Михаил Ишков - Супердвое: убойный фактор Страница 11

Он против воли усмехнулся, и эта усмешка натолкнула меня на мысль.

Я целенаправленно повел атаку.

— Повторяю, вас никто не арестовывал и не собирался арестовывать. Вас пригласили на беседу, и если вы не готовы к разговору, можете вернуться домой. Когда за вами пришли, вы чем занимались?

Крузенштерн крупно, сухо сглотнул.

— Спал… умывался… зубы чистил.

— Вот возвращайтесь и дочистите зубы, затем доешьте свой завтрак и отправляйтесь на работу. У меня единственная просьба — не надо никому рассказывать о нашем разговоре. Даже самым близким людям.

Еще один судорожный глоток.

— Так значит я не арестован?

— Нет.

— Тогда, гражданин следователь, зачем я здесь? Да еще в такую рань?..

Я объяснил, что меня в деталях интересует все, что произошло на предприятии до пожара, во время тушения пожара и после, и что он сам думает по этому поводу.

— А теперь можете возвращаться домой.

С тем и отпустил.

У порога, отшатнувшись от вошедшего конвойного — кобура у него была многообещающе расстегнута — Крузенштерн поинтересовался.

— И это все?

Я кивнул.

— Я понимаю, — оживился Аскольд Петрович. — Я очень хорошо понимаю ваш интерес, но мне трудно вспомнить. Хотя вспоминать… — он болезненно поморщился, — не хотелось бы.

— Аскольд Петрович, в этом деле выявились некоторые странности, которые нам надо обязательно просветить. И срочно!

— Если вы полагаете, что я капризный мальчишка и не понимаю, что ваш интерес не мог возникнуть на пустом месте, вы ошибаетесь. Поймите, мне нельзя сейчас возвращаться домой! Если вы или ваши товарищи еще раз вот так, на рассвете, пригласят меня на беседу, боюсь, у жены сердце не выдержит. У нее больное сердце.

Он решительно вернулся, сел на стул и заявил.

— Спрашивайте!

Я отослал конвойного.

Мне повезло с Крузенштерном. Аскольд Петрович оказался достойным своего знаменитого предка, в трудных условиях кругосветного путешествия не проморгавшего туманные берега Антарктиды. Это был внимательный и соображающий свидетель. Прежде всего, с его помощью я составил поминутную хронологию возгорания.

Понятно, что я ни словом не обмолвился о направленности моего интереса, однако Крузенштерну хватило соображалки учуять, откуда ветер дует. И, как оказалось, этот вопрос тоже интересовал его. Ему было крайне важно — он сам признался в этом — докопаться до истины, так как только в этом случае с него будет сняты всякие подозрения и он сможет жить в покое. Относительном, конечно. Но в том положении, в котором он оказался, ему несдобровать. Рано или поздно за ним придут — «это было ясно как день», заявил он. Любой сбой, любая поломка, любой срыв производственного задания может стоить ему жизни.

Это была суровая истина. Я был обязан учитывать ее.

Крузенштерн был убежден, что поджог воистину был виртуозно организован. Его уверенность основывались на том, что возгорание возникло внезапно и с такой силой, что, скорее всего, кто-то очень постарался, чтобы огонь возник в нужное время в нужном месте. Насчет этого «кого-то» его мнение сводилось к тому, что только двум-трем сотрудникам, имевшим полномочия появляться на объекте в любое время и устраивать проверки, хватило бы знаний и умения спланировать поджог заранее. Представлял загадку сам метод поджога. Как изобретателя и руководителя группы рационализаторов его очень интересовала техническая сторона вопроса. (Именно этот интерес оказался решающим доводом для привлечения его к ответственности). В вину пьяницы Иванова он не верил — кишка тонка.

Бомба? Вряд ли, был бы взрыв. Использование жидких горючих материалов? Сомнительно. Их не спрячешь, с ними много возни, к тому же это не объясняет такую длительную задержку во времени, на какую вы, «гражданин следователь, негласно намекнули».

Я поправил его — товарищ следователь.

Потомок великого адмирала несколько секунд пережевывал эту невероятную новость. У него сразу прибавилось и жара и логики.

В ту ночь дежурили два сторожа — Берендеев, стоявший на проходной, и Новожилов, совершавший обход территории. Новожилов поднял тревогу и, по словам Берендеева, первым бросился тушить быстро распространявшееся пламя. Застигнутый огнем, он не сумел спастись. Возле его обгоревших останков нашли изуродованный баллон огнетушителя.

Я вновь вызвал Берендеева. Строго предупрежденный о наказании за дачу ложных показаний, он в целом подтвердил показания Крузенштерна. Затем я приказал увести Берендеева и доставить Фельдмана. Доставленный Фельдман сделал важное уточнение — огонь, вначале слабый, затем, вдруг разгулялся с такой невероятной силой, что спасти лесопилку оказалось невозможно. Более того, он поставил под сомнение утверждение Крузенштерна о том, что взрывное устройство можно исключить. Свою точку зрения он подтвердил тем, что взрывные устройства бывают разные. Например, существуют такие, с помощью которых можно разбрызгать горючую смесь. В этом случае хлопок услышать практически невозможно. К тому же Берендеев признался, что слышал что-то подобное, будто кто-то сильно ударил лопатой по груде опилок. Сторож решил, что это Новожилов, а что было на самом деле, Создатель знает.

Фельдман, упомянув о Создателе, осекся и испуганно уставился на меня — не припишу ли я ему религиозную пропаганду? Я сделал вид, что не услышал его в его призыве контрреволюционных намеков …

Далее Трущев предупредил меня, своего соавтора — все дело в воспитательной работе. Если вы, молодые, будете плохо вести воспитательную работу…

И прочее, прочее, прочее!

Его понесло.

Мне не сразу удалось вернуть его к сути происходившего в следственном изоляторе Пермского УНКВД.

Призванный к продолжению рассказа — или отчета, как хотите, — он включил свет на веранде, затем вернувшись за стол, удивился.

— Причем здесь изолятор?! Утром вместе с Фельдманом и Крузенштерном я отправился на объект. Пока знакомился с территорией отстроенной заново лесопилки, туда примчались директор и главный инженер. В результате мне удалось отыскать массу свидетельств правильности показаний начальника техотдела Крузенштерна и заведующего производством Фельдмана.

Однако причина пожара по-прежнему ускользала от меня. Все специалисты в один голос предполагали обширное и мощное разбрызгивание горючей смеси, но как, каким образом — подсказать не могли.

Свет во тьме мелькнул, когда я просмотрел оперативные материалы. Оказывается, спустя несколько дней после отъезда комиссии найденный рядом с погибшим Николаевым огнетушитель, вернее то, что от него осталось, был отправлен на экспертизу. Специалисты из Москвы не исключили возможность, что в этот огнетушитель была залита горючая жидкость, скорее всего, бензин. В Пермском управлении не стали поднимать шум, потому что никто не хотел брать на себя ответственность за халатность при обыске на предприятии. Этот предмет внесли в список вещественных доказательств и о нем забыли. Еще большей удачей можно считать, что в одной из папок я отыскал сообщение о том, что во время оперативных мероприятий удалось отыскать свидетеля, который в ту роковую ночь видел возле лесопилки неизвестного человека.

Это открытие потянуло за собой цепочку неопровержимых фактов.

Свидетель оказался путевым обходчиком на железной дороге, проходившей в полусотне метров от лесопилки. Он утверждал, что за полчаса до возгорания приметил фигуру, спрыгнувшую со сбросившего скорость товарняка и двинувшуюся в сторону лесопилки. Идентифицировать этого человека обходчик не смог.

На всякий случай я предъявил свидетелю снимок Барона. Тот повертел фотографию и пожал плечами.

— Не-е, это мне уже показывали. Это не Шеель, я его знаю. Спрыгнувший был с усами.

Я не дал волю победным чувствам. Не торопясь отыскал в портфеле хорошо увеличенный и подретушированный портрет барона Шееля Альфреда-Еско Максимилиана. Он был изображен на субботнике, вид довольный, под носом усики.

Обходчик сконфузился, затем неловко кивнул.

— Он!

Итак, ночью, за несколько минут до начала пожара Альфреда Максимилиановича видали возле места происшествия. Спрыгнув с товарняка, он направился в сторону лесопилки.

Время было позднее, но я тотчас отбил донесение Федотову с кратким отчетом о результатах проделанной работы и предложением немедленно изолировать Шееля, а также проверить все огнетушители на фанерной фабрике в Краснозатонске.

Ответ пришел утром следующего дня.

«Немедленно вылетайте Краснозатонск. Федотов».

Кудасов лично встретил Трущева на обширном выпасе неподалеку от города. Для середины апреля в тех местах стояла на удивление жаркая погода. Снег уже сошел, поднялась трава, сбежавшиеся на поле местные мальчишки разогнали коров, так что Поджигайло, совершив круг над городом, приземлился героически, без помех. Кудасов, с трудом пробившийся через толпу, собравшуюся поглазеть на первый приземлившийся в этих местах аэроплан, по пути в райотдел, лавируя по непролазной грязи, рассказал.