Сергей Плеханов - Святослав — первый русский император Страница 11

И все же варвары остаются варварами. Свет евангельской проповеди с трудом пробивается сквозь дьявольскую тьму, окутавшую их сердца. Уже Борису пришлось огнем и мечом выкорчевывать язычество. Когда болгарская знать подняла мятеж, он приказал уничтожить пятьдесят два знатнейших рода поголовно от мала до велика. Но стоило взойти на престол сыну Бориса Владимиру Росате, как он начал изгнание священников из Болгарии и разорение церквей. Неудивительно, что и вторжению Свендослава была оказана поддержка – иначе как объяснишь столь быстрое падение десятков крепостей.

Да, теперь не так-то легко будет вновь повернуть русов лицом на Восток, заставить их по-прежнему бесконечно сражаться с кочевниками. Вкусив тех благ, что накопили за века культурные народы, русы будут раз за разом вклиниваться все глубже в пределы империи, как это было со всеми варварскими племенами. Может быть, со временем и Свендослав возложит на себя благое иго Христово, но может и так случиться, что он возжелает низринуть государства, ведомые Святой Церковью. Ведь он не самодержавный правитель, как Иоанн, но властвует именем некоего народного собрания. Знающие люди свидетельствуют, что у славян князь всегда стоит ниже жреца, он начальствует над войском, но страной правит духовное сословие, хранящее древний закон.

Иоанну вспомнилась история, вычитанная в юности у Геродота, о скифском царе Скиле. Властитель этот не любил народа, над которым господствовал. Его влекло все эллинское, и когда ему приходилось выступать с войском в пределы, населенные колонистами из Греции, он оставлял своих соплеменников у городских стен, а сам входил в город и просил запереть за собой ворота. Там он расхаживал в эллинском платье и воздавал почести чужим богам. Когда скифы узнали об этом, царь лишился не только престола, но и самой жизни. Не такова ли судьба христианства во многих странах варваров: стоит одному князю втайне принять новую веру, а затем силой насадить ее в своем народе, как его наследник совершает языческий переворот…

Нет, рассчитывать на чудо не приходится, вряд ли нечестивый Свендослав – это новоявленный Скил. Его можно заставить принять христову веру только с помощью меча. И как бы ни были велики опасения перед возможным нападением агарян с востока, варварская опасность сейчас главное. Прочь страхи и да помогут ромеям Пречистая Дева и святой Димитрий.

На покровителя воинов у императора была особая надежда. Войскам предстояло идти через Фракию, именно с Фессалониками, родиной Димитрия, граничила эта фема, и здесь заступничество святого ощущалось особенно сильно, – так, во всяком случае, считали в народе.

Доростол

Святослав вышел из дворца и с наслаждением подставил грудь холодному ветру, ровно дувшему из-за Дуная. С детства привыкший к бивачной жизни, он едва выносил натопленные покои и всегда старался вырваться наружу при первой возможности. Даже живя в Киеве в мирные зимние месяцы, когда войско отдыхало от походов, он предпочитал спать в холодных сенях на медвежьей шкуре, с конским седлом в головах, питался не с великокняжеской поварни, а вместе с дружинниками: добрый кусок оленины или веприны, испеченный на углях, да ковш хмельного меда или привезенного из империи вина – романеи – вполне удовлетворяли князя. Один из степных князей-побратимов Святослава утверждал, что у него кровь идет горлом, стоит ему провести ночь в теплом помещении, и русский князь верил этому, ибо в привычке к суровым и простым условиям сам мог поспорить с любым обитателем печенежской кибитки…

Видно, этот холодный ветер из-за Дуная вызвал в его памяти образ волнующихся ковыльных просторов, оживленных лишь убогими жилищами кочевников. Если идти на Киев Днепром, не избежать на волоке у порогов встречи со степняками. Неподалеку от берега по балкам стоят их шатры, где всегда булькает в котлах сытное варево на случай, если надо отогреть сторожу, доглядывающую за порогами. А когда изможденные тяжелым подъемом по реке корабельщики и воины вытащат суда на берег и покатят их по деревянным каткам – тут-то и прянут из лощин сытые лучники на сытых конях.

Святослав шел мимо костров, возле которых грелись воины. Завидев выбритую голову князя с ниспадающей на ухо белокурой прядью, дружинники поднимались с постеленных на землю попон и радостно приветствовали его, приглашали за трапезу. Святослав здоровался со всеми по имени – он каждого знал в лицо – и шагал дальше. Подойдя к земляному валу, он поднялся наверх, жестом остановив латника, кинувшегося было сопровождать его.

На башне с шумом полоскались едва видимые в высоте темные стяги. Запахнув поплотнее плащ, Святослав стал боком к ветру и надолго замер, созерцая раскинувшийся перед ним греческий лагерь. Костров было так много, что в отдалении они сливались в сплошную мерцающую полосу. В противоположной стороне цепь огней резко обрывалась в том месте, где начинался невидимый Дунай.

Доростол, обложенный войском Цимисхия уже много месяцев, стал последним опорным пунктом Святослава в Болгарии. А еще нынешней зимой под рукой русского князя были все земли, примыкавшие к границам империи, и в любое время он мог двинуть войска под стены Константинополя.

Нелегко признавать превосходство ромеев. Известие о падении болгарской столицы Преславы, с ходу взятой Цимисхием после его внезапного появления на придунайской равнине, хотя и тяжело переживалось Святославом, не заставило его опасаться за исход войны. Но когда воинство ромеев одну за одной стало захватывать крепости, занятые русскими и их болгарскими союзниками, великий князь понял, что впервые столкнулся с действительно могучим воителем.

Греки штурмуют Преслав. Из осадных орудий показан камнемёт.

Миниатюра из хроники Иоанна Скилицы

Медленно идя по стене Доростола, Святослав перебирал в памяти события этих месяцев, ища тот неверно завязанный узелок, из-за которого спуталась вся сплетенная им сеть. Мечтая о сокрушении ромеев, он долгие годы выковывал цепь союзов, которая должна была захлестнуться вокруг державы ромеев. И вот, когда завершение задуманного казалось таким близким, закаленные им звенья стали рассыпаться…

Нет, конечно, не только ошибка Сфангела, стоявшего с отрядом в Преславе, тому виной. Даже если бы он и не проворонил вторжение ромейского войска через горные проходы Гем, Цимисхий все равно смог бы найти путь на равнину. Болгары оказались ненадежными союзниками и не теперь, так в другой раз, не в Преславе, так в ином месте показали бы спину неприятелю.

Выходит, переоценил Святослав их решимость сражаться с ромеями, их приверженность к вере предков? Не ошибался ли он и в других своих союзниках? Может, и венгры, если приведется, дрогнут и оставят его один на один с христианским самодержцем? И тогда поднимутся в его тылу замиренные хазары, запылают мятежи единоверцев Цимисхия…

В попытке отыскать первопричину своих поражений Святослав возвращался мыслями ко все более давним временам. Пожалуй, начать распутывать цепь событий надо с того дня, когда ему впервые пришло в голову, что истинной независимости он сможет достичь только перенеся столицу державы в иное место.

– На Дунай уйду, – сказал он волхвам. – Там будет сердцевина земли моей.

– Но теперь-то до тех краев неисчислимые версты по степи печенежской. Поди доберись до той земли. Ты на Дунай двинешься землицы себе приискивать, а на грады твои и села злой хазарин придет и попленит и пограбит…

– Обдумал я все. И про хазарина. Прежде того, как на Дунай пойти, произведу расчет по старым долгам.

– Отец твой Игорь и прежние князья не совладали с каганатом. По силам ли твоим замахиваешься?

Хазары вошли в его жизнь из детских сказок, из тех песнопений, что исполняли слепые певцы на дружинных пирах. Страшным шепотом увещевала его старая нянька: ежели долго не заснешь, злой хазарин придет за тобой. Подрастая, он узнавал все больше о том, как это жестокое племя терзало и мучило Русь. Пока не пришли в земли полян, построивших Киев, воины Новгорода, не знали покоя жители лесостепного края. Скольких красных девушек оплакали, уведенных в полон, скольких мастеровых людей, схваченных в городах и селах, не досчитались – всем им была уготована горькая доля рабов кагана, властителя хазарского. Что ни год, наезжали за данью ненасытные хищники из дальних задонских степей.

Не одних полян киевских, но и другие славянские племена, и те народы, что кочевали по Дикому Полю, зорили и неволили хазары. Много стран страдали от них, но никто не мог положить предел гордыне завоевателей. Даже великая Византия старалась задобрить хазарскую державу: императоры, ни с кем из властителей родниться не желавшие, ибо почитали себя всех выше, до хазар снизошли; один из василевсов женился на дочери кагана, а сын от этого брака ромейской державой правил. Так и прозвали его: Лев Хазарин.