Натали Якобсон - И имя ему Денница Страница 12

– И что с того? – искренне изумился Таор. Зачем снова и снова возвращаться к событиям прошедших дней? Они его больше не волновали. Он получил удовлетворение своей просьбы.

– Нормальный человек смог бы тебя понять, если бы, скажем, ты был восхищен всеми уведенными в полон женщинами настолько, что решил забрать их в свой гарем, не делясь ни с кем.

– У меня нет собственного гарема.

– И даже нет желания его иметь?

– До сих пор я обходился.

– Почему же?

– Я считаю, воздержание закаляет волю. Физические страсти делают людей слабыми. Хуже всех воинов оказываются те, что ищут по ночам внимания шлюх.

– Но сейчас ведь не война, ты мог бы расслабиться.

– Я предпочитаю держаться в форме.

– Ты здесь такой единственный, – многозначительно заметил Мерира. – Все остальные люди, каких я знаю, ведут себя иначе. Многим нравятся, как девушки, так и юноши. А ты довольно красив. Царские дочери засматривались на тебя. Хочешь узнать, в каких словах они тебя хвалили?

– Нет, – Таор больше хотел спросить о золотом создании, которое видел вначале в тронном зале, а потом на жутком ночном празднестве, но разумно ли снова заводить эту тему, если ему уже не ответили. – А у Эхнатона нет еще одной взрослой дочери, которой меня еще не представили?

– Ну, если говорить о детях, затерянных в гареме, то их десятки, даже сотни… без милости фараона они никто.

– Так может, он решил вдруг возвысить кого-то из них? Или же у него появилась еще одна царственная супруга, не старше его дочерей?

– Что навело тебя на подобную мысль?

– Я… – Таор почему-то не хотел признаваться прямо. – Вдруг выбор нового бога должен быть укреплен и выбором новой супруги, еще более сиятельной, чем все, что были до нее. Под стать богу солнца.

– Эта умная мысль, – отдал должное Мерира. – Но боюсь, что фараона сейчас не интересуют женщины вообще: ни царицы, ни девушки из гарема, ни простые смертные.

– Так что же его интересую я, потому что кто-то назвал мое лицо привлекательным?

– Поверь, если бы Эхнатона заинтересовал вдруг юношей, то это непременно был бы ты, – что-то в медоточивом голосе жреца подсказывало, что то была не пустая похвала. – Видишь ли, ты немного похож на некого гостя, который когда-то давно побывал здесь и навсегда исчез. Но наш правитель не может его забыть до сих пор. Хоть сходство и весьма отдаленное, но ты, наверняка, напоминаешь ему о том друге.

– Значит, поэтому мое прошение было незамедлительно исполнено, и я сам остался гостем здесь. В память о ком-то, кого я не знаю.

– Не совсем, – Мерира осторожно взял его под локоть и указал направление к выходу. – Нам не стоит задерживаться здесь долго. К тому же, ты стал слишком бледен, тебе нужно на свежий воздух.

Таор чувствовал это и сам, горло сдавило, как удавкой, будто чьи-то тонкие пальцы душили его. Это все от спертого воздуха, думал он про себя, но ощущение чьего-то присутствия рядом оказалось поистине давящим. Уходя, юноша внимательно смотрел по сторонам. Символы старых богов были все не соскоблены со стен и колонн, их глиняные фигуры не убраны, а скульптура с крыльями вдалеке вообще не изображала кого-либо из известных ему богов. Так кто же тогда это был? Таор рванулся туда, чтобы посмотреть, но рука жреца с неожиданной силой его удержала. В первый миг юноша опешил, он и не подозревал, что в старике еще столько сил.

– Кто это? – выдохнул он в пустоту.

– Не важно!

– Я не знаю имени этого бога.

– Это просто фантазия безумного скульптора, который давно умер. И не бог, и не фараон, и не кто-либо из царского дома. Всего лишь истукан.

– Я хотел бы его рассмотреть поближе.

– Не стоит! Он здесь ненадолго. И мой тебе совет, если увидишь его еще где-либо во дворце, на любом новом месте, просто пройди мимо, не присматривайся к нему, не задерживайся рядом.

– Он мне понравился.

– Не тебе одному.

Мерира, как и обещал, вывел его на свежий воздух, воспользовавшись каким-то другим входом, а не тем, через который они пришли. От этого царский дворец вдруг стал напоминать Таору лабиринт. Здесь было столько входов и выходов, соединенных комплексом переходов и галерей, которые неизменно приводили в новые сады или огромные залы. Пруд был центром каждого сада, в этом цвели голубые лотосы – ранее священное растение. Осталось ли оно священным и теперь, когда боги исчезли? От цветов и воды исходила свежесть, но тяжесть невидимой удавки на шее не ослабевала.

– В этом пруду недавно нашли утопленницу. Говорят, что от воды исходит свежесть смерти.

Зачем жрец ему это сказал? Таор не понял, но пруд действительно производил впечатление очень холодного места, в саду, где властвовала нестерпимая жара. Стены арок рядом были раскалены, а пруд казался жидким льдом.

Кругом росли яблони и персиковые деревья. Таор вдруг заметил, как чьи-то золотые когти срывают с ветки спелый красный плод. Сонливость и усталость тут же, как рукой сняло. Он смотрел на пышные кроны деревьев то там, то здесь, но больше не замечал никаких движений.

Казалось, что сад кишит змеями, хотя видно их не было. Хотя какое-то скользящее тело светилось в траве, но оно было ярко-золотым. Разве змеи бывают золотыми? Настоящие змеи, а не те, что привиделись во сне. Таор следил за ярким золотым лучом.

– У тебя есть друзья здесь, при дворе? – неожиданно спросил его Мерира.

– Всего один, – он имел в виду царевича Сменхкару.

– А тех людей из дикого племени, которым решил сохранить жизнь, ты, скорее всего, не знаешь даже по именам.

Это было скорее утверждение, чем вопрос, но Таор все равно кивнул. Он не знал даже их языка и, естественно, не мог спросить их об имени. Переводчиков в дороге тоже не нашлось. Странное шипящие наречие оказалось очень редким, и оно чем-то пугало. От сказанного им потом болели уши.

– Ты пощадил необычных людей. Они не похожи на египтян.

– Многие племена и народы не похожи на нас, взять хотя бы население Нубии с их темной кожей. Тем не менее, нубийцы нас сейчас охраняют, стоя с алебардами возле многих дверей дворца.

– Но те недавние пленные с их землистым оттенком кожи… мне кажется, охрана нужна от них самих, – выразил опасения жрец.

Таор тоже на пиру видел, с какой жадностью они хватают когтями еду и набрасываются на сырое мясо ланей и антилоп на кухне. Он отнес это временное безумие на ужасы войны. Какой мирный человек не теряет разум от них?

– Они оправятся со временем и станут вести себя, как все люди, – попытался оправдать он их поведение.

– А те, что не вели себя, как люди с самого начала, – осторожно напомнил Мерира. – Я имею в виду того человека, что напал на тебя в день твоего возвращения. Старший визирь выражает опасения, он считает, что, покусившись на тебя, этот человек нанес оскорбление самому фараону, ведь в тот день ты, как победитель, представлял собой его величие и величие его народа. Преступник теперь не может быть прощен. Но если ты будешь знать, что просьба о его помиловании будет стоить жизни тебе самому, ты ведь все равно ее произнесешь.

– Да, – Таор внимательно посмотрел на жреца, тот, как будто, испытывал его.

– Но почему? Что тебе другие? Почему ты готов забыть о себе ради милости для людей, которых даже не знаешь?

На секунду Таор задумался. Он и сам этого не знал.

– Просто так правильно, – проговорил он, и тут же кто-то будто прижался к его лицу и заглянул прямо в глаза, так долго и глубоко, что стало страшно. Всего секунду нечто нечеловеческое и невидимое прижималось к нему, но эта секунда показалась вечностью. И все. Никого больше нет рядом. Кроме старого жреца.

Таор вздохнул так, как будто это был последний вздох в его жизни. Что-то случилось только что. Что-то, что необратимо изменило все. А он даже не мог понять, что именно это было. Но он видел в лучах солнца фигуру с крыльями у дальней арки сада. Гладкая стена рядом с ней сейчас казалась неким входом неизвестно куда. Крылатое создание собирало на себе весь солнечный свет. Оно сияло. Левая рука плавно двинулась и начертила высоко на стене какой-то неопознанный символ – тот самый иероглиф, значения которого Таор не знал. И опять он был написан кровью. Но не кровью Алаис. В ее руках трепетала обезглавленная гремучая змея.

Пожертвовать собой

Таор видел ее всего миг, и снова пустота. Будто арка, обвитая оливковыми ветвями, всегда была пуста, но раздавленное тело змеи валялось под ней. Было бесполезно спрашивать у Мериры, что значит символ, начертанный кровью. Жрец сделал вид, что ничего не видел. Или он, правда, ничего не видел. Таор вдруг сделался подозрительным. Раньше, он никогда не был таким настороженным, даже на войне, когда напасть на раскинутый лагерь могли в любой момент и с любого конца. Там он верил свои дозорным, а также собственному слуху и чуткости, на случай, если часовых перережут. Здесь, во дворце, он неожиданно понял, что нельзя доверять никому, даже самому себе. Ведь даже собственные зрение, слух и чувства могут обмануть. Он видит то, чего вроде бы и нет. Слышит странные шипящие звуки позади, которые никто слышит, кроме него. Видит создание, похожее на божество, которому все поклоняются по ночам, но про которое никто не осмеливается говорить вслух днем, как будто его вовсе не существует.