Георгий Гулиа - Рембрандт Страница 11

Бол возразил:

– Но согласись, что это не карточная игра. И не игра в кости. Умение мастера является залогом.

– Залогом чего?

– Как бы это сказать? – Бол подбирал нужное слово, точнее – слова. – Рембрандт ван Рейн уже перешагнул черту. За этой чертой не может быть случайности.

Ван Флит менторски поднял указательный палец:

– А не всегда понятные вкусы господ заказчиков? Ты гарантируешь, что доктор Тюлп или его коллеги будут держаться одного взгляда на картину? А другие? Что скажут эти другие, мнение которых непредсказуемо? Ведь есть еще вкус толстосумов. И вкус мелкого мещанина. И вкус мещанина покрупнее. С этим надо считаться, Фердинанд.

Ван Флит говорил горячо. Бол в конце концов согласился с его доводом. Действительно, подводных камней немало. Но если только обходить их – что станет с искусством? Что?

– А ничего, – равнодушно ответил ван Флит. – Рафаэли останутся, остальные сгинут.

– Вроде бы договорились. – Бол поднял бокал. – За успех учителя!

На Блумграхт явился посланец от доктора Тюлпа. Он сообщил Рембрандту, что труп Адрианса передан в распоряжение гильдии врачей. Доктор Тюлп, извещая об этом художника, предлагает воспользоваться уникальной возможностью и нарисовать натуру. Пока это ни к чему не будет обязывать ни художника, ни гильдию. Переговоры о заказе можно вести одновременно…

– Дело в том, – пояснил молодой ученик доктора Тюлпа, – что труп невозможно сохранять продолжительное время. Так что следует поторопиться.

Рембрандт сказал, что понадобится самое малое дней десять, может и больше.

– Значит, ваша милость собирается провести все сеансы за полмесяца?

Рембрандт подумал. Спросил:

– Где находится труп?

– В университетском подвале.

– Мне надо побывать там… Мне нужен свет. Мне нужен… Да мало ли что еще! Полмесяца – это самый малый срок. Я прошу доктора Тюлпа предоставить мне эту возможность.

Присутствовавшая при разговоре Лисбет вставила словечко:

– Это очень важно, чтобы все обстояло как надо.

Молодой посланец не понял ее.

– Труп на столе, – сказал он.

– Я прошу передать доктору Тюлпу мою благодарность, – сказал Рембрандт. – Я завтра же приступлю к работе. Но я прошу меня не торопить… Не торопить – это важно!

– Но, ваша милость, вы должны понять, что труп разлагается…

– Да, разумеется. И тем не менее… Я должен писать с самых разных точек. Ибо я не знаю, как разместится труп на картине. – И добавил с улыбкой: – Если вообще картина состоится.

Когда молодой человек удалился, Рембрандт сказал сестре:

– Этот случай никак нельзя упустить. Где Бол?

– Обещал скоро явиться.

– Лисбет, – сказал Рембрандт, – доктор Тюлп очень влиятельный человек. Доктору Бонусу с ним не сравниться. Если я получу этот заказ… Если я сумею достойно написать картину… Если заказчики будут довольны… Если будут довольны мои друзья… Если буду доволен я…

– Довольно! Довольно! – захлопала в ладоши Лисбет. – Твои «если» могут повергнуть кого угодно…

– А ты как думаешь, Лисбет? Амстердам – слишком велик. В нем есть где разгуляться. Но… ты понимаешь? Стоит споткнуться – и больше не подымешься. Пока что я подымаюсь. Пока что я способный провинциал. Пока что я не совсем понятный. В этом есть свои преимущества. Я говорю о моем положении. Как сама понимаешь, Блумграхт не самое аристократическое место и наше жилище – жилище бедного человека. Оно может навсегда остаться бедным или же… – Рембрандт осекся. Принялся чистить кисти.

– Уже готовишься? – спросила сестра.

– Да. Надо сделать побольше набросков. Лишь бы свет нашелся в подвале. Знаешь какой? Подходящий. А это не просто. И что это за подвал? Молодой человек обещал зайти за мной.

– А вот и Фердинанд, – сказала Лисбет.

Вошел Бол. На нем были малиновый камзол и красный бархатный берет.

– Бол, у меня к тебе просьба, – сказал Рембрандт.

– Требуется помощь… – широко улыбаясь, сказал Бол и понимающе переглянулся с Лисбет.

– Вот именно! Полдюжины холстов, красок да кистей. Завтра будем писать Адрианса.

– А мы с ван Флитом уже выпили за это…

Рембрандт нахмурился:

– Глупости все это… Работать надо, вот что!

Амстердам, 1632 год

Чума пошла на убыль. Все меньше сжигали трупов. Беда, казалось, миновала. Однако доктор Тюлп счел своим долгом предупредить городские власти о возможности новой вспышки. Где? Это зависит от судьбы. Очень может быть, что в перенаселенных кварталах, прилегающих к гавани. Где обычно возникает чума? В первую очередь там, где грязь.

Таково было мнение доктора Тюлпа. Того же взгляда придерживался и доктор Бонус. Он сказал чиновникам:

– Тот, кто постоянно меняет белье на свежее, кто чаще моется в корыте, тот меньше подвержен заразе.

Чиновники в ратуше только пожимали плечами. Один из них сообщил, что чумная лихорадка не далее как вчера сразила несчастного в приходе церкви святого Николая.

– Его лихорадило всего два дня, – сказал чиновник.

Врачи переглянулись.

– Легочная? – спросил Бонус и вопросительно посмотрел на господина Тюлпа.

Тот ответил, подумав:

– Похоже. А где труп?

– Уже сожгли.

Тюлп продолжал, чеканя слова:

– От городских властей требуется исключительная расторопность. Чтобы покончить с эпидемией, нужны дополнительно повозки для врачей и фуры для перевозки трупов. Аптекари должны бодрствовать денно и нощно. Наша неповоротливость уничтожит весь город.

Чиновники сообщили, что дурные вести приходят и из Франции, и из Гамбурга. Люди там мрут как мухи.

– Наши врачи сбились с ног, – сказал Тюлп. – Доктор Калкун, мой младший коллега, рассказал, что весь вечер потратил на то, чтобы разыскать некие восточные курения и простой уксус. Аптекари прочно заперли свои заведения. Это никуда не годится! Если так же ведут себя и в Гамбурге – это их дело. Наш долг бодрствовать, подобно караульным во время военных действий.

– Именно так, – подтвердил доктор Бонус.

Озадаченные чиновники разбрелись по своим комнатам.

Доктор Калкун заехал к Тюлпу поздно вечером, как это и было условлено между ними. Педантичный Маттейс Эвертс Калкун был воплощением физической чистоплотности. От него пахло индийскими ароматическими травами. Энергичные движения, пытливый взгляд обличали в нем человека не только молодого и крепкого, но и целеустремленного.

– Ваша милость, – начал он прямо с порога, – я рассчитываю на стакан французского вина. Слишком набегался за день. Весь в мыле.

– А пиво? – спросил Тюлп, приглашая коллегу присесть за длинный столик, установленный перед пылающим камином.

– Можно и пива.

Доктор Тюлп велел экономке принести пива и холодной дичи.

– Я полагаю, что у вас разыграется аппетит, – сказал он Калкуну.

Доктор Калкун погрел руки перед ярким пламенем.

– Вдруг повеяло осенью, – сказал он. – Что за погода!

Экономка прислала холодный ужин, бутылку французского вина, пива и ломтики хлеба, зажаренные в масле. Молодая служанка расставила посуду на столе, сделала книксен и удалилась.

Доктор Тюлп, пригубив вино, сказал:

– Я хочу вернуться к нашему разговору… Я по поводу картины…

Калкун кивнул – дескать, помню.

– Я пришел к выводу, что заказать ее надо именно ван Рейну. Доктор Хартманс немножко сомневается в выборе. Но при этом он добавил, что ничего не смыслит в живописи. Он просто хотел бы иметь дело со знаменитостью. Я попросил его назвать эту знаменитость…

– И он назвал, ваша милость?

У Тюлпа хитровато блеснули глаза. Он залихватски закрутил ус, наподобие французского мушкетера.

– Нет, разумеется. Он обещал посоветоваться со своими знакомыми. Есть среди них даже художники. Впрочем, он целиком полагается на нас с вами.

– На нас? – Калкун искренне удивился. – Скорее, видимо, на вас. Что до меня – я недалеко ушел от доктора Хартманса в вопросах живописи и прочего малярства. Если это не будет не очень скромно в вашем присутствии, то скажу, что скальпель в моих руках ведет себя не так уж плохо. И ни в какое сравнение с кистью не идет. Я тоже целиком полагаюсь на вас. На ваше просвещенное мнение.

Тюлп взял двумя пальцами кусочек хрустящего хлеба.

– Я бы не стал морочить вам голову, если бы речь шла о сравнительно небольшой сумме.

Калкун удивился:

– А что – так велика цена?

– Представьте себе – да.

– Например?

– Во всяком случае, более тысячи флоринов.

– Немало, – произнес Калкун. – Сколько же будет нас?

– Человек восемь.

– Восемь? Не больше?

– Я не склонен приглашать кого попало, чтобы снизить сумму взноса.

– Я полагаю, ваша милость, что и ввосьмером мы преодолеем денежный барьер.

– Доктор Калкун, ван Рейн очень мне импонирует. Его манера не совсем обычна. Он молод. Рука его крепка. Говорят, он очень работоспособен и любит помучить натуру.