Ефим Гальперин - Опыты психоанализа: бешенство подонка Страница 12

– Я же просил… – Терещенко, стоя, перебирает газеты на столе, – все газеты каждый день! Где «Новая жизнь»?!

Все переглядываются.

– А сегодня «Новая жизнь» не вышла – говорит адъютант – поручик Чистяков.

– Почему?!

– Да такая история… Главный редактор убит прямо в редакции. Старший наборщик исчез…

Санкт-Петербург. Лестница и конспиративная квартира. Утро

По лестнице с пачкой газет поднимается Эйно. Входит в квартиру. Тишина. Стучит в комнату Ленина.

– Газеты куплены, Владимир Ильич. Машина в Смольный будет через час.

Тишина. Эйно приоткрывает дверь. Ленин лежит в постели, укрытый одеялом. Приподнимается и говорит шёпотом:

– Мы никуда не едем.

Санкт-Петербург. Смольный. Штаб

Иоффе в пальто, в шляпе и с зонтиком выходит из своей комнаты в большой зал набитый народом, табачным дымом, криками и суетой. А как иначе – штаб восставшего народа.

Подходит к Свердлову, берёт его под локоток и ласково почти на ухо:

– Яков Михайлович, требуется твой бархатный бас. Поговори с ректором университета. Студентов на демонстрации надо отпускать. Вот адресок и сведения об этом деятеле.

– О! Феликс! – Иоффе обнимает Дзержинского. Тот в длинной кавалерийской шинели нараспашку. Под ней солдатский мундир, – Ну, просто бывалый солдат!

Подбегает рабочий:

– Товарищ Иоффе, Мы с завода «Русский Рено». Пришли за оружием!

– Так. В Кронкверский арсенал! А почему так поздно получаете винтовки?

– Да понадеялись на оружейный завод. А там раздали…

– Тогда торопитесь. А то опять из-под носа уведут. Дорогой Бонч с Бруевичем, выпиши им требование!

– На триста! – говорит рабочий.

– Почему триста? Если я не ошибаюсь, у вас же три тысячи рабочих. Так что хотя бы пятьсот надо освоить. И патроны. Всё в арсенале. Что значит, вас не пустят. Посмотрите на свой бравый вид. Вот вам для подкрепления пара бравых моряков с линкора «Заря Свободы». С ними!

Налетает следующий проситель. Иоффе отфутболивает его к Подвойскому.

Тут перед ним возникает, как всегда навеселе, американский журналист Джон Рид43 со своей боевой подругой Луизой Брайант44.

– О, мисс Луиза! О, мистер Джон! Чудновский, возьми на себя Америку и, я прошу тебя, не злоупотребляй виски!

Протискивается сквозь толпу в коридоре. Спускается в столовую Смольного.

Огромный гулкий зал в махорочном дыму, пропахший щами. За всеми столами едят. Солдаты, рабочие, матросы.

К Иоффе с почтением подбегает повар – толстый человек в когда-то белом, а ныне замызганном халате. На голове поварской колпак:

– Был неправ вчерась, господин Иоффе!

– Товарищ… – поправляет Иоффе.

– Вот и говорю, товарищ Иоффе, неправ был! К вечеру аж шестнадцать пудов мяса! И капусты… Навезли! Завались!

– Просто надо вовремя ставить вопрос. Кормите, товарищ Егоров. Всех! И строго своим работникам… Руки мыть! Нам дизентерия не ко времени будет.

Санкт-Петербург. Улицы. Утро

Иоффе выходит в парк за зданием Смольного. Пересекает его и выходит на тихую улочку. Здесь он уже не торопится. Такой себе преуспевающий делец гуляет по осеннему Петрограду. Заходит в маленький уютный ресторанчик.

Санкт-Петербург. Ресторан. Утро

Иоффе садится за угловой столик, заказывает кофе и блины с икрой. Пока он ждёт, перед ним неожиданно присаживается на свободный стул юркий люмпен:

– Здоров, дядя! – показывает наган. – Тихо! Кошелёк на стол, а то «раз и ваши не пляшут».

Иоффе спокойно смотрит на грабителя:

– В марте «откинулся»? «Птенец Керенского»? Ох, не туда ты залетел, птенец. Извинись и дуй!

– Ты не понял, дядя. Считаю до трёх.

– Начали! Раз! – Иоффе неожиданно для своего крупного тела ногой подсекает стул. Уголовник падает. Иоффе садится на него и выворачивает из руки наган.

Тут же набегают официанты. Уголовника выносят, а Иоффе приносят кофе и блины с икрой. Иоффе, как ни в чём не бывало, ест, поглядывая в окно.

На углу напротив ресторана останавливается автомобиль.

Иоффе подзывает официанта, расплачивается. К нему подходит хозяин ресторана:

– Вы уж извините, господин Иоффе. Большой недогляд. Большой. Но уже так получил, что забудет дорогу, наглец.

Санкт-Петербург. Улицы. Утро

Иоффе выходит, садится в автомобиль. За рулём гауптман. Здороваются.

– На что жалуется больной? – улыбается гауптман.

– Саботаж офицеров эскадры. Заперли Гельсинфорс. А нам для шухера матросы нужны в больших количествах. А устойчивой связи с Советами нет. Ни в Гельсинфорсе, ни в Кронштадте. Всё с оказией посылаем. В письменном виде. Пакетами. С оказией и получаем.

– А радио?

– Радио в Главном штабе и в военном министерстве. А туда мы ещё не добрались…

– Понял. Что ещё?

– Что-что… А не завалялся ли у вас в кармане какой-нибудь линкорчик? А то как-то солидности не хватает. В Кронштадте только миноносцев пара. А нужно что-то такое увесистое.

Гауптман задумывается. Потом спрашивает:

– У вас есть часок?

Гауптман выходит из машины, проверяет переднее колесо. Это, видно, сигнал.

В автомобиль на заднее сидение как бы ниоткуда плюхается Лёха. Авто трогается.

Мелькают пейзажи осеннего Петрограда. Ворота верфи.

Санкт-Петербург. Верфь. День

Охрана. Гауптман высовывается, предъявляет мандат:

– Особый уполномоченный Временного правительства. Едут по территории верфи.

– А сейчас закройте глаза, господин Иоффе – просит гауптман.

Машина останавливается. Гауптман выводит Иоффе с зажмуренными глазами, помогает ему сделать пару шагов:

– Открывайте глаза!

Иоффе поднимает голову. Он ошеломлён. Над ним высится громадный линейный корабль.

– Крейсер «Аврора». На плановом ремонте. Уже с год.

– Калоша! – ласково произносит Лёха.

– Ну, калоша, не калоша… Крейсер! – говорит гауптман.

– О! Ах, какой подарочек! Заверните! – смеётся Иоффе.

– Это не я! Разрешите представить, Лёха! Он заметил. Не знаю, чтобы вообще я без него делал бы.

– Да бросьте, Франц Иванович. Я вам по гроб жизни обязанный. – говорит Лёха.

– Так что же мои оболдуи не… – удивляется Иоффе. – Ведь под носом такая махина стоит!

– А потому что оболдуи. Это же душевная лодочка, – говорит Лёха. – Вон пушечки родные… Я ведь вообще комендор. С линкора «Императрица Мария». Меня, когда рвануло, Франц Иванович, как кутёнка из воды выволок.

Иоффе смотрит на гауптмана. Вот ведь – рвануть корабль с двумя тысячами матросов на борту немецкий диверсант мог, рука не дрогнула, а парнишку пожалел. Спас. Проходят по трапу. Гауптман вызывает через дневального матроса капитана крейсера в ремонте – молоденького лейтенанта Николая Адольфовича Эриксона45

Показывает ему мандат Временного правительства.

Идут по палубе. Огромный пустой корабль. Тут и там доски, трубы, банки с краской. Ремонт – он и есть ремонт.

Проходят через кубрик. В углу гора мешков. Один порван и из него вывалились бескозырки с ленточкой «Аврора». Капитан ловит удивлённые взгляды гостей:

– Прислали. Новенькие. Недоразумение! Ведь когда ещё вступать в строй. У меня команда сорок человек всего. А здесь на 570 голов.

Поднимаются на мостик. Капитан старательно распинается перед начальством:

– За зиму были капитально отремонтированы паровые машины. Новые котлы системы Бельвиля-Долголенко. Артиллерия главного калибра модернизирована с увеличением дальности стрельбы с 53 до 67 кабельтовых. Кроме этого установлено шесть 6 специальных 76,2-мм аэропушек системы Лендера.

– Простите, а может вот сейчас крейсер тронуться с места? – перебивает его Иоффе – Ну, хотя бы вон, до Николаевского моста пройти?

– А чего нет. Главное чтобы фарватер позволил. А зачем вам это?

– Да так. Восхищаюсь. Ведь чудо-то!

Капитан шепчет что-то извиняющее на ухо гауптману. Тот отзывает Иоффе в сторону:

– Он говорит, мне можно, а вот вам нет! – улыбается гауптман. – Секретная часть. Радиорубка. Так что, давайте, я ознакомлюсь, а вы тут побудьте.

– То есть и радио есть?!

– Да! Говорит, что вот только установили. Новое, мощное. Связь с эскадрой! – гауптман тихо командует Лёхе: – Бескозырки дело хорошее. Прихвати.

Они с капитаном уходят. Лёха смотрит вслед и восхищённо:

– Это же, как Франц Иванович легко всех разводит на «фу-фу»…

Лёха ныряет в кубрик, выволакивает большой мешок с бескозырками.

Оглядывается. Никто не смотрит. И дневальный отошёл от трапа. Раз! И мешок уже в машине. Лёха возвращается, потирает руки.

– Молодец, Лёха! Ну, вот ты, чего сунулся в наши дела? – спрашивает Иоффе.

– Так революция же! Я ещё в селе туда, где свадьба или похороны… Душа просит!

А вы чего? Интерес какой деловой?

– Нет. Здесь я с тобой, Лёха, категорически совпадаю. Люблю, чтобы было весело. Большевик?

– Сочувствующий. Как после тонул… Я всем сочувствующий.