Дэвид Ирвинг - Вирусный флигель Страница 11

Доктор Карл Фридрих фон Вайцзеккер уже тогда стал заметной фигурой в немецкой физике. Ему было всего 27 лет, но он уже успел опубликовать прославившую его работу о превращении элементов в недрах звезд и другие важные работы. К тому же его отец занимал в рейхе очень высокий пост — он был статс-секретарем и ближайшим помощником Риббентропа. А это, естественно, не могло не сказаться на положении, на политической активности и взглядах сына, хотя он и не сделался членом национал-социалистской партии. Впоследствии один из офицеров британской разведки так охарактеризовал Вайцзеккера: «Это — человек аскетического, а не практического склада».

В те дни Флюгге написал полупопулярную статью об атомной энергии и уже не раз порывался опубликовать ее, но не делал этого, боясь, что правительство использует его мысли не так, как хотелось бы. О статье Флюгге рассказал Вайцзеккеру, но и тот не мог посоветовать ему что-либо определенного. Трудно сказать, решились бы Флюгге и Вайцзеккер на публикацию или нет, но именно тогда-то они узнали, что Маттаух вызван на важное совещание в министерство.

Они с нетерпением ожидали возвращения Маттауха, и когда тот после совещания появился в институте, учинили ему форменный допрос. Маттаух рассказал все. И им стало ясно, что власти вполне отчетливо представляют себе открывающиеся возможности. И именно это побудило Флюгге и Вайцзеккера сделать статью достоянием всего мира. Статья эта под заголовком «Возможно ли техническое использование энергии атомного ядра?» появилась в июньском номере «Натурвиссеншафтен».

Зигфрид Флюгге не сомневался в возможности осуществления цепной реакции и, поясняя результаты такой реакции, приводил в статье весьма наглядный пример:

«Один кубический метр прессованного порошка окиси урана весит 4,2 тонны и содержит 3 миллиарда миллиардов миллиардов молекул и, следовательно, втрое больше атомов урана. Так как при расщеплении одного атома урана освобождается энергия порядка 180 миллионов электронвольт (примерно три десятитысячных доли эрга), или три миллионно-миллионных килограммометра, полная высвободившаяся энергия составит 27 000 миллионов миллионов килограммометров. А это означает, что энергии, содержащейся в одном кубическом метре окиси урана, достаточно, чтобы поднять кубический километр воды (весом 1 миллион миллионов килограммов) на высоту 27 километров!»

Такая гигантская энергия должна была выделяться не более чем за одну сотую долю секунды, и в этом была вся сложность: чтобы использовать атомную энергию в мирных целях, требовалось открыть какие-то пути и средства для осуществления управляемой реакции. В будущем, полагал Флюгге, быть может, удастся создать некую «урановую машину», найдя способы стабилизировать реакцию, например путем поглощения нейтронов в водном растворе солей кадмия. Благодаря тому, что кадмий — очень сильный поглотитель нейтронов, с его помощью можно было бы останавливать «машину» в случае угрожающего развития реакции.

Именно эта статья и вторая, написанная Флюгге в середине августа для газеты «Дойче альгемайне цайтунг», еще сильнее обострили интерес германских властей к ядерным исследованиям и побудили их к более решительным действиям.

К счастью, о тайном совещании Иосиф Маттаух рассказал не только Вайцзеккеру и Флюгге, но и доктору Паулю Розбауду. А тот через неделю сообщил о совещании профессору Кембриджского университета Хаттону, бывшему в Берлине. Возвратившись в Англию, Хаттон не замедлил передать содержание своей беседы с Розбаудом доктору Кокрофту.

Как уже говорилось, письмо Хартека и Грота сыграло очень важную роль в развитии атомных исследований в военном министерстве. Но ответа из военного министерства физики не получили. Причины этого станут ясны, когда читатель познакомится с обстановкой и людьми в Департаменте армейского вооружения, куда попало письмо. Сперва оно было переправлено начальнику Департамента генералу Беккеру. От него — к начальнику исследовательского отдела профессору Эриху Шуману, который, в свою очередь, переадресовал его армейскому эксперту по взрывчатым веществам. Им тогда был Курт Дибнер.

Дибнеру было всего 34 года, однако он уже успел — в 1931 году — защитить докторскую диссертацию, поработать в Бюро стандартов, перейти в 1934 году в Департамент армейского вооружения, где он занялся взрывчатыми веществами, и опубликовать более двадцати научных работ. Он уже читал курс ядерной физики в университете в Галле, его научная репутация быстро росла, а с нею — и число врагов, хотя даже и они понимали, что человек этот не остановится на довольно скромной должности армейского эксперта по взрывчатым веществам. И они не ошибались: впоследствии Дибнеру довелось быть и комиссаром по производству тяжелой воды, и временным директором Института кайзера Вильгельма в Далеме, и даже заместителем главы немецкого атомного проекта.

Видимо, и сам Дибнер не желал оставаться экспертом по взрывчатым веществам. Несмотря на то что он совместно с доктором Фридрихом Беркеи провел весьма интересные исследования пустотелых зарядов, подобная работа все сильнее тяготила его, а новые открытия в физике заставляли все энергичнее нажимать на Шумана, убеждать его в необходимости создания нового отдела, специально для научных исследований в области ядерной физики. Разумеется, письмо Хартека и Грота не могло не произвести на Дибнера сильнейшего впечатления. Он хорошо понимал, какие возможности открываются перед ним. Но ему требовалась поддержка, и он обратился за ней к Гейгеру, знаменитому физику, к тому самому Гейгеру, который еще в 1911 году работал с Резерфордом над моделью атома, чьим именем назван счетчик радиоактивных излучений и частиц. Гейгер не отказал в поддержке…

Летом Дибнер прочитал только что опубликованную статью Флюгге, а также познакомился с патентной заявкой венского профессора Штеттера на процесс получения атомной энергии. Это еще более укрепило решимость Дибнера. Он еще энергичнее стал добиваться своей заветной цели. И добился — сухопутные силы выделили средства на начало урановых работ; при департаменте было создано самостоятельное исследовательское бюро и Дибнера сделали его начальником. Образовали лабораторию и в Готтове. Она вошла в гигантский исследовательский комплекс в Куммерсдорфе, близ Берлина, где велись разработки реактивных снарядов и взрывчатых веществ.

Победа досталась Дибнеру нелегко. Европа доживала последние мирные дни, Германия лихорадочно готовилась ко второй мировой войне, и военные вовсе не были убеждены в необходимости именно теперь начинать ядерные исследования. Многие говорили Дибнеру: «Ничего не выйдет из вашей ядерной физики!» А его начальник Шуман, состоявший одновременно военным советником при Кейтеле, не раз кричал: «Когда же вы, наконец, прекратите свои атомные бредни?!»

Но Дибнер стоял на своем, он доказывал военным необходимость ядерных исследований. И даже Шуман постепенно перестал отвергать «атомные бредни»; хитрость и осторожность подсказывали ему, что Дибнера не следует сбрасывать со счетов. Он даже кое-что делал, чтобы бюро Дибнера могло работать. Но, возможно, энергия и красноречие Дибнера не убедили бы ни Шумана, ни более высокие инстанции. Как позже признавал сам Дибнер, на решение военного министерства сильно повлияла деятельность Эзау, который упрямо добивался своей цели: создать в системе министерства просвещения мощную исследовательскую группу под своим руководством.

Эти два человека, Дибнер и Эзау, каждый по-своему, убедили военных в необходимости атомных исследований. И когда разразилась война, только Германия, только она одна, имела военное учреждение, целиком занятое изучением использования атомной энергии в военных целях.

Но оно было не единственным. Была ведь еще и группа Эзау. Нетрудно догадаться, что конкуренция не замедлила возникнуть. Правда, она была несколько односторонней — до времени Эзау не знал о работах военного министерства. Тем менее он оказался защищенным против интриг. И в результате остался за бортом. В тот самый день, когда Британия и Франция объявили Германии войну, профессор Эзау имел беседу с генералом Беккером. Генерал твердо обещал Эзау помощь и содействие военного министерства. Он согласился, что Эзау необходимо снабдить особым мандатом, который предоставлял бы ему необходимые полномочия и подтверждал бы особую важность, особое военное значение уранового проекта. Однако сам Беккер такого мандата не дал. Он попросил Эзау прийти к начальнику отдела военных исследований Шуману с заготовленным проектом мандата и проинформировать его о состоявшемся разговоре. Эзау почувствовал себя окрыленным. Он немедленно отправился в министерство экономики договориться о поставке сверхчистых урановых соединений и радия. Этот вопрос требовалось урегулировать как можно скорее, чтобы военно-воздушные силы не успели перехватить все запасы и пустить их на изготовление радиоактивных светомасс. В министерстве Эзау разговаривал так, будто мандат был уже в его кармане.