Сири Джеймс - Потерянные мемуары Джейн Остин Страница 11

Двадцатисемилетняя Кэтрин была на несколько месяцев меня старше. Она обладала спокойным, невозмутимым характером, совсем как Кассандра, и ее длинное тонкое лицо, хоть и не считавшееся красивым, украшали умные глаза и теплая улыбка.

— Мы с нетерпением предвкушали долгие утренние визиты, — сказала она, — и столько задушевных вечерних разговоров, сколько вы вытерпите. Обещайте остаться хотя бы на три недели.

— С радостью, — ответила я, — при условии, что мы проведем это время за самым безнравственным злословием, когда-либо слышанным в графстве Гемпшир, но, разумеется, прерванным в назидательных целях одним или двумя поэтическими чтениями.

Когда слуги отнесли наш багаж в комнаты, мы поспешили по ступенькам во внутренний дворик, откуда по большой чугунной лестнице поднялись в красивую просторную гостиную.

— Как ваши маменька и папенька? — осведомилась Кэтрин, когда мы устроились у камина, чтобы согреть руки и выпить что-нибудь освежающее, — Мистер Остин по-прежнему увлечен собиранием книг?

— Намного меньше, — ответила Кассандра. — Мы столько путешествуем, что ему пришлось отказать себе в этом удовольствии. Но он крепок и бодр и весьма подвижен для своего возраста.

— Матушка объявила, что чувствует себя вполне хорошо, целых три раза за последнюю неделю, — добавила я. — Полагаю, это в три раза больше, чем в какую-либо другую седмицу ее жизни. Наверное, причина в том удовольствии, которое доставляет ей жизнь в Бате и его знаменитые воды.

— Она заслуживает этого, — сказала Алетия. — Я рада за нее. Хорошо бы и ты, раз уж должна жить в Бате, нашла причину для счастья.

— Я ее уже нашла, — улыбнулась я. — Какое счастье, что сейчас я здесь, а не там!

Все засмеялись.

Мы непринужденно беседовали около часа, поверяя друг другу подробности своей жизни и многочисленные новости о наших братьях с их семействами, прежде чем в комнату вошел Лавлейс Бигг-Уитер и рокочущим голосом осведомился, что происходит. Сквайр, добродушный вдовец шестидесяти одного года, был крупным, широкоплечим мужчиной с венчиком пушистых белых волос над красным лицом с двойным подбородком и коротким толстым носом, придававшим ему, на мой взгляд, весьма аристократичный вид.

— Кто к нам приехал! — воскликнул он, пересекая комнату, чтобы встретить нас с сестрой широкой улыбкой и теплыми объятиями. — Какая радость — видеть два новых очаровательных лица в комнате, полной столь прелестных леди. Осмелюсь сказать, прошло немало времени с тех пор, как нас в последний раз удостаивали визитом мисс Остин. Подумать только о тех годах, которые вы, девочки, провели в нашем доме, о смехе наверху в спальнях ночь напролет после бала! Ах, временами я почти забывал, что вы Остин, и полагал всех до единой своими дочерьми. Надеюсь, на этот раз вы погостите у нас подольше.

Мы пообещали, что погостим. Сквайр обладал удивительным характером и многими достоинствами, он был опытным и снисходительным магистратом графства и, по моему мнению, одним из самых великодушных мужчин, каких я когда-либо встречала. Единственными его недостатками, если можно назвать их таковыми, являлись склонность к многословию при обсуждении любимого предмета и довольно строгое обращение с сыном.

— К вашему сведению, Харрис вернулся из Оксфорда, — сказал он. — Трудно поверить, но мальчик сумел получить образование.

— Не удивляйтесь, что Харрис закончил учебу, папа, — укоризненно заметила Алетия. — Он куда умнее, чем вы считаете.

— Мальчишка поумнее нашел бы себе более достойное занятие, чем слоняться целыми днями в дорогих ботфортах, скакать на лошади и охотиться, — возразил сквайр.

— Харрис давно уже не мальчишка, папа, — заметила Кэтрин. — В мае он достиг совершеннолетия.

— Харрису двадцать один? — удивилась я, недоумевая, как быстро пролетели годы.

Я довольно давно не видела Харриса, но помнила его робким, неуклюжим и порой грубоватым юношей, который часто болел и страдал серьезным дефектом речи. Отец, озабоченный здоровьем сына и опасавшийся насмешек сверстников над его заиканием, содержал для него частного учителя.

— Он так вырос, что, осмелюсь предположить, вы едва узнаете его, — сказала Элизабет.

— Лучше всех растет мой внук, — заявил сквайр, на что Элизабет просияла с материнской гордостью. — Вы познакомились с нашим Уильямом?

Когда мы признались, что нет, он велел немедленно принести внука из детской. Уильям оказался живым веселым мальчиком девятнадцати месяцев от роду, с очаровательной улыбкой, которая немедленно пленила меня.

— Вот парень, который добьется успеха, — сказал сквайр. — Однажды он станет пятым баронетом Херсли-парка, займет множество государственных должностей и прославит честь семьи, попомните мои слова.

После того как юный Уильям вернулся в детскую, а сквайр вышел из комнаты, мы с Кассандрой уговорили подруг прогуляться по саду. Несмотря на морозную свежесть ноябрьского дня, небо было ясным и чистым. Мы укутались в плащи, надели капоры и перчатки и зашагали по извилистым тропкам вдоль подстриженных живых изгородей.

— Как прекрасны вечнозеленые деревья! — воскликнула я, глубоко вдыхая пьянящий аромат кедровой рощи. — Кому-то, возможно, больше нравятся те, что роняют листву, но в канун зимы, когда лиственные леса наги и унылы, сосны неизменно горделивы и радуют взгляд своим великолепием. Разве не изумительно, что на одной и той же почве, под одним и тем же солнцем появляются растения, которые разнятся друг от друга в том, что составляет основу и закон их существования?[20]

— Кто, кроме Джейн, способен так превозносить деревья? — заметила сестра с улыбкой.

— Ничего не могу с собой поделать. Каждый день, вынужденно проведенный в Бате, заставляет меня все выше ценить вид и запах дикой природы. Уверена, в саду не существует аромата приятнее кедрового.

— Ты забыла розу? — спросила Кэтрин.

— И сирень? — сказала Элизабет.

— И жасмин в полном цвету? — добавила Кассандра.

Поскольку все одновременно принялись называть свои любимые благоуханные растения, я засмеялась и подняла руки в знак капитуляции.

— Я беру свои слова обратно, питая особое уважение к жасмину. По-видимому, соперничество между деревьями и травами невозможно: я люблю их все.

— Ах! — вскрикнула Алетия, внезапно остановившись. — Вы помните лето, когда мы все пытались написать портрет Кэтрин здесь, в саду?

— Я помню, — ответила Кассандра. — Кажется, мольберты мы поставили на этом самом месте.

— Ваши рисунки были очень хороши, — сказала я. — Мой же, насколько помню, оказался так ужасен, что я бросила его в огонь, прежде чем кто-то успел его увидеть.

— Ты слишком строга к себе, — возразила Кассандра. — Впрочем, как всегда. В рисунке и живописи ты не менее искусна, чем в рукоделии и танцах.

— Умоляю, не принижай мои успехи в танцах и рукоделии, коими я очень горжусь, упоминая их в одном ряду с рисунком и живописью! — воскликнула я в притворном волнении.

— Я восхищаюсь твоей гладью, и твоя поступь на наших балах всегда была неизменно легка, — заявила Алетия.

— Прекрасно помню один бал, на котором я приняла участие во всех двадцати танцах до единого, — ностальгически заметила я.

— А как ты танцевала с Харрисом? — спросила Алетия.

— Помню. Мне было, полагаю, тогда целых семнадцать, и я считала себя взрослой леди.

— А наш Харрис был робким мальчиком двенадцати лет, — улыбнулась Кэтрин. — Ты сжалилась над ним, увидев, как он с несчастным видом сидит в углу и восхищается танцорами.

— Ты поступила очень мило, — сказала Элизабет. — Смею предположить, он не забыл этого.

— Я никогда не забуду, как Джейн вставила воображаемое оглашение брака в приходской список своего папеньки! — воскликнула Алетия.

— Шутка вышла препакостная, — согласилась Кэтрин. — Кстати, а кто был женихом?

— Женихов было трое, — сообщила Алетия. — Джейн не намеревалась довольствоваться одним.

— Никогда не слышала эту историю, — удивилась Элизабет. — Расскажи, Джейн, что ты написала в церковной книге.

— По-моему, сначала что-то о Генри, — улыбнулась я воспоминанию о глупом юношеском порыве, который запечатлен навеки для взора будущих поколений. — Генри Говард? Ах да! Оказывается, я до сих пор не забыла. Я написала: «Генри Фредерик Говард Фицуильям из Лондона женится на Джейн Остин».

— Сразу после, — продолжила Алетия, когда смех улегся, — она, кажется, сообщила, что выйдет замуж за Эдмунда Артура Уильяма Мортимера из Ливерпуля.

— И наконец, — добавила я, — я обручилась с самым обычным парнем по имени Джек Смит.

Мои спутницы нашли последнюю запись самой смешной.

— Вы слышали? Эмма Смит на прошлой неделе родила шестого ребенка, девочку, — неожиданно произнесла Алетия, когда мы покинули сад и зашагали через парк по главной дороге.