Колин Маккалоу - Бита за Рим (Венец из трав) Страница 11

Корабль, на котором они плыли в Патры, постоянно сновал между двумя берегами, принося владельцам немало денег, выручаемых за перевозку пассажиров и грузов. Марию была предоставлена сносная каюта. Впрочем, он не сомневался, что Юлия ждет не дождется, когда они сойдут на берег. Зная, что Марий намеревался продолжить морское путешествие по Коринфскому заливу, его супруга, очутившись в Патрах, отказалась двигаться дальше, пока они не совершат сухопутное паломничество в Олимпию.

— Как странно, — рассуждала она, трясясь на ослике, — что величайший храм Зевса находится на этом захолустном Пелопоннесе! Почему-то мне всегда казалось, что Олимпия — это у подножия горы Олимп.

— Греки есть греки, — ответил Марий, которому не терпелось как можно быстрее оказаться в провинции Азия, но не хватило духу отказать Юлии в столь естественной просьбе. Путешествие в компании женщины все меньше отвечало представлениям Гая Мария о том, чем надлежит заниматься в пути.

Однако в Коринфе он оживился. Когда за полвека до этого Муммий сровнял город с землей, все его сокровища были переправлены в Рим. Город так и не поднялся из руин. Вокруг могучей скалы под названием Акрокоринф хлопали на ветру дверьми брошенные, разваливающиеся дома.

— Это — одно из тех мест, где я намеревался поселить своих ветеранов, — поведал Марий с легкой грустью, когда они бродили по пустынным улицам Коринфа. — Ты только посмотри! Тут как раз недостает жителей! Столько пригодной для возделывания земли, порт на берегу Эгейского моря и порт на берегу Ионического, все предпосылки для процветания торговли. А как они со мной поступили? Отвергли мой земельный закон!

— Потому что его предлагал Сатурнин, — вставил Марий-младший.

— Совершенно верно. А также потому, что болваны в Сенате не смогли понять, как это важно — предоставить солдатам из простонародья землицу, на которой они могли бы провести остаток дней. Никогда не забывай, Марий-младший, что простонародье не располагает ни деньгами, ни какой-либо собственностью. Я открыл для неимущих путь в армию, я влил в жилы Рима свежую кровь, сделав пригодным для больших дел сословие, прежде остававшееся совершенно никчемным. Между прочим, солдаты из простонародья оказались мужественными воинами: они продемонстрировали это в Нумидии, в Аквах Секстиевых, при Верцеллах. Они сражались не хуже, если не лучше, чем солдаты старой выучки, хотя те тоже не подкачали. Что же теперь, отмахнуться от них, смыть в сточную канаву? Нет, их нужно усадить на землю. Я знал, что ни первый, ни второй классы никогда не позволили бы им селиться на собственно римских землях в Италии, поэтому и выступил с законопроектами о поселении ветеранов в подобных местах, где как раз требуются новые жители. Они бы принесли в наши провинции римский дух. К сожалению, предводители собрания и всадников считают Рим исключительным явлением, чьи привычки и образ жизни не следует распространять по миру.

— Квинт Цецилий Метелл Нумидийский, — с отвращением проговорил Марий-младший.

В доме, где он вырос, это имя никогда не произносилось с любовью. Напротив, он никогда не слышал его без прозвища «Свинка». Однако Марий-младший поостерегся называть так этого человека в присутствии матери, которая ужаснулась бы, услыхав от сына подобное словечко: «свинка» было выдуманным нянюшками эвфемизмом для обозначения половых органов девочки.

— Кто еще? — спросил его Марий.

— Принцепс Сената Марк Эмилий Скавр, великий понтифик Гней Домиций Агенобарб, Квинт Лутаций Катул Цезарь, Публий Корнелий Сципион Назика…

— Прекрасно, достаточно. Они вызвали противодействие своих клиентов-плебеев и сколотили фракцию, с которой не удалось сладить даже мне. Потом — это случилось в прошлом году — они изъяли из употребления даже названия законов Сатурнина.

— Его закон о зерне и его земельные законопроекты, — подхватил Марий-младший, который теперь, вдали от Рима, отлично находил общий язык с отцом и все время старался добиться от него похвалы.

— За исключением моего первого земельного закона, по которому моим солдатам из простонародья позволено селиться на островах у африканского побережья, — напомнил ему Марий.

— Кстати, муж мой, я кое-что хотела тебе сказать, — спохватилась Юлия.

Марий со значением посмотрел на Мария-младшего, но Юлия продолжала:

— Как долго ты собираешься держать на этом острове Гая Юлия Цезаря? Может, пора уже возвратить его домой? Ради Аврелии и детей ему следовало бы вернуться.

— Он нужен мне на Церцине, — жестко отрезал Марий. — Военачальник из него неважный, но никто никогда не работал над аграрными проектами так упорно и с таким успехом, как Гай Юлий. Пока он остается на Церцине, работа идет, жалоб почти не поступает, и результаты превосходны.

— Но так долго! — не уступала Юлия. — Три года!

— Пускай потрудится еще столько же. — Марий не собирался сдаваться. — Ты знаешь, как медленно продвигаются обычно земельные дела: наблюдай, возмещай убытки, разбирай бесконечные споры, преодолевай сопротивление местных жителей… А Гай Юлий делает это просто мастерски! Нет, Юлия, ни слова больше! Гай Юлий останется там, где он сейчас находится, пока не закончит порученное ему дело.

— Тогда мне жаль его жену и детей.

Впрочем, Юлия заступалась за Аврелию напрасно: ту вполне устраивала ее участь, и она почти не скучала по супругу. Объяснялось это вовсе не отсутствием любви и не пренебрежением супружеским долгом. Просто во время его отлучек она могла заниматься собственным делом, не опасаясь его неодобрения, жесткой критики, а то и запрета — только этого ей не хватало!

Когда они, поженившись, поселились в просторной квартире на первом этаже большого жилого дома — инсулы, доставшейся Аврелии в качестве приданого, она обнаружила, что супруг ожидает, что они будут вести точно такой же образ жизни, какой вели бы, если бы обитали в частном доме на Палантинском холме, — изящный, утонченный и совершенно бесцельный. Именно такую жизнь она яростно критиковала, беседуя с Корнелием Суллой. Это было бы настолько скучно, что любовная интрижка сделалась бы неизбежной. Аврелия пришла в отчаяние, узнав, что Цезарь не одобряет ее общения с жильцами, занимающими все девять этажей; что супруг предпочел бы, чтобы она прибегала к услугам агентов для сбора квартирной платы.

Однако Гай Юлий Цезарь был патрицием древнего аристократического происхождения и имел немало обязанностей. Прикованный к Гаю Марию — и родственными связями, и безденежьем, — Цезарь начал свою государственную карьеру на службе Гая Мария в качестве военного трибуна в легионах; наконец, побыв квестором и став членом Сената, он был направлен в качестве земельного уполномоченного ведать заселением острова Церцина у африканского побережья ветеранами Гая Мария из простонародья. Все эти занятия вынуждали его подолгу находиться вдали от Рима. Впервые он отлучился надолго уже вскоре после женитьбы. Его союз с Аврелией был вознагражден двумя дочерьми и сыном, однако отец не присутствовал при рождении своих детей и не видел, как они растут. Он ненадолго появлялся дома, жена беременела — и он снова отбывал на долгие месяцы, а то и на годы.

К тому времени, когда великий Гай Марий женился на сестре Цезаря Юлии, в доме Юлиев Цезарей иссякли последние деньги. Старшая ветвь рода решила вопрос просто: успешное усыновление младшего сына богатым патрицием дало средства дорастить двух оставшихся сыновей до консульства; попавшего в хорошие руки младшего звали Квинт Лутаций Катул Цезарь. Но отец Цезаря (Цезарь-дед, как его называли теперь, через много лет после его кончины) был вынужден заботиться о двух сыновьях и двух дочерях, денег же хватало всего на одного сына. К счастью, его посетила блестящая идея предложить худородному, но сказочно богатому Гаю Марию выбрать себе в жены ту из двух его дочерей, которая придется ему по вкусу. Денег Гая Мария хватило на приданое обеим дочерям, а также на шестьсот югеров земли вблизи Бовилл, перешедший таким образом во владение Цезаря; доход оказался достаточным для того, чтобы получить место в Сенате. Деньги Гая Мария сглаживали все препятствия на пути представителей младшей ветви Юлиев Цезарей — ветви Цезаря-деда.

Сам Гай Юлий Цезарь — супруг Аврелии — оказался достаточно благороден и справедлив, чтобы испытывать искреннюю благодарность к Гаю Марию, хотя его старший брат Секст предпочел задрать нос и после женитьбы постепенно отдалиться от остального семейства. Цезарь знал, что, не будь денег Мария, он не смог бы претендовать на избрание в Сенат и не был бы в состоянии обеспечить будущее своему потомству. Без этих денег Цезарю никогда бы не позволили взять в жены красавицу Аврелию, представительницу древнего и богатого рода, о руке которой мечтали очень многие.