Герман Нагаев - Пионеры Вселенной Страница 12

Они приехали уже с готовым планом покушения, утвержденным Исполнительным комитетом. Этот план состоял в том, чтобы выбрать одну из улиц, по которой царь поедет с вокзала на пристань, устроить подкоп под мостовую и заложить мину.

Приезжих встретила представитель Исполнительного комитета в Одессе – смуглая, красивая южанка Вера Фигнер и приютила у себя, как гостей.

Узнав, каким маршрутом поедет царь по городу, они избрали для покушения Итальянскую улицу и сняли там для бакалейной лавки небольшое помещение в нижнем этаже. Рядом отремонтировали небольшую квартирку. В этой квартирке и поселились, под видом хозяев, как муж и жена, Перовская и Саблин.

Подкоп решено было делать посредством большого бурава, который удалось заказать в Одессе. Помощником Саблина был приглашен рабочий Меркулов, здоровый краснощекий парень, которого хорошо знали Фигнер и Желябов.

Работа велась по ночам. Почва оказалась глинистая, тяжелая. Подкоп подвигался медленно. Скоро из Петербурга приехали Исаев и Якимова, Они привезли динамит, запалы и другие приспособления для взрыва и стали помогать Саблину и Меркулову.

К концу апреля бурав пробился под камни мостовой. Казалось, это была победа. Но лаз оказался слишком узок, чтобы заложить динамит. Саблин с Меркуловым взялись за лопаты, а Исаев готовил взрывчатку.

Ночь под воскресенье была черной, гнетущей. Город окутали хмурые тучи – разразилась первая весенняя гроза.

Якимова, жившая с Исаевым под видом жены, промазывала банки с динамитом смолой и обклеивала плотной бумагой, чтобы не просочилась вода. Исаев приготовлял запал. Вдруг сверкнула молния и ударил гром. В тот же миг вспышка осветила комнату и раздался взрыв.

– Что, что случилось? – бросилась Якимова к Исаеву.

Тот стоял бледный, подняв окровавленную руку.

– Ах, боже мой! Да ведь тебе же оторвало пальцы.

– Тише, Аннушка. Тише! Давай скорее бинт и вату. Хорошо, если этот взрыв примут за гром, иначе все погибло!

Пока Якимова доставала из саквояжа бинт, вату, йод, Исаев до боли скрутил раненую руку жгутом, чтоб остановить кровь. Он когда-то учился в медико-хирургической академии и знал, что следует делать. С помощью Якимовой он забинтовал руку и лег в постель, а Аннушка, несмотря на грозу, побежала к Вере Фигнер, у которой, как она знала, был знакомый доктор.

Убедившись, что взрыв не вызвал никаких подозрений у соседей (очевидно, его приняли за гром), Вера Фигнер приехала за Исаевым и перевезла его в больницу, к знакомому врачу. Работы по подкопу продолжались.

Но в мае пришла шифрованная телеграмма от Желябова, требующая прекратить работы. Отъезд Александра II в Ливадию откладывался до конца лета.

4

Оставшись в конспиративной квартире один, Кибальчич наконец получил возможность целиком отдаться изобретению метательного снаряда, о котором всякий раз напоминал Желябов.

Идея создания метательного снаряда (самовзрывающейся бомбы) созрела у него еще до отъезда Исаева. Кибальчич рассказал другу о своем замысле, и тот, поразмыслив, отозвался весьма одобрительно:

– Я согласен с тобой, Николай. Бомба должна быть начинена гремучим студнем, так как он обладает огромной взрывной силой и при добавлении камфары безопасен в обращении. Согласен, что в капсуле лучше использовать гремучую ртуть. Но я решительно не вижу путей к созданию безотказного взрывателя. На одну детонацию при ударе рассчитывать нельзя. Ты должен найти какой-то оригинальный и более надежный способ. Хорошо бы добиться самовоспламенения.

– Ты прав, Гриша. Я с этого и решил начать. Бомба будет взрываться от самовоспламенения.

Снова прочитал Кибальчич десятки русских, французских, немецких и английских книг, проделал много опытов, пока не нашел самого простого и верного способа. Смесь из бертолетовой соли, антимония и сахара вспыхивала от одной капли серной кислоты.

Теперь оставалось создать быстро горящий стопин и разработать конструкцию самого снаряда.

Думалось Кибальчичу лучше при ходьбе, в комнатах было мало места, и он предпочитал улицу. Вот и сегодня, просидев несколько часов в мастерской над испытанием разных горючих смесей, он оделся и вышел.

Стояли первые дни мая. Зелень уже распустилась, но было зябко, с моря дул резкий ветер. В небе вихрились клочковатые дождевые тучи, навевая тоску. Но когда в синем просвете появлялось веселое весеннее солнце, сразу становилось тепло и радостно, и ветер уже не холодил, а приятно ласкал.

«Может, прояснится еще», – подумал Кибальчич и направился в Летний сад.

Навстречу, обогнав двух почтенных господ с тросточками, в черном пальто, без шляпы, широко шагал Желябов.

Кибальчич заторопился, обрадованно протянул руку:

– Что, есть новости, Андрей?

– Да, свернем куда-нибудь.

Они зашли в переулок. Желябов взял Кибальчича под руку и тихо заговорил:

– Одесское дело пришлось прекратить. Царица при смерти, и из-за этого Александр отменил поездку в Ливадию.

– Что же делать теперь?

– Как со снарядами? – поглощенный своими мыслями, спросил Желябов.

– Кажется, решение я нашел, но нужна еще большая работа.

– Значит, надо готовить взрыв моста, – твердо сказал Желябов. – На той неделе тиран переезжает в Царское Село. А на вокзал он ездит всегда через Каменный мост.

– Но ведь большую часть динамита отвезли в Одессу.

– Сколько осталось?

– Пуда два будет.

– А там четыре?

– Да. Всего сделали шесть пудов, как я и рассчитывал.

– Завтра я вызову наших телеграммой. Исаев уже выписался из больницы. Ему оторвало взрывом три пальца, но все же рука действует. Пока они едут, готовь провода, запалы, электрические батареи, а мы с Михайловым достанем каучуковые мешки для динамита.

– Хорошо бы, Андрей, еще раз проверить расчеты. Может, шести пудов окажется мало?

– Согласен. Что требуется от меня?

– Надо уточнить ширину пролета моста и измерить глубину канала,

– Это пустяки. Вечерком с кем-нибудь проедем на лодке и все сделаем.

Устройство снаряда вырисовывалось все отчетливей. Кибальчич надеялся через несколько дней сделать пробную модель, чтоб показать Желябову.

Вскоре установилась теплая весенняя погода. Кибальчич с утра работал в мастерской, а после обеда ездил на Елагин остров.

Успокаивающая тишина леса, пахучие запахи листвы, хвои, цветов, трели птиц отвлекали от суровых раздумий и грозных дел. Кибальчич любил уходить подальше в лес и там сидел часами. И сегодня тоже, отыскав в лесу на берегу заводи старый пень, Кибальчич присел отдохнуть. Было тихо, безветренно. Могучие сосны дремали, отражаясь в сонной воде. Слышалось лишь, как серебристо перекликались малиновки да стрекотали кузнечики.

Кибальчич посмотрел в темную зелень воды и вдруг увидел серые, манящие глаза с пушистыми ресницами.

«Лиза! Опять Лиза!» – прошептал он, но изображение словно растаяло… Много раз Лиза являлась ему во сне, а иногда вдруг вставала перед глазами во время раздумий.

«Что такое, уж не влюбился ли я? – спросил себя Кибальчич. – Я не имею права думать о ней. Лиза невеста моего друга… Да и можно ли мне? Нет, нет!» Кибальчич встал и направился домой, где ждала его вечерняя работа. Надо было перевести с английского две статьи для журнала.

Вернулся домой он уже поздним вечером, однако было совсем светло – начинались белые ночи. Он распахнул окно и, не зажигая лампы, сел за работу. Быстро с листа перевел обе статьи и, встав, подошел к окну, вдыхая ночную прохладу, потянулся, раскинув руки. В теле ощущалась пружинистость и легкость. За окном была тихая белая ночь. Она манила, звала на набережную Невы. Но разгуливать по ночам было небезопасно… А спать не хотелось.

Кибальчич присел, задумался, и вдруг его осенило: «Знаю, знаю, знаю, как поступить с кислотой! Ее нужно поместить не в бутылочки, а в тоненькие пробирки, расположенные перпендикулярно друг к другу, с жестко закрепленными концами. А чтобы они разбивались при ударе – снабдить свинцовыми грузиками…»

Кибальчич подошел к столу и стал делать набросок. С этой ночи началась вдохновенная работа…

Глава пятая

1

Император переселился в Царское Село 10 мая, в субботу. В этот же день приехала княгиня Долгорукая с детьми и многочисленной прислугой. Ей отвели роскошные апартаменты царицы. Сама же царица, более других нуждавшаяся в свежем воздухе, всеми покинутая, осталась доживать последние дни в Зимнем. Так было угодно его величеству.

Старый Царскосельский дворец, обставленный с пышностью екатерининских времен, был полон сановников, светских генералов и старых слуг, но дышал затхлостью, казался нежилым.

Екатерина, немного пополневшая за зиму, но все еще изящная и красивая, всякий раз с утра увлеченно занималась своими туалетами, чтобы за завтраком предстать перед монархом свежей и цветущей. Но уже который день государь присылал извинительные записки, прося завтракать без него. Каждое утро в Царское Село приезжали великие князья, министры, знатные иностранцы. Александру приходилось приглашать важных гостей к завтраку и обеду, а его возлюбленная вынуждена была довольствоваться обществом детей и их воспитателей. Это ее тяготило.