А. Сахаров (редактор) - Екатерина Великая (Том 1) Страница 11

Когда Фике наконец уснула, сон её не был спокоен. Ей снилось бурное море, серое, зелёное, тревожное, над ним звенел унылый колокол… Его звон потом разросся до неистового трезвона, который она слышала в России. Бурное море сменилось снежными бесконечными полями, над которыми свистела, выла снежная метель. Метель эта наваливалась ближе, ближе, кружилась, плясала вокруг постели, и было уже видно, что это не буран, не снег, а люди, бесконечные люди, мужчины с бородами, женщины в платках… Потом из метели вынырнуло бородатое лицо мужика, которого она встретила в последнем яме[21] перед Москвой под странным названием Чёрная Грязь. Мужик смотрел на неё грозными, огненными очами…

Фике проснулась оттого, что и впрямь гудели, трезвонили московские колокола и девица Шенк стояла перед ней, повторяя:

– Ваша светлость! Извольте же проснуться!

Фикхен потягивалась, тёрла кулачками глаза, выгибала свой девичий торс. А девица Шенк тараторила:

– Вам надо одеться и идти к обедне… Вам и вашей матушке сегодня будет пожалован самый большой орден в России для дам – Святой Екатерины. – И округлив глаза: – Весь в бриллиантах.

Тоненькая Фике скоро стояла перед высоким зеркалом, окружённая толпой дебелых русских девушек и дам… Две камер-дамы помогали девице Шенк.

– Как это называется по-русски? – вдруг спросила Фике, оборачиваясь к камер-даме Нарышкиной и указывая на платье.

Тучная дама присела в реверансе:

– П л а т ь е, ваша светлость!

– П а л я т ь е! – повторила Фикхен и всплеснула руками, отчего её худые лопатки прыгнули и задвигались. – Хи-хи! П а л я т ь е! Я буду учить русский язык! – заключила она решительно.

Камер-дама, баронесса фон Менгден, говорила важно и осанисто:

– Вы будете учить всё, ваша светлость! И русский язык. И в особенности русскую веру… Православие! К вам уже назначен учитель – архимандрит Симон.[22]

– Но как же мне учиться, если я ещё не знаю ни слова по-русски?

– Ваша светлость, архимандрит Симон окончил богословский факультет в Галле!

– П а л я т ь е! – твердила Фике, надевая через голову облако голубой материи. – О, как смешно! П а л я т ь е! Хи-хи!

Обедня в придворной церкви прошла громово, блистательно. Фике смирно стояла за крупной императрицей, смотрела, как та усердно крестилась, била поклоны… Вот она стала на колени… Это было, конечно, смешно, но все сделали так же, и Фике тоже легко, пушинкой, опустилась за императрицей на колени. Все окружающие были приятно поражены и сочувственно затрясли головами. Только наследник, стоявший чуть сбоку, вдруг сделал ей смешной жест рукой, Фике увидала, что он удерживал смех.

– Чему вы смеялись? – спросила она юношу уже во дворце, когда он подошёл к ней после службы.

– Но ведь всё это так глупо! – сказал он. – Я бы, знаете, остриг всех этих долгогривых попов, заставил бы и их носить немецкое платье. Все в России должны быть похожи на немцев…

– Но разве нужно нарушать обычай?

– Реформация – это и есть нарушение обычаев! – ответил тот и посмотрел важно вверх, где на плафоне плавали белотелые нимфы. – Я – лютеранин…

Фике позавидовала. Вот что значит наследник. Великий князь. Он может делать всё, что хочет. А ей, бедной принцессе, нужно приглядываться к обстановке, чтобы не навлечь гнева тётки Эльзы.

Впрочем, церемония с пожалованием ордена прошла прекрасно.

На церемонию пожаловал канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. Ему было уже под шестьдесят, но высокий, стройный, с энергичным подбородком, в тёмно-синем кафтане, с одной только алмазной звездой, в пудреном парике, он высоко нёс свою седую голову среди расступившихся придворных. Когда он стал позади императрицы, на него быстро искоса глянул маркиз де ла Шетарди в апельсиновом кафтане, повернулся и обменялся взглядом с графом Лестоком, высокие белые волны парика которого падали по обеим щекам пухлого носатого лица.

Бестужев стоял поперёк горла этим французам. Маркиз де ла Шетарди вместе с Лестоком оказал Елизавете Петровне, правда, большую службу – помог захватить ей родительский престол. После переворота 25 ноября – богато пожалованный – маркиз де ла Шетарди отъехал во Францию, а теперь снова появился при дворе в качестве частного лица, продолжая свою какую-то интригу.

– О, Шетарди при русском дворе – это конфетка для нас! – отозвался о нём Фридрих, король Прусский, когда получил донесение о возвращении его в Петербург от старого прусского представителя в Петербурге барона Мардефельда.

Помогая Елизавете Петровне захватить престол, Шетарди имел свои скрытые цели. В своих тогдашних донесениях к статс-секретарю Амело, французскому министру иностранных дел, Шетарди писал секретно:

«Если Елизавете Петровне помочь пройти к трону, то можно быть уверенным, что то, что ей пришлось претерпеть от немцев, и её страстная любовь к русским заставят её удалить от себя всех иноземцев и всецело положиться на русских. По своей неудержимой склонности она из Петербурга переедет жить в Москву, откажется от морского флота, от сильного войска, и, таким образом, Россия будет возвращена к той старине, которую неудачно старались восстановить Долгорукие во времена царствования Петра Второго. Не сомневаюсь, что миролюбивая Елизавета вернёт Швеции все русские завоевания – Ливонию, Эстляндию, Ингрию и даже выстроенный Петром Петербург».

Когда же заговор удался, Шетарди снова доносил во Францию:

«Совершившийся переворот – конец петровской России. Дальше ей идти некуда! Новая императрица не будет назначать иностранцев на высокие посты, и Россия, предоставленная себе, обратится в ничтожество…»

Ободрённый такими вестями, прусский король и аннексировал немедленно Силезию у Австрии.

Однако Алексей Петрович Бестужев был против этой политики.

– Оставляя всё, касающееся лично меня, в стороне, – заявил он, – отказываясь от всякого п р и х л ё б с т в а, от дружбы, от ненависти или партикулярной вражды, от всего, что может быть названо страстью, мы должны положить предел Пруссии. Прусский король слишком захватничает!

Бестужев держался старого плана русской политики в Европе, который был ещё принят при Петре.

– России, – говорил он, – не следует входить в союз Пруссии, Швеции и затем Франции, как это предлагал Фридрих.

Бестужев стоял за союз России с Англией и Голландией как морскими державами и с Австрией и Саксонией. Такой союз сам охватывал кольцом Францию, Пруссию, Швецию.

Появление герцогини Ангальт-Цербстской и её дочери Фике в Петербурге прошло без ведома Бестужева и не могло быть ему приятно. Он догадывался, конечно, о том, кто провёл это дело. Однако умный дипломат не выразил открыто своего неудовольствия и теперь в церкви с благосклонной улыбкой любовался свежестью юной Фикхен.

– Очень мила, очень, – сказал он своему соседу, потянувшись всем телом к его уху, но при этом так, что шёпот был слышен и другим. И этот шёпот дошёл до ушей Елизаветы Петровны, проник в её сердце, она расцвела доброй улыбкой.

После богослужения Бестужев, целуя руку царицы, сказал, что нужно бы учить принцессу русскому языку.

– А как же, батюшка Алексей Петрович! Как же! Чать, знаем. Ададуров Василий Петрович пусть её и учит… И архимандрит Симон закону православному…

…Московская весна всё больше и больше вступала в права, таяли сугробы, сверкали серебром ручьи, с фигурных крыш дворца дворники сбрасывали снег, а Фике сидела за бесконечными уроками.

– Буки-аз – ба… – твердила она, жмурясь в окно от блеска снега. – Веди-он – во… Иже-мыслете – им… Покой-есть – пе… Импе… Рцы-аз – ра… Импера… Твёрдо-рцы-иже – три. Императри…ц-а – ца… Императрица! Фуй, как трудно…

Закон Божий, тот, пожалуй, ещё труднее. Архимандрит Симон учил её Символу веры. Фике должна была выучить по-русски наизусть все двенадцать членов Символа и объяснить их, что доказало бы, что она уже созрела для перехода в православие.

Это было трудно, однако совершенно необходимо. Императрица, сидя в своей опочивальне в широких креслах, уже сказала её матери:

– Вы понимаете, зачем я пригласила вас сюда в Москву? Правда? По-русски говорится так – «у вас товар, у нас купец». Дорогая сестра, мы с вами будем счастливы, когда наши дети поженятся. Не правда ли?

– О да! Это будет само счастье!

Обе дамы сидели, крепко схватившись за руки, сквозь слёзы радости смотря друг другу в лицо.

– Ваше величество позволит сказать об этом моей маленькой Фикхен? Да? Она должна будет просить разрешения на брак у нашего доброго фатера!

– Конечно, можете! Фике! Фике! София! Её имя нужно будет изменить… Пусть она носит имя моей дорогой матери. Пусть будет Екатериной… Не правда ли, сестрица?

– О, ваше величество. Такая честь для девочки носить имя вашей матушки…

И взволнованная герцогиня прижала платочек к губам.