Гарольд Лэмб - Феодора. Циркачка на троне Страница 11

Пока Юстиниан бесновался от бесполезного гнева, Феодора прекрасно понимала Юфимию. Её свадьбу придётся отложить. В душе она была рада этому, так как могла остаться подольше в Доме Гормиста, который стал для неё родным. Каждая трещинка в стене, окружающей сад, была ей знакома, даже высокие олеандры вокруг пруда среди скал, посаженные слугами, стали ей родными. Она не хотела любоваться на искусственный пруд из уродливого римского камня или сверкающих изразцов.

Ни одна женщина ещё не жила в комнате Феодоры, с тех пор как Юстиниан занял дом. Он сам постоянно говорил ей об этом, но так поступил бы на его месте любой мужчина. Слуги поддерживали его, и Феодора верила им, поскольку в доме не было следов присутствия другой женщины — забытого гребня или письма. Возможно, из-за беззаветной любви к Юстиниану Феодора чувствовала себя в безопасности в его доме. Любимая и любящая, Феодора расцвела, чему способствовал постоянный бережный уход за своим телом и волосами. Впервые услышав, как посетитель назвал их дом «домом Феодоры», она засмеялась от радости.

Когда на ипподроме проходили игры и рёв толпы доносился в дом через тонкие занавески, она больше не замирала от ужаса, слыша крики: «Ника, Ника! Победа, победа!» Это всего лишь восторженные вопли толпы на скамьях, которая болела за любимых возниц.

Феодора убедила себя, что победила ипподром, когда сбежала оттуда. В её доме он уже не мог причинить ей вреда. В то же время она избегала думать о том дне, когда ей придётся войти в Священный дворец. Она не верила в удачу, зная, что за счастье нужно платить. И более того, интуиция подсказывала ей, что слишком опасно противостоять богам, невидимым и оттого ещё более ужасным. Этот страх она унаследовала от своих далёких предков на Востоке, которые преодолели голод, чуму и землетрясения. Даже римляне, одерживавшие победу за победой над армиями других народов, так и не смогли победить неумолимых богов своими укреплёнными стенами, акведуками, наполненными водой, и свинцом. Хотя Феодора надеялась, что молитвы такого святого человека, как Тимофей Александрийский, одолеют силы тьмы, она не была до конца уверена в этом. Куртизанка еле удерживала смех, представляя в Священном дворце сурового и прямого Тимофея. Поэтому она не объясняла слугам, почему приказывает им приносить камни для пруда с полей или почему тайно бросала кусочки мяса на горящую жаровню перед едой.

   — Обещай мне, — упрашивала она Юстиниана, — что я смогу приходить в этот дом и в этот сад, что бы ни случилось.

Когда Юстиниан усмехался и начинал перечислять все бесчисленные владения своего дяди и свои собственные имения и купеческую торговлю, она прерывала его, говоря, что ей ничего не нужно, кроме этого дома. На следующий день он, как бы между прочим, подарил ей подписанный вексель на дом, который она тщательно заперла в сундуке, доверяя куску пергамента не меньше, чем тому факту, что, лишившись императорских покоев в Священном дворце, теперь всегда сможет вернуться в свой маленький дом.

Только об одной своей мечте не сказала она Юстиниану: отправить гонцов на поиски её шестилетней дочери, оставшейся в Александрии. Ребёнок превратился в воспоминание, связанное с грязными улицами города. Лишённая своего ребёнка, она надеялась родить другого. Феодора знала, что простодушный Юстиниан полюбит младенца. А знатные патрицианки из Августеона слишком часто делали аборты, чтобы насмехаться над матерью с детьми.

Бывшая актриса ипподрома неустанно пыталась оградить себя от сплетен. Ей нравилось постоянно жить в своём доме, но так и было принято в Константинополе. Когда Юстиниан отсутствовал, она не разу не позволила, чтобы другой мужчина увидел её или услышал её голос. Отправляясь в лавку, торгующую шёлком, на армянский базар или в собор Святой Софии, она закрывала лицо вуалью и шла в сопровождении добродушного мажордома и дюжих вооружённых всадников, потому что Юстиниан обожал, когда она появлялась среди народа «при полном параде». Ему нравилось слышать, как люди говорили: «Вон идёт Феодора».

Однако сама Феодора осознавала, что её имя может оказаться запятнанным, если на улице она будет разговаривать с другими мужчинами. Нельзя сказать, что она боялась встретиться лицом к лицу с одним из тех, кто когда-то овладевал ею на лодках или на закрытых пирах. Всегда существовала опасность, что какой-нибудь мужчина её возраста может пробудить в Феодоре страсть. Она удивилась, когда Юстиниан, не беспокоившийся о подобных вещах, заметил, что в Древнем Риме замужние женщины ходили по улицам, не закрывая лиц, и беседовали с каждым, кто обращался к ним.

   — Разве такое поведение не считалось позорным? — спросила Феодора.

   — Нет, — уверил её Юстиниан, — у римских матрон были равные права с мужчинами.

   — А замужние женщины в те времена изменяли своим мужьям?

   — Нет. Они гордились своим целомудрием и никогда бы не позволили себе ничего подобного.

   — Тогда, наверное, им разрешали посещать игры и театры?

Юстиниан поразмыслил и ответил, что во времена раннего аскетизма ещё не было ни игр, ни представлений. Он думал, что замужние женщины могли посещать собрания на форуме, церковные церемонии и легии — набор солдат в легионы. Однако древнеримские матроны только занимались воспитанием детей и ведением домашнего хозяйства. Феодоре это казалось странным, по-северному холодным. После этого она часто спрашивала своего возлюбленного, что же так изменило римских женщин. Она могла немного читать, но всё же предпочитала получать ответы от Юстиниана, который хранил в памяти целую гору всяких событий и фактов.

Однажды вечером хозяйка Дома Гормиста почувствовала физическую страсть к незнакомцу, консулу Белизарию. Впервые увидев его в саду у фонтана, Феодора подумала, что ни одна женщина не могла бы позволить себе такую красивую зелёную тунику с вышитыми орлами, золотым воротником и ярко-красный плащ. Этот белокурый человек был родом с Дуная, не старше Феодоры, и на нём был украшенный драгоценными камнями пояс. Белизарий, вероятно очень богатый, чувствовал себя как дома, прощаясь с Юстинианом перед отъездом на восточные границы.

Его спутник, смуглый низкорослый молодой сириец, едва осмеливался обратиться к этим двум великим людям, на которых он смотрел с немым восхищением. Феодора сразу же, — ведь она умела распознавать характеры незнакомцев, — поняла, что её земляк Прокопий чувствовал себя неловко рядом с прекрасным Белизарием. Её интерес к солдату стал ещё острее, когда она услышала, что он собирается воспользоваться новым законом, позволяющим жениться на актрисе. Феодора почувствовала лёгкую ревность, представив себе, как Белизарий берёт в жёны актрису, подобную ей. Она почти не обратила внимания на Прокопия, который раскланивался, прощаясь с ними.

Юстиниан сказал ей, что Прокопий, названный в честь святого с востока, был прекрасным человеком, но никчёмным юристом, однако в переговорах с хитрыми персами мог оказать неоценимую услугу Белизарию в роли советника.

   — Я представила его в Августеоне...

   — Прокопия Кесарийского? Сокровище моё, это невозможно, принимая во внимание его низкое происхождение.

   — Я тоже родом из Сирии, любимый. Но я имела в виду молодого великана, Белизария.

   — Он был в Августеоне, — ответил Юстиниан на её вопрос, и его серые глаза весело блеснули. — Половина знатных женщин дворца ходила туда, чтобы взглянуть на него.

Феодоре стало приятно, что Юстиниан так хорошо умеет разбираться в людях.

   — Но он совсем ещё юноша. Разве сможет он командовать двумя легионами? — задумчиво спросила она.

   — Не знаю, Феодора. Но эти солдаты — его товарищи по оружию, — мгновение Юстиниан колебался, и она ждала, зная, что он своим логическим умом пытается понять, почему она об этом спрашивает, — Юстин как-то сказал, что солдаты знают, когда их командир на что-то годится. Вероятно, его товарищи считают, что Белизарий справится. — Из груды бумаг он извлёк табличку и прочёл: — «Белизарий, германец. Учился в военной академии. Защищал свои земли за Дунаем от полчищ захватчиков из Гепида и Ломбардии. Верный подданный, специалист по войнам с варварами». Это хорошая характеристика для столь молодого солдата, Феодора.

Только спустя долгое время Феодора поняла, что в армии, должно быть, что-то не в порядке, если она заставляет командиров самим собирать войска. Думая о Белизарии, она прошептала:

   — Я бы хотела увидеть его с солдатами.

   — Увидишь, сокровище моё, — Юстиниан одобрительно кивнул, — завтра в третьем часу новые отряды пройдут через улицу Мезе мимо Золотого верстового камня.

И вот назавтра Феодора вместе с другими зрителями сидела в своей повозке с серебряными бортами, запряжённой парой белых мулов. Всадники Белизария разочаровали её, потому что восседали на кожаных подстилках, называемых сёдлами, и представляли собой сплошную серую массу в латах и шлемах. Лошади также были закованы в латы. Со своими маленькими щитами, короткими упругими луками и лёгкими копьями, они совсем не походили на сверкающих разноцветных стражников императорской охраны. Мечи всадников напоминали кривые германские ножи, однако их кони шли в ногу, словно вместо двадцати человек шагал один, такими плотными казались их ряды. Богатый патриций Белизарий ничем не отличался от простых солдат: за спиной он нёс сложенное походное снаряжение.