Эдвард Бульвер-Литтон - Гарольд, последний король Англосаксонский Страница 11

Ланфранк взял под руку Тельефера и с глубоким поклоном барону вышел из комнаты.

ГЛАВА 3

На следующее утро герцог долго беседовал с глазу на глаз с Ланфранком, этим замечательным ученым, который один стоил всех мудрецов Греции, и после этой беседы приказал своей свите готовиться в обратный путь.

Громадная толпы глазела на выехавшую из ворот дворца кавалькаду, которая ожидала сигнала, чтобы следовать за герцогом. Во дворе дворца стояли лошадь герцога и снежно-белый конь епископа Одо, серый жеребец Фиц-Осборна и, к чрезвычайному удивлению всех зевак, еще маленький, просто оседланный конь. Как он попал сюда? Гордые скакуны даже стыдились его соседства: лошадь герцога навострила уши и громко ржала; жеребец барона лягнул бедного, невзрачного коня копытом, когда тот приблизился к нему, чтобы завести знакомство, а конь прелата кинулся на него с таким бешенством, что вызвал вмешательство берейторов.

Герцог между тем медленно шел на половину короля. Приемная Эдуарда была наполнена монахами и рыцарями. Из всего собрания особенно обращал на себя внимание какой-то высокий старик, борода и одежда которого выделяли его как одного из тех бесстрашных воинов, которые сражались под знаменами Кнута Великого или Эдмунда Железнобокого. Внешность его была до такой степени оригинальна, что герцог при виде старца пробудился от своей задумчивости и обратился к подбежавшему к нему Рольфу с вопросом, кто этот человек, который не представился ему, хотя, очевидно, принадлежал к числу избранных.

– Как? Ты не знаешь его?! – воскликнул живо Рольф. – Да это ведь знаменитый соперник Годвина. Это великий датский герой, настоящий сын Одина – Сивард, граф Нортумбрийский.

– О, вот это кто! – воскликнул герцог. – Я много слышал о нем лестного и чрезвычайно сожалел, если бы пришлось оставить веселую Англию, не насладившись его лицезрением.

С этими словами герцог снял берет и, приблизившись к герою, приветствовал его самыми изысканными комплиментами, которым он уже успел научиться при французском дворе.

Суровый граф холодно выслушал герцога до конца и ответил на датском языке:

– Не взыщи, герцог, если мой старый язык не привык выражаться так изящно, как твой. Если я не ошибаюсь, то мы оба происходим из скандинавской земли, и поэтому ты, конечно, не будешь гневаться на меня, если я буду говорить с тобой на наречии викингов. Дуб не пересаживается в другую почву, и старик не отрекается от своей родины.

Герцог, с трудом поняв речь графа, прикусил губу, но все-таки ответил вежливо:

– Молодые люди всех наций с удовольствием учатся мудрости у знаменитых старцев. Мне очень совестно, что я не могу говорить с тобой на языке наших предков, но я утешаюсь мыслью, что ангелы на небесах понимают нормандского христианина, и я прошу их мирно завершить твое славное поприще.

– Не молись за Сиварда сына Бьёрна! – воскликнул торопливо старик. – Я не хочу умереть смертью коровы, а мечтаю о смерти воина, в крепком панцире и шлеме, с мечом в руках[16]. Так я и умру, если король Эдуард исполнит мою просьбу и примет мой совет.

– Скажи мне свое желанье. Я имею влияние на короля.

– О, да не допустит Один, чтобы иностранный принц имел влияние на английского короля и таны нуждались бы в заступничестве кого бы то ни было! – возразил старик угрюмо. – Если Эдуард действительно святой, то совесть подскажет ему, что меня незачем удерживать от борьбы с порождением ада.

Герцог вопросительно взглянул на Рольфа, который поспешил дать ему желаемое объяснение.

– Сивард просит дядю заступиться за Малькольма Кембрийского против тирана Макбета, – сказал он. – Не наделай изменник Годвин таких неприятностей королю, он уж давным-давно послал бы свои войска в Шотландию.

– Молодой человек, ты напрасно называешь изменниками тех, которые, несмотря на все свои пороки и преступления, возвели одного из твоих родственников на престол Кнута, – заметил Сивард.

– Ш-ш-ш, Рольф! – остановил его герцог, заметив, что вспыльчивый граф Гирфордский готовится дать старику чересчур резкий ответ. – Мне, однако, казалось, – продолжал Вильгельм, снова обратившись к датчанину, – что Сивард заклятый враг Годвина.

– Да, я был его врагом, пока он был могуч, но сделался его другом с тех пор, как ему причинили вопиющую несправедливость, – ответил Сивард. – Когда мы с Годвином будем лежать в сырой земле, то останется только один человек, который сумел бы защитить Англию от всякой опасности... Этот человек – Гарольд опальный.

Несмотря на самообладание герцога, лицо его перекосилось, и он ушел, едва кивнув головой.

– Ох уж этот мне Гарольд! – ворчал он про себя. – Все храбрецы толкуют мне о нем как о каком-то чуде; даже мои рыцари волей-неволей преклоняются пред ним... Мало этого, даже враги его относятся к нему с уважением... Он владычествует над Англией, даже находясь в изгнании!

Рассуждая таким образом, герцог угрюмо прошел мимо присутствующих и, отстранив придворного, который хотел доложить о нем, вошел в кабинет короля.

Эдуард был один, но громко разговаривал сам с собою, размахивал руками и вообще так не был похож на себя в эту минуту, что Вильгельм в ужасе отступил. Герцог слышал, будто король в последние годы часто имел какие-то видения; казалось, что и теперь ему представляется нечто ужасное. Окинув герцога каким-то безумным взглядом, король закричал страшным голосом:

– О, Господи! Санглак... Санглак!... Озеро наполнилось кровью... Волны поднимаются все выше и выше! Они все больше краснеют!... О, Фрея!... Где ковчег, где Арарат?...

Эдуард судорожно стиснул руку герцога и продолжал:

– Нет, там грудами навалены мертвые тела... Много, много их там!... А тут конь Апокалипсиса топчет в крови мертвые тела!

Перепуганный Вильгельм поднял короля и положил его на парадную постель.

Через несколько минут Эдуард стал приходить в себя и, очнувшись, как оказалось, ничего не помнил из происходившего с ним.

– Благодарю, Вильгельм, – сказал он. – Ты разбудил меня от несвоевременного сна... Как ты чувствуешь себя?

– Позволь мне лучше спросить о твоем здоровье, дорогой брат! Ты, кажется, видел дурной сон?

– О, нет! Я спал так крепко, что не мог видеть ничего во сне... Но что это значит?! Ты одет по-дорожному!

– Разве Одо не сообщал тебе, какого рода новости принуждают меня к отъезду?

– Да, да... я начинаю припоминать, что он говорил мне об этом, – ответил король, потирая своей бледной рукой лоб. – Ах, бедный брат мой, тяжело носить корону!... Отчего бы нам не удалиться в какой-нибудь храм и отложить все земные попечения, пока еще не поздно?

– Нет, Эдуард, это будет лишним, – возразил герцог, с улыбкой качая головой. – Я пришел к убеждению, что жестоко ошибаются те, которые воображают, будто под одеждой монаха сердце бьется спокойнее, чем под панцирем воина или под царской мантией... Ну, теперь благослови меня в путь!

Герцог опустился на колени перед королем, который, благословив его, встал и ударил в ладоши. По этому знаку из молельни, находившейся рядом, явился монах.

– Отец, приготовил ли Гюголайн, мой казначей, все, что я велел? – спросил король.

– О, да! Сокровищница, гардеробная, сундуки, конюшни и сокольничья почти совсем опустошены, – ответил монах, бросив весьма недружелюбный взгляд на герцога Нормандского, в черных глазах которого вспыхнуло пламя алчности.

– Я не хочу, чтобы ты и твои спутники ушли от меня с пустыми руками, – обратился Эдуард с нежностью к герцогу. – Твой отец когда-то приютил меня у себя, когда я был изгнанником, и я не забыл этой услуги... Мы, быть может, больше не увидимся. Я становлюсь уже дряхл... Бог знает, кто после меня сядет на усеянный терниями английский престол!

Вильгельму очень хотелось напомнить королю высказанный прежде слабый намек на то, что именно герцог Нормандский наследует этот «усеянный терниями» трон, но Присутствие монаха, а также и беспокойный взгляд Эдуарда удержали его от этого намерения.

– Дай Бог, чтобы между нами и нашими подданными царствовала вечная любовь! – добавил король.

– Аминь! – произнес герцог. – Я очень доволен, видя, что ты, наконец-то, избавился от тех гордых мятежников, которые так долго лишали тебя покоя!... Вероятно, Годвин никогда больше не будет играть прежней роли при дворе?

– Ах, будущее в руках Водана! – ответил тихо король. – Впрочем, Годвин очень стар и убит горем.

– Больше самого Годвина надо опасаться его сыновей, в особенности – Гарольда!

– Гарольда!... Гарольд был самым покорным из всего этого семейства... Душа моя скорбит о Гарольде, – сказал король с тяжелым вздохом.

– От змеи могут произойти только змееныши, – заметил Вильгельм наставительным тоном, – ты должен раздавить их всех своей пятой.

– Ты, пожалуй, прав, – ответил слабохарактерный король, который вечно поддавался чужому влиянию. – Пусть же Гарольд остается в Ирландии: так-то лучше будет для всех!