Лен Дейтон - Бомбардировщик Страница 12

Диспетчер дал «добро», затем добавил:

– Идите курсом девяносто, отработка перехвата. Рандеву на двух тысячах метров, координаты «Гейнц-Мариядевять».

Самолет постепенно набирал высоту, идя в восточном направлении. Гиммель вытащил из летного сапога карту.

– Делен, – произнес Левенгерц еще до того, как Гиммель развернул карту.

Взглянув на девятый квадрат сетки, Гиммель убедился, что Левенгерц прав: это был Делен. Гиммель довольно улыбнулся: большой самолет шел отлично.

Затем он сделал плавный вираж и взял курс на север, в направлении моря. Вскоре под ними появилась вода, на которой виднелись тени от редких разорванных облаков. Иногда же «юнкерс» попадал в довольно большие скопления слоисто-кучевых облаков, так что на какой-то момент скрывался весь самолет.

Пролетев несколько миль, они увидели прибрежный конвой. Самолет в этот момент находился на небольшой высоте, и на палубах можно было разглядеть двигающихся людей, а дым из труб некоторых старых угольных судов поднимался почти до самого самолета. Два судна были загружены свежеспиленным лесом. В конвое шли также старые датские и голландские прибрежные танкеры, а впереди них – два французских грузовых судна. Они шли по маршруту, которым ходили всегда. Парадоксально, но теперь их охраняли от настойчивых атак английских военно-воздушных сил немецкие военные корабли и самолеты. Еще парадоксальнее был тот факт, что некоторые атакующие английские самолеты были укомплектованы французскими, голландскими и датскими экипажами.

Конвой между тем, не нарушая походного ордера, начал поворачивать на новый курс. В кильватерной струе каждого судна четко обозначились серебристая рябая и белая полосы. С высоты все это казалось очень красивым. На одном из кораблей охранения конвоя, легком крейсере, неожиданно появились мерцающие огоньки, будто каждый моряк с него передавал самолету какое-то сообщение. Рядом с самолетом внезапно раздался взрыв.

– Они стреляют в нас! – закричал Левенгерц, но его голос потонул в бешеном грохоте новых взрывов вокруг самолета.

Самолет резко снизился и теперь, выровнявшись, летел на высоте каких-нибудь ста футов над гребнями волн.

Теперь «юнкерс» находился в пределах дальности стрельбы корабельных тридцатисемимиллиметровых зенитных орудий. Гиммель продолжал уменьшать высоту до тех пор, пока самолет не оказался в десяти футах от поверхности воды. Здесь, с такого близкого расстояния, море было совсем другого цвета: холодное, серо-стальное, покрытое пятнами грязной пены.

Гиммель перевел рычаги управления двигателями на большую мощность и, чуть-чуть играя рулем направления, повел самолет буквально по гребням волн, настолько низко, что ветровое стекло покрылось брызгами. Вскоре самолет оказался на безопасном расстоянии от кораблей, и Гиммель, подняв нос машины, стал медленно набирать высоту.

Впереди была Голландия. Обозначая ее береговую черту, высоко в воздухе висела как бы еще одна земля из кучевых облаков, образованная морским бризом.

– Вас не зацепило, герр обер-лейтенант? – спросил Гиммель.

– Нет. Как самолет? Управляем?

– По нему ударило пару раз, но все рычаги управления работают нормально.

– Зенитки стреляли хорошо, Гиммель.

– У них большая практика.

– Стреляют они хорошо, но без разбору, – добавил Левенгерц.

Они оба рассмеялись, и их напряженность ослабла.

– А вы помните того парня, которого звали Порки? – спросил Левенгерц.

– Остенде, май сорок первого. Ему сказали, что он награжден Рыцарским крестом…

– … за атаку на бреющем полете своих же кораблей! – прокричал Левенгерц. – Потом они хотели сыграть такую же штуку со мной, но, к счастью, вы предупредили меня, что они разыгрывают новичков. Вы не дали им сделать из меня дурачка, Христиан!

– Вы были хорошим ведомым.

– А теперь я ваш командир эскадрильи. Смешно иногда получается, правда?

– Вы должны бы быть командиром авиагруппы, – сказал Христиан Гиммель.

– Ради всего святого. Христиан, зачем вы взяли этот документ?

– Поэтому-то герр обер-лейтенант и отправился со мной в полет? – спросил Гиммель почтительным тоном.

– Конечно, Христиан.

– Это было делом чести, герр обер-лейтенант. Этот документ накладывает на всех нас грязное пятно.

– Что вы говорите?! Какой же это документ?

– А они разве не сказали вам, а? Да, наверное, даже им самим стыдно. – Гиммель сунул руку в карман летного костюма, извлек оттуда объемистое досье в обложке из плотной коричневой бумаги и передал его через плечо Левенгерцу. – Прочитайте его, герр обер-лейтенант, и вы поймете, почему я должен был так поступить.

Сначала Левенгерц, опасаясь, что его вовлекают таким образом в заговор, хотел возвратить досье Гиммелю, не раскрывая его. Некоторое время он смотрел на зеленоватую ребристую поверхность моря под самолетом. Затем обер-лейтенант решился и начал читать похищенный медицинский. доклад.

«Опыты по замораживанию людей» – так назывался доклад на тридцати двух страницах, составленный доктором Зигмундом Рашером из медицинского корпуса люфтваффе. Опыты производились в концентрационном лагере Дахау. Обнаженных пленных помещали в ледяную воду или оставляли в снегу и держали там до тех пор, пока они не замерзали и не умирали. Через определенные промежутки времени врачи измеряли у подопытных температуру. После смерти трупы вскрывались.

Доктор Рашер, кроме того, перевел из Мюнхена в Дахау барокамеру люфтваффе. Двести пленных поочередно помещались в эту камеру, и давление в ней понижалось до тех пор, пока тело подопытного не разрывало. Доклад по этой серии экспериментов был выслан медицинскому инспектору люфтваффе летом 1942 года.

Доклад поразил Левенгерца в самое сердце. Разумеется, он предчувствовал дурное – дурного не предчувствовали лишь немногие. Его отец, барон фон Левенгерц, тоже не отвергал различных слухов, называя их симптомами беспокойства и беспорядков. Национал-социалистскую партию считали мостом к здравому смыслу и благоразумию. Это был переходный период от полного распада на внутреннем фронте в 1918 году к нормальному положению вещей. «Мы должны работать с нацистами, даже несмотря на то что они преобразуют Германию с целеустремленной жестокостью, Конечно, мы не можем одобрять многие происходящие вещи, в том числе эти лагеря, о которых народ говорит лишь шепотом. Это, разумеется, неприятные и плохие вещи, но если Гитлер мошенничает, он мошенничает для Германии, если он крадет, то крадет для Германии, если он убивает, то, следовательно, делает это также для Германии. Если он нуждается в нашей помощи, то офицерский корпус должен оказывать ее неограниченно…»

Все это, когда-то сказанное его отцом, Левенгерц попытался объяснить Христиану, но убедить его ему так и не удалось.

– Но чего вы добьетесь, если передадите этот неприятный документ англичанам? – спросил Левенгерц.

– Я?! Передам англичанам?! -удивился Гиммель. – Вам так сказали обо мне?

– Тогда для чего же он вам?

– Все очень просто, – ответил Гиммель. – Эти вещи делаются в наших интересах – в интересах авиаторов. Результаты этих экспериментов будут использованы при спасении летчиков, если им придется сделать вынужденную посадку в океане или в Арктике. Но, герр обер-лейтенант, знаете ли вы хоть одного летчика, который не предпочел бы скорее умереть, чем допустить эти отвратительные эксперименты над пленными?

– Не знаю, – согласился Левенгерц. – При условии, что вы задаете этот вопрос, пока летчики не попали в воду и находятся в тепле. Но задайте летчику тот же вопрос, когда он упадет в холодное море, – пожалуй, он решит по-другому.

– Я по-другому не решил бы.

– Да, не решите, потому что вы идеалист, Христиан. Я помню время, когда вы говорили о национал-социалистах как о спасителях нашей земли. Теперь же вы разочарованы. Вы огорчены и возмущены тем, что не осуществились ваши собственные радужные надежды. Вы раздражены, потому что национал-социалисты не дали' вам того, чего они вовсе и не обещали.

– Конечно, я огорчен и возмущен, – согласился Гиммель, – но это не значит, что я был прав тогда, как и не значит, что я не прав сейчас.

– Это значит, что выводы следует делать после глубокого размышления и не бросаться сломя голову навстречу опасности.

– Нет-нет, герр обер-лейтенант, разумеется, не бросаться. Но и не откладывать все в долгий ящик. Я сделал двадцать три фотокопии этого документа. Каждая копия отослана почтой офицеру люфтваффе. Я очень долго обдумывал список офицеров, герр обер-лейтенант. Вы номер двадцать третий; это ваша копия. Оригинал отправлен медицинскому инспектору люфтваффе в Берлин.

Некоторое время они оба молчали. Черное крыло самолета отсекло верхушку небольшого облака.

– Документ не имеет юридической силы, – сказал наконец Левенгерц, – потому что вы послали его только офицерам люфтваффе. Это был секретный документ.