Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1873 год, декабрь Страница 11

– Постой. Да это ж Гришка?

– Откуда его знаешь?

– Так за чаркой, как водится, и познакомились, – вскинул вверх брови, удивлённым взглядом впился в лицо Михаила, словно внезапно озарило, – так это его?

– Да.

– Вот дела, – присвистнул Фаддейка, – он же к себе в деревню собирался, подкопил, говорил, деньжат то ль на коровёнку то ль лошадь,. я уж не припомню. Пора, говорил, домой, надоел город, душа в деревню рвётся. Вроде бы не дрянь человек был. Да уж.

– А когда он собирался возвращаться?

– По весне, как раз к севу. Соскучились, говорил, руки по земле.

– Может и фамилию его припомнишь?

– Постой—ка, – он повернул в сторону голову, зашевелил губами, произнося что—то беззвучно, пальцами поскрёб щетину. – Говорил же он, говорил, ей Богу, говорил. У нас, говорил, в роду… в их роду… да, то ли Евсеев, то ли Еремеев. У нас в роду младшие всегда в город подавались. Точно, Еремеев, – он от радости даже ударил себя по ногам.

– Значит Григорий Еремеев.

– Точно, – задержанный засмеялся и вновь ударил себя по ногам, – Григорий Еремеев.

– Не путаешь.

– Чего мне путать? Все одно дознаетесь? А мне скрывать нечего.

– О смерти его ничего не знал?

– Да что вы, господин хороший, от вас я услышал о его смерти.

– Может ты вспомнишь и откуда он?

– Помню, из гдовского уезда, деревня ещё с таким названием, словно… Во, из деревни Молва, Молва, – повторил он, – так мы тогда посмеялись, что запоминать просто, прибавь к молве «сам» и получится Самолва. Оттуда он, точно из тех мест.

– Так сразу его и запомнил?

– Хорошего человека не забудешь.

Михаил задумался и с хитринкой спросил

– Не слышал кто мог пойти на злодеяние?

– Господин хороший, мне дел своих хватало, а совать в чужие мне не досуг, можно и без своего остаться, так что мне без особой надобности.

– Сказать боле ничего не можешь?

– Вы б, господин хороший, у Васьки узнали прежде, чем меня тревожить.

– У Васьки?

– Точно так, они земляки, из одной деревни приехали. Может он что знает.

– Его фамилия?

– Истинный крест, – он перекрестился, мне не ведомо.

– Может ты в этом деле завяз.

– Окстись, господин хороший, зачем мне надо?

– А не врёшь? – твёрдо спросил Михаил, глядя в глаза Фаддейке.

– Отсохни язык, – перекрестился быстрым движением Косой, – да и что мне за надобность во врать?

– Ой ли? – сощурил правый глаз путилинский помощник. – Так уж и не врёшь?

– Сказано, не до вранья мне.

– Смотри, Фаддей, – и Жуков продолжил смотреть в лицо собеседнику, не моргая, – все ты сказал верно?

– Тьфу ты! Вот увязался! Сказал же, не знаю более, а что было, то Вы ж слышали, господин хороший.

– Как говорится, доверяй, но проверяй. Говоришь, его звали Гришка Еремеев из деревни Самолва Гдовского уезда?

– Ваша правда.

– Второго звали Васькой.

– Истинная правда, – Фаддейка перекрестился, – Васькой.

– И приехали они из одной деревни?

Кондратьев смотрел небесными глазами и промычал «угу».

– Как выглядел Васька—то7

– Две ноги, две руки, голова с ушами.

– Не юродствуй.

– Роста небольшого, неприметный какой—то. Во, – обрадовался допрашиваемый, – если присмотреться, то ногу он приволакивал, а вот какую не припомню.

– А мог Васька Еремеева того?

– Чужая душа потёмки, а что там, – он вздохнул, – кто знает. Хотя Васька мне с хитрицой показался, молчал больше.

– Может наговариваешь?

– На что мне! Нешто я зверь бесчувственный! – Фаддейка даже руками замахал. – Мне без убивства дел хватало, сколько в наших краях купцов развелось да крестьян с открытой варежкой. А ты, господин хороший, найди душегуба. Больно Гришка добрый был.

– А ты чего полез решётку отгибать?

– Обидели меня сильно, вот кровь и взыграла от глупости.

Жуков вызвал дежурного чиновника, чтобы тот отправил Фаддейку в камеру.

На обратном пути Михаил заехал в адресную экспедицию, чтобы наверняка узнать о Гришке Еремееве, откуда приехал и кто такой. Оказалось в самом деле, он приехал из гдовского уезда деревни Самолва. Теперь, когда личность убитого установлена, необходимо найти его земляка Василия, а там и убийца замаячит. Михаил летел на Большую Морскую на крыльях хорошего настроения, казалось немного и дело завершиться. Но по дорогу, словно обухом по голове, и он направился по месту жительства, где узнал, что недели две, как тот исчез, даже прикрепительный талон не взял. Да бывал у него односельчанин Василий, небольшого росточка, с сединой в волосах, бородой и всегда молчаливый.

Когда вернулся в сыскное, Ивана Дмитриевича не было в кабинете, как сказал Иван Андреевич, сегодняшний дежурный чиновник, его вызвал с докладом о ночном происшествии помощник градоначальника флигель— адъютант генерал—майор Козлов. Здесь же Михаил узнал, что следствие по убийству в Невском переулке идёт полным ходом. Агенты, возглавляемые чиновниками по поручениям заняты выяснением личности убитого. Хотя охотничий азарт Жукова угас, но чувство скорой победы не покидало ни на миг. Шутка ли, две недели утренних поисков. Надо было втереться в доверие, чтобы тебе что—то поведали, иначе смотрели бы на расспрашивающего, как на полицейского агента. А в тех заведениях и местах не очень настроены для общения со стражами закона, при том на приватную беседу с откровениями.

Михаил задумался, что предпримет Путилин в связи с открывшимися новыми обстоятельствами. Особенно после посещения высокого начальства, которое привыкло к победным реляциям, а не к досадным промахам подчинённых. Жуков достал из кармана сложенный лист бумаги, на котором ровными рядами выстроились с завитушками буквы. Прикусил губу и махнул рукой, один ответ и, предупредив дежурного чиновника об отлучке, поехал к Александро—Невской лавре, где убиенный Григорий Еремеев снимал в пятиэтажном доходном доме угол.

Не взирая на дневной час, всего то около четырёх по полудни, на улице начало смеркаться.

Прежде, чем войти в дворницкую, Жуков кинул взгляд на серые облака, которые повисли над городом густой пеленой и только кое—где на западной стороне неба разорвались и зарумянились бледно—розовым цветом заката.

Дворник высокий худой человек с редкими длинными волосами на подбородке пил в прикуску чай, отхлёбывая обжигающий напиток из небольшой пиалы.

– Здравия желаю, – он поднялся со стула.

– Здравствуй, – Михаил осмотрелся, имея намерение присесть, но не заметив ничего подходящего, остался стоять. – Я из сыскной полиции, фамилия моя Жуков, зовут Михаилом Силантьевичем.

Дворник с аккуратностью поставил пиалу на стол.

– Мы завсегда помощники полиции, – произнёс он с едва заметным акцентом.

– В доме проживал некий Григорий Еремеев?

– Так точно, на пятом этаже, но съехал он, недели две как будет.

– Он сам съехал?

– Никак нет, приятель ихний Василий вещи забрал по просьбе Гришки.

– А Василий часто здесь бывал?

– Не так, чтобы часто, но захаживал, там, – он указал пальцем вверх, —в комнате много не насидишь, там другие жильцы крайне недовольны и не очень жаловали приходящих. Он во дворе его иногда ждал.

– А фамилию его не знаешь.

– Никак нет, не интересовался я ихнёю фамилиёю, да и не к чему было.

– Понятно, а кто с Василием ещё дружбу водил.

Дворник пожал плечами.

– А что ещё о нем знаешь?

– Да вроде как земляки.

– Кто ещё мог знать Василия?

– Не общался Гришка ни с кем, придёт под ночь, спать завалится, а с утра на заработки. Так целыми неделями.

– А где жил Василий?

– Не знаю, слышал где—то в Коломне.

– Понятно. А как он выглядел?

– Дак обыкновенно, усы, борода, росточка небольшого, когда быстро шёл, то ногу приволакивал, а вот какую, не помню.

– Значит в доме никто не мог его знать?

– Это в точности говорю, никто.

– Хорошо.

Михаил после разговора все же поднялся на пятый этаж по грязной лестнице, на которой словно на толкучем рынке выставлен то ли ненужный хлам, то ли вещи, которые негде пристроить в комнатах. Ничего нового Жуков не узнал: приходил Еремеев поздно вечером, вставал рано утром, никто у него не бывал, гостей не водил, жил одинокой совой, говорил мало, иной раз даже не здоровался, так все молчком да тишком.

Глава седьмая. Наставления воскресного дня

Без пяти минут три пополудни Путилин находился в приёмной помощника градоначальника генерал—майора Козлова. В воскресный день она была пуста, только адъютант томился от безделья, перекладывая на столе бумаги с левого края на правый. На его лице появилась улыбка.

– Добрый день, Иван Дмитриевич!

– Как он? – поинтересовался настроением вышестоящего начальства.

– Я бы не сказал, что плохое.

– Понятно.