Гюнтер Грасс - Траектория краба Страница 12

Среди первых в их числе оказался и сервер www.blutzeuge.de, не отличавшийся, впрочем, особым экстремизмом. Он опубликовал историю корабля, ставшего легендой не потому, что тот затонул, а потому, что его гибель замалчивали, зато теперь эта легенда привлекала к себе интерес многих тысяч пользователей Интернета. Мой боец-одиночка, который успел обзавестись личным идейным и по-спортивному злым противником, с детской наивной гордостью поведал миру через Сеть о том, как «Вильгельм Густлофф» оказал помощь англичанам, потерпевшим кораблекрушение. Он цитировал статьи из британских газет с похвалой в адрес немецких спасателей с таким энтузиазмом, словно на газетах еще не просохла типографская краска и будто речь шла о свежайшей новости. Он поинтересовался у своего идейного противника, дошло ли известие о героизме немецких спасателей до еврея-убийцы Франкфуртера, отбывающего свой срок в тюрьме Кура. Давид ответил: «Арестанты сидят там целыми днями за ткацкими станками, им некогда читать газеты».

Вероятно, в свою очередь для Давида был бы интересен вопрос, мог ли знать курсирующий в прибрежных водах Балтики офицер-подводник по фамилии Маринеско о спасении экипажа с углевоза «Pegaway» командой «Вильгельма Густлоффа», поскольку таким образом капитан, может быть, впервые услышал название корабля, которому суждено было стать целью для позднейшей атаки. Однако такой вопрос не был задан. Зато Вильгельм восторженно поведал о том, как несколько позже лайнер был использован у британских берегов в качестве «плавучего избирательного участка», причем эмоциональный накал репортажа поднялся опять-таки до столь высокого градуса, будто этот успешный пропагандистский трюк был изобретен прямо сейчас, а не почти шестьдесят лет тому назад.

Имелся в виду референдум по вопросу о фактически уже совершенном присоединении Австрии к великому германскому Рейху. Немцам и австрийцам, проживавшим в Англии, предоставили тем самым возможность принять участие в референдуме. Лайнер брал избирателей на борт в Тилбери, а голосование проводилось за пределами трехмильной зоны. После этого между Вильгельмом и Давидом вновь разгорелся спор. Они обменивались выпадами, как в настольном теннисе: обсуждался ход голосования. Вильгельм настаивал, что все условия для тайного волеизъявления были обеспечены установкой специальных кабинок; Давид ехидно указывал на то обстоятельство, что из примерно двух тысяч голосовавших всего четыре человека высказались против присоединения Австрии: «Неужели не известно, как достигаются подобные 99,9 %!» Вильгельм, ссылаясь на заметку из «Дейли телеграф» от 12 апреля 1938 года, возражал: «Никакого давления не оказывалось! Это, мой дорогой Давид, подтверждают британцы, которые не упускают ни малейшего случая расчехвостить нас, немцев…»

Меня забавляла их бессмысленная перепалка. Но насторожила одна из реплик Вильгельма. Ведь я уже слышал это! Парируя язвительные Замечания Давида, Вильгельм не удержался от следующего заявления: «Твои хваленые демократические выборы служат исключительно интересам плутократов и всемирного еврейства. Все это — сплошное надувательство!»

Совсем недавно нечто подобное прозвучало из уст моего сына. Мы увиделись с Конни по случаю моего очередного визита, в разговоре я по-отцовски снисходительно упомянул о своей последней статье, посвященной предстоящим выборам в ландтаг федеральной земли Шлезвиг-Гольштейн, а в ответ услышал: «Все это — сплошное надувательство. На Уолл-стрит или у нас — везде хозяйничают плутократы, всем правят деньги!»

Вслед за первым плаванием на Мадейру, когда умер капитан Люббе и от Лисабона до конца маршрута временное командование принял на себя капитан Петерсен, начались летние круизы к норвежским берегам, теперь уже с капитаном Бертрамом. Всего таких круизов было одиннадцать, каждый длился пять дней; они пользовались особой популярностью, и поэтому все места па них были немедленно раскуплены. На следующий год эти круизы также вошли в программу СЧР. В одном из плаваний к фьордам — кажется, предпоследнем, пришедшемся на середину августа, — и приняли участие родители матери.

Вообще-то руководство окружной партийной организации Лангфура отобрало для норвежского круиза кандидатуру хозяина столярной мастерской Либенау с супругой, поскольку мастеру принадлежал пес по кличке Харрас, который в свое время был отправлен на случку в полицейский питомник служебного собаководства, а Принц, щенок из получившегося выводка, был подарен окружной партийной организацией Вождю и стал его любимой собакой, о чем неоднократно писала местная газета «Данцигер форпостен». Я слыхивал эту легенду от матери с детских лет, всю родословную этого пса, которая заняла бы целый роман. Каждый раз, когда заходила речь о собаке, начинался и рассказ о девочке Тулле. Например, мать вспоминала, что после смерти ее брата Конрада, который утонул, купаясь в море, она на целую неделю залезла в собачью конуру. За это время не сказала никому ни единого слова. «Даже ела из собачьей миски. Требуху! Чем обычно кормят собак. Такая уж была неделя, когда я ни словечка сказать не могла, так горевала по нашему Конраду. Он ведь глухонемым уродился…»

Но когда хозяину пса, мастеру Либенау, сын которого, Харри, доводился матери кузеном, поступило предложение принять участие в популярном норвежском круизе на лайнере СЧР, он, выразив сожаление, отказался со ссылкой на большую загрузку в мастерской: неподалеку от аэродрома спешно строились бараки. Он предложил окружному партийному руководству замену — своего прилежного помощника, надежного партийца Августа Покрифке с супругой Эрной. Оплату каюты, льготного проезда до Гамбурга и обратно брала на себя производственная касса столярной мастерской.

«Если бы сохранились фотографии, которые были сняты на „Густлоффе“, я бы тебе показала все, что они повидали за несколько дней…» Особенно большое впечатление произвели на мать Туллы Фольклорный зал, Зимний сад, общее хоровое пение по утрам, музыкальные вечера с оркестром. К сожалению, на берег, чтобы посмотреть фьорды, никого не пускали — видимо, у Рейха были проблемы с валютой. Но одна из фотографий, которая вместе с другими снимками и семейным альбомом пропали, когда «потонул корабль», запечатлела Августа Покрифке смеющимся и пляшущим вместе с норвежской фольклорной группой, которая выступала на лайнере. «Папа мой всегда был весельчаком, а уж когда из Норвегии вернулся, то радовался с утра до вечера. Он во всем был такой упертый. Потому и хотел, чтобы я вступила в Союз немецких девушек. Только я не хотела. Да и потом, когда уж мы в Рейхе очутились и вступать в Союз стало обязательно, я все равно заупрямилась…»

Похоже, мать говорила правду. Любые организации были ей не по нутру, она не умела подчиняться. Если уж что делала, так по собственной воле. Даже став членом СЕПГ и успешно руководя бригадой, которая изготовляла тоннами спальные гарнитуры для русских, а позднее перевыполняя плановые задания по выпуску мебели для типовых жилых кварталов, она ухитрилась нажить себе неприятностей, поскольку ей везде чудились ревизионисты и прочие классовые враги. Зато когда я по собственной воле вступил в ССНМ, она принялась ругаться: «Неужели мало того, что я горбачусь на этих прохвостов!»

Наверное, сын мой многое унаследовал от бабки. Должно быть, в нем говорят гены, как утверждает моя прежняя супруга. Во всяком случае, Конни противился вступлению в любую организацию, даже в Гребной клуб Ратцебурга, не говоря уж о бойскаутах, что ему настойчиво рекомендовала Габи. Она твердила мне: «Он типичный индивидуалист, не поддающийся социализации. Мои знакомые учителя говорят, что его сознание абсолютно фиксировано на прошлом, хоть он и интересуется техническими новинками, например компьютерами и современными средствами электронной коммуникации…»

Ну конечно! Ведь именно мать подарила моему сыну «Макинтош» со всеми прибамбасами, а произошло это вскоре после встречи на балтийском побережье, в курортном городке Дампе, куда съехались те, кто пережил катастрофу «Густлоффа». Ему исполнилось всего пятнадцать, когда благодаря ей он подсел на этот наркотик, которым стал для него компьютер. Именно она сбила мальчика с толку. Во всяком случае, тут мы с Габи едины во мнении, что все беды начались с покупки компьютера.

У меня всегда вызывали недоумение люди, способные уставиться в одну точку и буравить ее, пока не пойдет дым, не разгорится пламя. Таков был, например, Густлофф, который был зациклен на преданности Вождю, или Маринеско, который в мирное время упорно отрабатывал атаки на корабли противника, или Давид Франкфуртер, который вначале задумал самоубийство, но впоследствии решил подать знак своему народу, призывая его к сопротивлению, и потому продырявил четырьмя выстрелами другого человека.