Александр Дюма - Семейство Борджа Страница 12

Впрочем, заболевание короля оказалось не столь серьезным, как того опасались вначале. Через несколько недель он выздоровел и отправился в Павию, куда удалился умирать молодой герцог Джан Галеаццо. Они с королем Франции были двоюродными братьями, сыновьями двух сестер из Савойского дома, и Карл VIII не мог не повидать брата; потому-то он и отправился в замок, где Джан жил скорее как пленник, чем как государь. Он лежал на постели изможденный и бледный – от чрезмерных удовольствий, как утверждали одни, или от медленно действующего смертельного яда, по мнению других. Но при всем сострадании, которое он возбуждал, молодой человек не осмелился ничего сказать, поскольку его дядя Лодовико Сфорца ни на секунду не покидал французского короля. Когда же Карл VIII собрался уходить, дверь распахнулась, и какая-то молодая женщина бросилась в ноги к королю: это была жена несчастного Джан Галеаццо, явившаяся умолять кузена отказаться от вражды с отцом ее мужа Альфонсом и братом Фердинандом. Завидя ее, Сфорца грозно насупил брови, не зная, какое впечатление произведет эта сцена на его союзника, однако волнения его оказались напрасны: Карл ответил, что уже слишком далеко зашел, чтобы идти на попятный, и что на карте стоит слава его дома, равно как благо королевства, а столь важными обстоятельствами он не в силах пренебречь, хотя испытывает к кузену подлинную жалость. Бедная женщина, для которой Карл был последней надеждой, поднялась с колен и с рыданиями бросилась в объятия мужа. Карл VIII и Лодовико Сфорца вышли; Джан Галеаццо был обречен.

На следующий день Карл VIII вместе со своим союзником отправился во Флорению, но едва они добрались до Пармы, как прискакавший гонец объявил Лодовико Сфорца, что его племянник скончался. Дядюшка извинился перед Карлом за то, что тому придется продолжать путь в одиночестве, поскольку весьма важные дела настоятельно требуют его немедленного возвращения в Милан. На самом же деле он спешил захватить престол, освободившийся после убитого им человека.

Карл VIII продолжал путь не без некоторого беспокойства. Вид умирающего государя весьма смутил его: в глубине души он верил, что молодого человека умертвил Лодовико Сфорца, а ведь кто убил, тот может и предать. Карл двигался по незнакомой стране, имея впереди явного врага, а позади сомнительного друга; начались горы, а так как со снабжением его войск дело обстояло не самым блестящим образом и они ежедневно вынуждены были добывать себе пропитание, малейшая остановка в пути могла привести к голоду. Перед ним лежало Фивиццано, впрочем, представлявшее собою лишь обнесенное стенами село, но вот дальше находились Сарцана и Пьетра-Санта, считавшиеся неприступными крепостями; более того, войска входили в места с нездоровым климатом, особенно в октябре, в края, где не производилось ничего, кроме растительного масла, и зерно приходилось ввозить из соседних провинций, так что за несколько дней вредные испарения и голод могли нанести армии больший урон, чем даже сопротивление местных жителей. Положение было серьезным, однако на помощь Карлу VIII вновь пришла гордыня Пьеро Медичи.

Как мы уже говорили, Пьеро Медичи взялся преградить доступ французам в Тоскану, но, увидев спускающегося с гор врага, потерял веру в собственные силы и попросил у папы подкрепления. Однако, как только слух о вторжении французов распространился по Романье, Колонна объявили себя солдатами французского короля и, собрав все свои силы, захватили Остию, где стали ждать французский флот, чтобы потом обеспечить ему проход до Рима. Тогда папа вместо того, чтобы послать войска во Флоренцию, был вынужден стянуть их в столицу, а Пьеро Медичи пообещал отдать в его распоряжение солдат, посланных Баязидом, если тот, разумеется, сдержит свое обещание. Не успел Медичи принять какое-либо решение и выработать план действий, как до него дошли две следующие весьма неприятные вести. Один из его завистливых соседей, маркиз Тординово, показал французам слабое место укреплений Фивиццано, и те, взяв поселение штурмом, предали мечу всех его защитников и жителей. С другой стороны, Жильбер де Монпансье, находившийся со своими людьми в дозоре на берегу моря и охранявший пути сообщения между французской армией и флотом, натолкнулся на отряд, посланный Паоло Орсини для укрепления гарнизона Сарцаны, и после часовой схватки разбил его наголову. Он не пощадил ни единого пленника и уничтожил всех, кого только смог догнать.

Это был первый случай, когда итальянцы, привыкшие к рыцарским битвам XV века, встретились со страшными соседями из-за гор, которые, отставая от них по уровню цивилизации, не рассматривали войну как хитроумную игру, а полагали, что должны просто сражаться насмерть. Весть об этих двух бойнях вызвала сильное волнение во Флоренции, самом богатом городе Италии, где процветали искусства и торговля. Жители города представляли себе французов как древних варваров, пробивающих себе путь огнем и мечом, и, вспомнив пророчества Савонаролы, который предсказал нашествие войск из-за гор и связанные с ними беды, пришли в такое смятение, что Пьеро Медичи, решив добиться мира любой ценой, велел отправить к французам посольство и заявил, что сам войдет в его состав, чтобы лично вести переговоры с королем Франции. В результате, сопровождаемый четырьмя другими послами, он покинул Флоренцию и, прибыв в Пьетра-Санту, попросил пропустить одного его к Карлу VIII. На следующий день Брисонне и де Пьенн привели его к королю.

В глазах французского дворянства, считавшего ниже своего достоинства заниматься искусствами и торговлей, Пьеро Медичи, несмотря на свое имя и влияние, был лишь зажиточным купцом, с которым не стоило особенно церемониться. Поэтому Карл VIII принял его, не слезая с седла, и, словно феодал у вассала, высокомерно поинтересовался, как Пьеро хватило наглости не пропускать его в Тоскану. Тот ответил, что с согласия самого Людовика XI его отец Лоренцо заключил договор о союзе с Фердинандом Неаполитанским, и теперь ему ничего не остается, кроме как выполнять взятые ранее обязательства. Однако, добавил Пьеро, он не желает и далее выказывать свою преданность Арагонскому дому и вражду к Франции и сделает все, что потребует от него Карл VIII. Король, не ожидая от врага подобного смирения, потребовал, чтобы ему сдали Сарцану, на что Пьеро Медичи немедленно согласился. Тогда завоеватель, желая выяснить, насколько далеко простирается уступчивость посланца великолепной республики, заявил, что этого ему недостаточно и он желает получить ключи от Пьетра-Санты, Пизы, Либрафатты и Ливорно. Это требование встретило со стороны Пьеро Медичи не больше возражений, чем предыдущее, и он согласился, полагаясь лишь на честное слово Карла, отдать ему эти города, как только тот покорит королевство Неаполитанское. Увидев, что с таким посредником иметь дело нетрудно, Карл VIII в качестве последнего, но sine qua non[37] условия потребовал, чтобы за его королевское покровительство республика дала ему в долг двести тысяч флоринов. Пьеро, разбрасывавший деньги направо и налево с такою же легкостью, как и города, ответил, что его сограждане будут счастливы оказать услугу новому союзнику. Тогда Карл VIII велел ему сесть в седло и, двигаясь впереди его армии, начать выполнять данные обещания со сдачи четырех вышеупомянутых укрепленных городов. Пьеро Медичи послушался, и французская армия, предшествуемая внуком Козимо Старшего[38] и сыном Лоренцо Великолепного, продолжила свое победное шествие по Тоскане.

Прибыв в Лукку, Пьеро Медичи узнал, что уступки, сделанные им французскому королю, вызвали во Флоренции необычайное волнение. Великолепная республика полагала, что Карл VIII потребует лишь свободного прохода для своих войск, и недовольство ее жителей только усилилось, когда вернувшиеся послы сообщили, что Пьеро Медичи даже не посоветовался с ними, принимая решение. Что же до Пьеро, то, полагая необходимым вернуться в город, он попросил позволения у Карла VIII поехать вперед. Поскольку он выполнил все его требования, за исключением денег, а деньги мог ссудить ему лишь во Флоренции, Карл не видел препятствий к отъезду Пьеро, и тот тем же вечером отправился инкогнито в свой дворец на виа Ларга.

Наутро он отправился в синьорию, но когда прибыл на площадь Палаццо-Веккиа, к нему подошел гонфалоньер Якопо Нерли и, дав понять, что дальше его не пустит, указал на стоявшего в дверях с мечом в руке Луку Корсини, за которым виднелись стражники, готовые воспрепятствовать проходу правителя во дворец. Пораженный подобным противодействием, с которым он столкнулся впервые, Пьеро Медичи даже не пытался возражать. Вернувшись к себе, он написал своему зятю Паоло Орсини, чтобы тот с отрядом латников поспешил к нему на выручку. К несчастью для Пьеро, письмо было перехвачено, и синьория увидела в нем попытку мятежа. Она призвала на помощь граждан, и те, поспешно вооружившись, столпились на площади перед дворцом. Тем временем кардинал Джованни Медичи вскочил в седло и, полагая, что будет поддержан Орсини, проскакал в сопровождении слуг по улицам Флоренции с воинственным кличем: «Palle! Palle!»[39] Однако времена были уже не те: клич не нашел поддержки, а на улице Кальцауоли был встречен таким ропотом, что кардинал понял: ему нужно не поднимать Флоренцию, а попытаться поскорее унести ноги, пока недовольство не превратилось в бунт. Поэтому он поспешил к себе во дворец, надеясь застать там своих братьев Пьеро и Джулиано. Но те под охраной Орсини и его латников уже покинули город через ворота Сан-Галло. Положение стало угрожающим, и Джованни Медичи решил последовать их примеру, но повсюду, где он проезжал, его встречали злобными выкриками. Наконец, видя, что опасность становится неминуемой, он спешился и зашел в какой-то дом, двери которого были открыты. По счастью, этот дом сообщался с францисканским монастырем; кто-то из братии снабдил беглеца одеждой, и кардинал, укрывшись под скромной рясой, в конце концов покинул Флоренцию и в Апеннинах догнал своих братьев.