Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1 Страница 12

Интересно, почему он так заботится о прическе и платье? Из-за того, что приглашен на скромный семейный обед к какому-то заурядному сенатору, который не избирался даже на пост эдила, не то что претора? Однако он, Гай Марий, оделся в китайский шелк. Куплена ткань была несколько лет назад, когда Марий еще мечтал о бесчисленных ужинах, на которых будет присутствовать как почетный гость, едва получит место консула, и потом, еще годы и годы, пока помнят и чтят консула бывшего.

Конечно, обед у Цезаря – совсем не то. Однако и ради такого случая Гай Марий решил отложить строгую белую тогу и тунику с пурпурною полосой и одеть роскошную тунику из китайского шелка, богато расшитую пурпуром и золотом. К счастью, нигде в Риме не записано, что человеку запрещается носить то, что он хочет, сколь бы вызывающ и дорог не был его костюм.

Существовал лишь закон Лициния, регулировавший число блюд из редких, а потому очень дорогих, продуктов, об одежде не говоривший ничего; да и этот закон не рассматривался всерьез. Впрочем, вряд ли на столе Гая Юлия Цезаря окажутся какие-нибудь деликатесы вроде устриц.

В походах Гай Марий никогда не вспоминал о жене. Помнил ли он вообще, что женат? Женился он в том юном возрасте, когда еще не возникает проблем с полом. И позже близости он желал лишь изредка, при случайной встрече с какой-нибудь привлекательной женщиной. Не так уж много было их в его суровой жизни. Время от времени он удовлетворял чисто физическую потребность с доступной девицей, служанкой или пленницей.

А Грания, его жена? На нее он не обращал внимания, даже сидя рядом, даже когда напоминала ему, что не худо бы им чаще ложиться вместе, поскольку она хочет иметь ребенка. Однако ночи с Гранией напоминали ему блуждание в тумане: нечто бесформенное и бесплотное, нечто влажное, но холодное, скользкое снаружи, но вязкое внутри… Бр-р-р! Когда он вернулся из Испании, у супруги уже начался климакс, и если Гай Марий открывал в ее присутствии рот, то только для того, чтобы зевнуть в ответ на ее просьбы.

Он не жалел Гранию, не пытался даже попробовать понять ее чувства и переживания. Старая драная курица, она и смолоду-то не блистала красой. Что делала она все дни – и ночи – его отсутствия, он не знал, да и не задумывался. За честь свою он не беспокоился, Грания, ведущая двойную жизнь, охваченная порочной страстью? Скажи ему кто, что это возможно, – расхохотался бы только до слез. И был бы совершенно прав. Ее целомудрие и непорочность нагоняли порой скуку. Даже Цецилия Метелла /баба распутная, сестра того самого Метелла-Свинячего Пятачка, жена Луция Лициния Лукулла/ была и то притягательней Грании из Путеоли.

Серебряные рудники Гая Мария позволили ему купить дом на Капитолийском холме прямо у кампуса Марция со стороны стен Сервия. Это место считалось одним из самых модных в Риме и дорогих; его медные рудники принесли ему цветной мрамор, которым были отделаны колонны, перегородки, полы; доходы с железных копей привлекли лучшего римского живописца, покрывшего стены дома сценами охоты, видами садов и пейзажами. Дружба с крупными торговцами окупилась скульптурами и гермами, изумительными резными столиками из древесины цитрусовых на подставках из слоновой кости, инкрустированных золотом, столь же богато отделанными ложами и креслами, искусно расшитыми занавесями, литыми бронзовыми дверями. Сам Химеттий планировал просторный перистиль с садом, особое внимание обращая на гамму запахов и расцветок. Знаменитый Долихус соорудил в центре его бассейн с фонтанами, рыбами, лилиями, лотосами и великолепными изваяниями тритонов, нереид, нимф, дельфинов и морских змей.

Однако все это, откровенно говоря, мало нужно было самому Гаю Марию: всего лишь дань общественному мнению и вызов завистникам. Спал он все равно на походной койке в самой маленькой комнатенке, где по стенам висели его меч, щит и походный плащ, а единственный цвет, доставлявший ему удовольствие – цвет вылинявшего и затертого знамени, которое любимый его легион вручил ему после завершения войны в Испании. Там, на войне, была его жизнь! Если что и ценил он в преторстве или консульстве – так это возможность командовать армиями, и у консулов возможностей к тому неизмеримо больше! Но консулом ему не стать никогда. Не станут они голосовать за такого, как он, сколь бы он ни был богат.

День был лучше вчерашнего: так же моросил нудный дождь, и сырость проникала во все уголки. В такие дни Гая Марий, наплевав на условности, заставлявшие богатого одеваться богато, напяливал старый сагум – толстый, непромокаемый солдатский плащ, который спасал его от пронизывающих ветров Альп и бесконечных ливней Элира. То, что нужно солдату! Он с наслаждением вдыхал запах дубленой шкуры и нечистой шерсти, запахом походной жизни – как голодный вдыхает запах горячего хлеба у стен пекарни.

– Добро пожаловать, – приветствовал Мария Цезарь, встречая его у дверей и сам принимая у гостя сагум. И не передал его тут же ожидавшему рядом рабу, не испугался, что запах солдатчины впитается в кожу аристократа, а уважительно пощупал толстую шкуру.

– Мне чувствуется, этот плащ прошел через несколько войн, – отметил он, будто не замечая претенциозного одеяния гостя.

– Другого у меня не водилось, – ответил человек в тончайших шелках, расцвеченных золотом и пурпуром.

– Лигурийский?

– Да. Отец подарил его мне, когда мне стукнуло семнадцать и я начал служить.

Гай Марий пошел за хозяином в столовую. Куда этому небольшому, очень скромному жилищу до дома, построенного Марием!

– Когда я стал командиром, – продолжал он на ходу, – и пришла моя очередь снабжать и обеспечивать легионы, я позаботился, чтобы такие же были у всех. Если не заботиться о здоровье людей, кости их начинает ломить от сырости. Они чихают да кашляют. Что за вояка – весь в соплях?

Еще одна мысль пришла ему в голову, и он добавил поспешно:

– Конечно, цену я не заломил. Для каждого уважающего себя командира главная прибыль – победа его легионов.

– Вы достойны этого звания, насколько мне известно, – Цезарь сел на конец среднего ложа с левой стороны, показывая, что гость должен сесть справа на место почетного гостя.

Слуги помогли им разуться. Оба прилегли, устраиваясь поудобнее; вскоре принесли вино и пришел виночерпий.

– Сейчас подойдут мои сыновья, а супруга с дочерьми присоединятся сразу перед обедом, – Цезарь протянул руку за кубком, жестом остановив виночерпия. – Надеюсь, Гай Марий, вы не посчитаете меня скрягой, дрожащим над запасами своего вина, если я предложу вам пить его так, как это делаю я, – разбавляя водой? У меня есть уважительная причина, которую я не могу пока Вам раскрыть. Пока… Единственное объяснение, которое я могу вам предложить: мы оба должны сохранить ясный ум. Да и женщинам может не понравиться, что их мужчины пьют неразбавленное вино.

– Я до вина не падок, – сказал Марий, остановив виночерпия, едва начавшего наполнять его кубок, чтобы оставил место для воды. – Когда человека приглашают к столу уважаемые люди, язык ему понадобится для разговоров, а не для того, чтобы лакать вино.

– Хорошо сказано.

– Однако вы меня заинтриговали!

– Терпение – со временем узнаете.

Наступила тишина. Оба потягивали из кубков вино. Они знали друг друга только по Сенату, где обменивались обычными кивками, поэтому беседа поначалу не клеилась. Тем более, что хозяин предложил отказаться от чудодейственной силы вина, развязывающего языки.

Цезарь поставил кубок и откашлялся:

– Я понял, Гай Марий, что Вы не слишком довольны нынешним составом магистратов.

– О боги, нет! Не более, чем вы.

– Выбор дурной, без сомнения. Иногда кажется – нам повезло, что магистраты действуют лишь в течение года. Это оставляет надежду увидеть на важном посту достойного человека. Такого, для которого этот срок можно бы и увеличить.

– Да, но люди есть люди. Как можем судить мы, хорош ли человек и насколько? Кто это определит? Он сам? Сенат? Народное собрание? Всадники? Выборники – неподкупные и достойные граждане?

Цезарь рассмеялся:

– Полагаю, Гай Гракх был человеком достойным. Когда он шел на второй срок плебейского трибуна, я поддерживал его от всего сердца. И его третью попытку тоже. Не то, чтобы моя поддержка могла бы много стоить, но… Я все-таки патриций.

– Это тоже немало. Если в Риме появляется достойный человек, его все равно могут оттеснить. Почему? Потому что печется он больше о Риме, чем о своем состоянии.

– Думаю, не только в Риме это случается, – Цезарь посмотрел на Гая Мария, высоко подняв красиво изогнутые брови. – Люди есть люди, и нет разницы между римлянами, греками, карфагенянами, сирийцами. Во всяком случае, там, где замешаны зависть и жадность. Единственный способ сохранить себя и сделать то, что считаешь нужным, – накопить сил и добиться положения верховного правителя, царя. Конечно, этот титул может именоваться иначе…