель к кончику носа. Александр на одолженной ему товарищем доске что-то начертил и подвинул доску соседу. Тот увидел нарисованного на доске поросенка с хвостиком, закрученным винтом. Внизу подписано: «Это ты».

Бухгольц, не обращая внимания на учеников, ходил перед столами по классу, размахивая ферулой и напевая себе под нос марш.

Стерев поросенка, сосед прошептал Александру:

— Рачьи буркалы! — и написал: «А ты рак».

Александр приписал две буквы спереди к слову «рак» и придвинул доску обратно.

Заметив эти проделки, Бухгольц крикнул:

— Юсупов Сергиус, не смель помогать Сувор! Он решаль сам!

Подобными развлечениями коротали конец урока и прочие ученики: кто играл в «крестики», кто в «заводиловку». Один Прохор Дубасов страдал над задачей и, вздыхая, ворочаясь на скамье, то озарялся, то мрачнел. Вся доска была у него исписана сложением и вычитанием одних и тех же цифр.

На дворе проиграл рожок, что обозначало конец урока.

Бухгольц первого спросил Дубасова:

— Что будем услыхать от вас, большой Дубасов?

— Чуть-чуть не решил, да тут горнист заиграл.

— О! Я говориль: высокий чердак плохо меблирт.[28] Ну, что ты скажешь, умный малютка? Я вижу несколько минут, ты уже имеешь результат.

Александр ответил.

— Нет, я не решил. И не думал решать…

— Что? Как ты смель?

— Невыгодно, сударь. Вы сказали: если я решу — быть биту Дубасову?

— Сказаль.

— А если он решит, быть биту мне?

— Сказаль.

— Так нам лучше обоим не решать: и бить некого…

Бухгольц в изумлении раскрыл рот, лицо его побагровело. Все ученики притаились и ждали, что учитель обрушится на новичка и примется колотить его по чем попало ферулой.

Вместо того Бухгольц вдруг расхохотался, хлопнув себя по лбу:

— О! Какой ты есть глупец, Иоганн!

Он легонько ударил Суворова по темени и ушел из класса сконфуженный.

Ученики окружили Дубасова и Суворова. Одни смеялись над Дубасовым, другие говорили, что новичок и сам ни за что бы не решил задачки. Особенно наскакивал сосед Суворова, Сергей Юсупов.

— Вперил рачьи буркалы! — кричал Юсупов. — Явно врешь — где тебе решить?

— Решу!

— Давай на спор?

— Кто спорит, тот гроша не стоит!

— Хвачу тебя раз — из тебя дух вон!

— А я об тебя и рук марать не стану!

— Ребята, расступись! — раздвигая учеников руками, сказал Дубасов. — Дай простор! Ну-ка, Саша, умой его.

Александр нагнулся быком, с силой ударил Юсупова в грудь головой и «смазал» по скулам справа и слева.

Юсупов повалился на пол.

— Вставай, князенька-красавец, — сказал Дубасов. — Ну-ка, еще разок!

Юсупов едва вскочил на ноги, как Суворов на него снова налетел, на этот раз неудачно: Юсупов прикрыл грудь левым кулаком, а правым ударил Суворова в зубы. Александр устоял на ногах и тычком расквасил Сергею нос. Они схватились снова и, ничего уже не видя, тузили друг друга. Товарищи поощряли их криками и свистом. Юсупов, отступая от наскоков Александра, изловчился, ударил Александра по виску. Из глаз Суворова посыпались искры. Он упал.

Внезапно настала тишина. Чья-то сильная рука подняла Суворова с пола и поставила на ноги. Александр открыл глаза. Ученики разбежались по углам, а перед собой Александр увидел отца, одетого в Преображенский мундир, и рядом с ним — премьер-майора Соковнина. Из-за их спин выглядывал Бухгольц.

— Что вы тут творите? — грозно крикнул Соковнин.

— Задачку решаем, ваше высокородие! — ответил Дубасов, поддерживая Александра.

Тот едва стоял на ногах.

— Кто с ним дрался?

— Красавец, выходи! — крикнул Дубасов. — Нечего за чужой спиной прятаться…

Сергей Юсупов вышел вперед.

— Хороши!

У Суворова под распухшим глазом светился огромный фонарь. У Юсупова был расквашен нос.

— Юсупов! В холодную. На трое суток. На хлеб-воду. Ступай!

Юсупов твердо ответил:

— Слушаю, господин премьер-майор!

— Суворов, ступай с отцом! Он с тобой сам сделает, что надо…

Соковнин повернулся и вышел. Отец схватил Александра за руку и подзатыльником указал ему дорогу к двери.

— И ты, Прохор, хорош — не мог сдержать мальцов! — попрекнул Дубасова Василий Иванович.

— Никак нельзя, ваше благородие: задачку надо было решать.

За дверями школы Александр увидел двух коней: своего Шермака и отцовского гнедого. Их держал на поводу семеновский гренадер. До блеска вычищенный Шермак, под новым гренадерским седлом, с чепраком нетерпеливо переступал ногами, недовольный тем, что копыта отяжелели — его успели подковать полковые кузнецы.

В молчании Суворовы возвращались домой верхами. Только у Никитских ворот отец оглянулся на Александра и с усмешкой спросил:

— Трудна была задача?

— Нет, батюшка, легка.

— Решил?

— Решил.

— А первое сражение выиграл или проиграл?

— Выиграл, батюшка, хотя с уроном, — ответил Александр, щупая опухший глаз.

— Что же мне теперь сделать с тобой?

— Равна вина, равно и наказание, батюшка.

— В холодную на хлеб, на воду на три дня?

— Да, батюшка.

— Что-то мать скажет! Ведь это она меня заставила тебя искать. Часу не хотела вытерпеть… Угадала, что ты в полк поскакал…

Не входя в дом, Василий Иванович отомкнул холодный чулан, запер там Александра и отправился к Авдотье Федосеевне с докладом.

Мать возмутилась, вырвала ключ от чулана из рук Василия Ивановича и кинулась освобождать сына.

Василий Иванович велел ей захватить для Александра «Римскую историю».

Александр наотрез отказался выйти из чулана. Мать попробовала вывести его силой. Александр упирался. Она его сгребла и хотела вынести на руках. Александр так яростно отбивался, что мать отступилась, захлопнула чулан, замкнула и ушла, крикнув:

— Замерзнешь — сам проситься станешь! Тогда не выпущу, проси не проси!

— Матушка! Как же я могу выйти? Сергей-то Юсупов в полку на съезжей в холодной сидит.

— Да что тебе Юсупов — брат? Он тебе глаз разбил.

— Брат! Я ему нос расквасил!

— Ну, коли так, сиди же! Ноги-то, поди, застыли. Погоди-ка!

Мать ушла и возвратилась с валенками:

— Сейчас же переобуйся!

Александр покосился на валенки и не шевельнулся. Мать обняла Александра и, тормоша его, говорила:

— Да в кого же ты у меня такой настойчивый вырос?

— В тебя, матушка! — ответил Александр.

Мать задвинула засов и нарочно гремела замком, запирая чулан.

При скудном свете осеннего дня Александр читал:

«Юношество римское, как скоро оно будет в способности к военной службе, научилось воинскому искусству, привыкая в стане своем к трудам самым жестоким. Прилежало оно не к пиров учреждению, но к имению хорошего оружия и добрых коней. Чего ради никакие трудности не устрашали сих людей, никакой неприятель не приводил их в робость, — бодрость и храбрость их все преодолевали…»

Уже кончался краткий день, настали сумерки, и в чулане сделалось темно. Ноги и руки Александра коченели. В сенях послышались голоса. Засов загремел. Дверь распахнулась. Перед Александром стояла мать с горящей свечой в руке, а рядом с ней Прошка Великан.