Роман Антропов - Бирон Страница 112

Но вот все стихло.

Широко распахнулись двери, и в предшествии церемониймейстеров с золотыми жезлами вошла императрица. За ней следовала блестящая свита офицеров, ее статс-дамы и фрейлины.

Императрица казалась очень бледной в своем траурном платье, с небольшой короной на голове. Она выглядела моложе и стройнее. Большие черные глаза сверкали решимостью и словно затаенной угрозой. Впереди статс-дам шла герцогиня Мекленбургская, отдала всем поклон и опустилась в кресло.

Взойдя по ступеням трона, императрица остановилась, отдала всем поклон и села. Как-то напряженно и нервно прозвучал ее голос, когда она обратилась к присутствующим:

— Для блага моих подданных решила я выслушать мнения представителей «общества» о лучшем государственном устроении империи нашей. Не о благе своем помышляем мы, но токмо о благе державы нашей, вверенной нам всемогущим Богом. — Она замолчала и устремила напряженный, ожидающий взор на князя Черкасского.

Грузная фигура князя Черкасского заколыхалась. Он двинулся к трону в сопровождении Татищева, державшего в руках челобитную.

Все словно замерли.

Верховники подались вперед и тесной группой стояли почти у самых ступеней трона.

— Ваше величество удостоит выслушать всеподданнейшую челобитную всего шляхетства, — низко склоняясь, произнес Черкасский и, сделав шаг в сторону, уступил место Татищеву.

Бледная Анна кивнула головой.

Татищев выступил вперед и громким голосом начал читать.

Челобитная начиналась благодарностью императрице за подписание кондиций, но вместе с тем говорила, что «в некоторых обстоятельствах тех пунктов находятся сумнительства такие, что большая часть народа состоит в стороне предыдущего беспокойства», что еще не были в Верховном совете рассмотрены представленные шляхетством мнения и потому представители «общества» всепокорно просят императрицу, дабы императрица всемилостивейше соизволила «собраться всему генералитету, офицерам и шляхетству по одному или по два от фамилий рассмотреть и все обстоятельства исследовать, согласным мнением по большим голосам форму правления государственного сочинить и вашему величеству к утверждению представить».

Верховники вздохнули свободнее по выслушании челобитной.

Анна расстроенно и смущенно оглянулась вокруг. Она сразу словно опустилась, глаза ее погасли. Она не того ждала. Ее обнадежили, что ее будут просить о восстановлении самодержавия! А теперь опять то же! И опять эти верховники настоят на своем проекте, и опять она останется у них в несносном порабощении!

— Нечего обсуждать, — раздался вдруг голос из толпы гвардейских офицеров, — быть самодержавству по-прежнему!

— По-прежнему! По-прежнему! — раздались голоса.

— Обсудить! Обсудить! — раздались новые крики.

Невероятный шум поднялся в аудиенц-зале.

— Господа представители шляхетства! — закричал Василий Лукич, поднимая руку.

Шум на мгновение смолк.

— Надлежит все обсудить зрело, с соизволения всемилостивейшей государыни. Мы купно рассмотрим проект Верховного совета.

— Не хотим!

— Обсудить!

— Самодержавие!

— Долой врагов отечества!

Снова раздались крики.

Императрица протянула руку, и крики смолкли. Бледный, с горящими гневом глазами, обратился Василий Лукич к князю Черкасскому.

— Вот что вы сделали! — крикнул он. — Кто позволил вам присвоить право законодателя?

Черкасский вспыхнул, и среди наступившей тишины громко прозвучал его ответ:

— Делаю это потому, что ее величество была вовлечена вами в обман; вы уверили ее, что кондиции, подписанные ею в Митаве, составлены с согласия чинов государства, но это было сделано без нашего участия и ведома! Ваше величество, — обратился он к императрице. — Благоволите учинить на челобитной свою резолюцию.

Он взял из рук Татищева челобитную и, поднявшись по ступеням трона, коленопреклоненно подал ее императрице.

— Вашему величеству лучше удалиться в кабинет, — раздался спокойный и властный голос Василия Лукича, — и там вместе с Верховным советом спокойно обсудить шляхетскую челобитную.

Анна растерялась. Она боялась ослушаться Верховного совета. Она не решалась взять из рук Черкасского челобитную и не находила слов ответить Василию Лукичу.

— Теперь нечего рассуждать, сестра, — решительно произнесла герцогиня Екатерина, стоявшая за креслом императрицы, — надо подписать!

Она вырвала челобитную из рук Черкасского и положила на колени Анны. В ту же минуту она вынула из кармана маленькую чернильницу в виде флакончика духов и перо.

— Пусть это падет на меня, — добавила она. — Если надо за это заплатить жизнью — я первая приму смерть!

Как в тумане, Анна взяла из рук сестры перо и написала на челобитной: «Учинить по сему».

Василий Лукич кусал губы. Дмитрий Михайлович был сильно взволнован.

— Это что же! — сказал он стоявшему с ним рядом брату-фельдмаршалу. — Они решают помимо нас? Что же мы?

— Нас, кажется, обыграли, — мрачно ответил фельдмаршал.

Крики и шум возобновились снова. Императрица сошла с трона и удалилась во внутренние покои.

Оживленно переговариваясь, офицеры и шляхетство направились к выходу, но в эту минуту появился Семен Андреевич Салтыков и объявил желание императрицы, чтобы шляхетство немедленно обсудило поданное ей прошение и в тот же день представило бы ей результаты своих совещаний.

Было ясно, чего хотела императрица.

Вместе с тем Салтыков передал членам Верховного совета приглашение императрицы к столу.

— Кажется, мы арестованы, — с горькой усмешкой произнес Дмитрий Михайлович.

Шастунов, Макшеев и Дивинский остались среди офицеров в зале; Шастунов относился ко всему апатично. Издали он видел в толпе знатнейшего шляхетства своего отца, но ничто не шевельнулось в его душе. Дивинский был в большом волнении, Макшеев сосредоточен. Несмотря на свое легкомыслие, он понял, что в эти минуты решается судьба России и его собственная!

Шляхетство удалилось во внутренние залы; в аудиенц-зале осталась толпа гвардейских офицеров. Бог весть откуда приходили все новые и новые.

Среди представителей шляхетства Матюшкин сейчас же горячо стал отстаивать свой проект. Но не успел он докончить своих соображений, как послышались крики, шум. Это в аудиенц-зале кричали и бунтовали преображенцы, семеновцы, возбуждаемые Булгаковым, Бецким, Гурьевым и графом Матвеевым.

— Братцы! — кричал полупьяный Матвеев. — Выкинем за окно верховников, выломаем двери, разгоним шляхетство и провозгласим самодержавие Анны!

— Ура, ура! — раздались крики. — Ура, самодержица всероссийская Анна! Ура! Ура!

— Нечего рассуждать, — воскликнул князь Трубецкой. — Императрица сама знает, как полегчить народу.

— Ей надо вернуть то, что у нее отнято, — ее самодержавие, — сказал Кантемир.

— О, нет, — крикнул Юсупов, — мы не согласны!

— Не согласны!

— Не согласны! — крикнул Матюшкин и немногие другие.

Но их голоса были покрыты криками остальных:

— Самодержавие! Самодержавие!

Двери распахнулись, и еще громче стали слышны неистовые крики гвардейцев. С обнаженным палашом в руке вбежал в залу заседания шляхетства Матвеев.

— Кончайте совещание! — крикнул он. — Офицеры возмущены! Провозглашайте самодержавие, иначе сами ангелы не спасут вас!

— Мы уже решили, — ответил Черкасский. — Да здравствует самодержица всероссийская!

— Челобитная готова, — произнес Кантемир, вынимая из кармана заготовленную ими челобитную о восстановлении самодержавия. — Подписывайте, господа представители шляхетства!

— Подписывайте, подписывайте, — повторяли Черкасский и Трубецкой.

Челобитная быстро покрывалась подписями.

— Боже! Как мы обмануты, — с отчаянием произнес Матюшкин, обращаясь к Юсупову.

Юсупов весь дрожал, лицо его покрылось красными пятнами.

— Нас заманили в западню! Нас предали! Русь продали! — хрипло ответил он. — Кто же! Толпа преторианцев!{65}

За столом императрицы царило тягостное молчание. Из аудиенц-залы доносились крики офицеров, но вот эти крики стали расти, увеличиваться, сливаться в один яростно-восторженный гул.

Императрица встала; за ней поднялись и другие.

— Надо выйти, — сказала она. — О чем они так кричат?..

Едва императрица вышла в залу, как воцарилась мгновенная тишина. Но не успела она подняться по ступеням трона, как поднялась целая буря голосов.

— Ура! Да здравствует самодержица всероссийская!

— Долой верховников! Мы не хотим, чтобы императрице предписывались законы!

— Finis, — тихо произнес Дмитрий Михайлович.