Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы Страница 11

Бригада размещалась в старых из красного кирпича царских казармах. После боев и многоверстных переходов она приводила себя в порядок. Бойцы и командиры чистились, чинили обмундирование, мылись в бане. Через неделю бригаду было не узнать — она представляла собой стройное и организованное соединение.

В начале 1930 года командующий Дальневосточной армией Василий Константинович Блюхер направил в бригаду делегацию Коммунистического интернационала. Он объяснил Рокоссовскому мотивы: Кубанская бригада одна из лучших и у вас есть что показать.

«После приема у Блюхера, — вспоминает председатель делегации Зенон Новак, — мы посетили части, которые возвратились из района боевых действий. Мы с волнением и с восхищением приветствовали героических красноармейцев. В памяти осталась особо приятная встреча с кавалеристами. Их молодой, стройный командир, когда узнал, что я поляк, обратился ко мне, к моему удивлению, по-польски. Представился — Рокоссовский».

Константин Рокоссовский соскучился по родному языку, по родине, и делегация вынуждена была задержаться более чем на час, чтобы удовлетворить любопытство командира бригады. Он подробно расспрашивал своего земляка о том, как живет польский народ, Варшава, о районе, где прошло его детство, о мосте Понятовского, который он облицовывал своими руками.

Вскоре командир бригады получил в Чите квартиру и уже собирался перевезти туда жену и дочку, но не успел осуществить свою мечту — Рокоссовский внезапно получил назначение в Белорусский военный округ на должность командира дивизии. 7-я Самарская кавалерийская дивизия, которой предстояло командовать Рокоссовскому, дислоцировалась в районе Минска. В послевоенные годы ее возглавляли прославленные командиры: Н. Д. Каширин, Г. Д. Гай, Д. Сердич. Дивизия подчинялась 3-му кавалерийскому корпусу, которым командовал С. К. Тимошенко, будущий маршал и нарком обороны СССР.

Юлия Петровна — дитя Забайкалья, простодушно верила, что лучше ее родины на свете нет. Поэтому известие о переводе в Белоруссию она восприняла с грустью. Ей жаль было расставаться с большой дружной семьей, с отцом, матерью, которые ее часто посещали и помогали чем могли.

Рокоссовского это назначение удивило. Ведь он давно свыкся с мыслью, что его служебный удел — Дальний Восток. И все же через три дня они собрались в дальнюю дорогу. На Читинском вокзале их провожал Петр Иванович; в валенках, в меховой шапке, в овчинном тулупе он был похож на старинного русского купца. Перед отходом поезда он взял на руки свою любимую внучку, прижался: к ней колючей бородой и неуклюже смахивая набежавшую слезу, сказал:

— Живите, детки, дружно. Не успеешь и глазом моргнуть, глядишь, а на пороге старость. Берегите внучку… Может быть, я ее больше не увижу…

— Увидимся, папа, мы обязательно еще увидимся, — проговорил с дрожью в голосе Рокоссовский, глянув на плачущую жену.

— Дедуленька, мы будем и к тебе и к бабушке приезжать, — сказала Ада.

Мороз в это утро был таким жестоким, что воробьи замерзали на лету. Забайкальская лютая стужа злилась вовсю. Казалось, что все вокруг: дома, деревья, провода, бесснежные сопки, — все покорилось морозу, застыло.

Рокоссовский, держа на руках Аду, стоял рядом с женой, по щекам которой катились горошинки-слезы, и смотрел в окно. Поезд, сердито пыхтя, набирал скорость. Петр Иванович стоял на перроне и махал рукой до тех пор, пока последний вагон не скрылся в холодном синем мареве.

Самарская дивизия имела три бригады и насчитывала довольно-таки большое количество, как тогда часто говорили, едоков — около семи тысяч. Командиром одного из четырех полков, а затем комбригом был Г. К. Жуков. После Ленинградских курсов они не встречались и теперь рады были друг другу как старые знакомые.

Маршал Жуков в воспоминаниях пишет:

«…Я высоко ценил его военную эрудицию, большой опыт боевой подготовки и воспитания личного состава. Я приветствовал его назначение и был уверен, что К. К. Рокоссовский был очень хорошим начальником. Блестяще знал военное дело, четко ставил задачи, умно и тактично проверял исполнение своих приказов. К подчиненным проявлял постоянное внимание и, пожалуй, как никто другой умел ценить и развивать инициативу подчиненных ему командиров. Много давал другим и умел вместе с тем учиться у них. Я уже не говорю о его редких душевных качествах — они известны всем, кто хоть немного служил под его командованием».

Уже тогда Рокоссовский высоко ценил талант Жукова, этого, невысокого, физически крепкого, решительного и деятельного, командира, не предугадывая, как перехлестнутся их военные дороги, какие возникнут между ними споры, какие почетные роли уготовила им история.

Рокоссовские поселились в небольшом одноэтажном деревянном домике в южном пригороде Минска Ратомке. Это была чистенькая, уютная деревня, насчитывавшая около сотни домов. Казалось, сама природа создала этой деревушке, расположенной в сосновом бору, счастливое предназначение — радовать людей здоровым смолистым воздухом, прелестью яблоневых и вишневых садов.

Шли дни за днями, месяц за месяцем и вот уже наступило лето 1931 года. Жизнь в это время в Минске, да и во всей Белоруссии, как заметили Рокоссовские, шла в каком-то особом, свойственном для белорусов мажорном ключе. Атмосфера революционного энтузиазма, жизнерадостности, бодрости пронизывала ее насквозь, хотя люди чувствовали, что внутреннее и внешнее положение страны было не из легких.

Дивизия Рокоссовского прикрывала границу с Польшей, которая не питала дружеских чувств к нашей стране, и напряженность отношений чувствовалась здесь более остро, чем на Урале, в Забайкалье или даже в столице.

Граница проходила чуть ли не у порога квартиры Рокоссовских, почти в двух десятках километров.

Хозяйство республики, как и всего государства, переживало еще первые этапы восстановления после десяти лет войны, революции и разрухи. Не хватало хлеба, промышленных товаров, топлива. Люди все это прекрасно сознавали, но не падали духом. Рокоссовские тоже были полны горячей веры в будущее, и это будущее, как им тогда казалось, было совсем-совсем близко. Как и прочие люди страны, они с восторгом «катались на карусели вдохновения и энтузиазма».

Константин Рокоссовский, как всегда, был занят на службе с утра до вечера. Нередки были случаи, когда он не появлялся дома по десятку дней. И вот результаты его труда: на летних маневрах Самарская дивизия получила высокую оценку. При подведении итогов командир корпуса С. К. Тимошенко подчеркнул:

— На маневрах с самой лучшей стороны показала себя Самарская дивизия. Она организованно и вовремя вышла форсированным маршем из летних лагерей. Обстановка заставила ее изменить маршруты продвижения частей, и она с этой задачей справилась успешно. Самарцы своевременно вышли в район сосредоточения, а затем и на исходные позиции. Хочу отметить, что связь между частями и штабом дивизии — я редко употребляю такую оценку — была безупречной. Дивизия провела стремительную атаку и во встречном бою одержала верх. Она охватила противника с обоих флангов и успешно окружила его. Командир дивизии Рокоссовский показал себя умным и волевым военачальником. Он умело организовал решение задач оперативного характера и хорошо подготовил соединение к боевой обстановке.

Эти слова заставили Рокоссовского покраснеть, но, разумеется, ему было приятно, что его труды не пропали даром.

Юлия Петровна расцвела, чуть пополнела и стала еще более привлекательной и женственной. Она занималась домашними делами и лелеяла, растила любимицу семьи Аду. Мир здесь для девочки был широк и просторен. В детском сердце рождалось, росло и жило восхищение природой, своим знаменитым папой в красивой военной форме, с всегда блестящими сапогами со шпорами.

Порой Рокоссовские отправлялись в лес за ягодами или за грибами, а иногда просто на прогулку. Вот и теперь, после успешных маневров, Рокоссовский по просьбе семьи выкроил себе выходной день.

Все семейство, как на праздник, тщательно готовилось к выходу в лес за грибами. Еще с вечера были подобраны к теплым носкам резиновые сапоги, приготовлены лукошки и спортивные костюмы.

Такие семейные сборы бывали не часто, и Ада, порядком соскучившись по отцу, не отходила от него ни на шаг. Мать с улыбкой наблюдала за ними и радовалась за свою дружную семью.

— Папочка, ты только не забудь меня разбудить, — не раз напоминала Ада, заглядывая отцу в глаза. — Хорошо, папуля?

— Не беспокойся, не забудем, куда же мы без тебя денемся, — отвечал он, с умилением глядя на суетящуюся дочь.

Рокоссовские вышли из дома рано. Еще была заметна бледная заря на востоке, но уже вершины соснового бора пылали солнечными огнями. Где-то без умолку стрекотала сорока, тонкими нежными голосами перекликались птицы, вовсю звенели комары.