Константин Седых - Даурия Страница 124

XX

Лесная коммуна курунзулайцев находилась в диких дебрях тайги. От последнего охотничьего зимовья было до нее восемнадцать верст. На рассвете пятого сентября Фрол Бородищев, младший брат которого Варлам, в прошлом учитель, был одним из организаторов коммуны, повел Романа и Федота в это верное пристанище для всех, кто не сдался на милость врагов в черную осень восемнадцатого года. По глухому переулку выбрались они из Курунзулая, переехали через заболоченную падь и двинулись прямо в ту сторону, где над зубчатыми лесными хребтами краснели зажженные зарей облака. Тянувший с зари студеный ветер быстро прогнал одолевавшую Романа дремоту. Он закинул винтовку за спину и поднял, укрываясь от ветра, воротник шинели, изредка взглядывая на маячившую впереди косматую папаху Фрола.

Верстах в десяти от Курунзулая Фрол свернул с колесной дороги на едва приметную охотничью тропу. Скоро тропа привела их к быстрой горной реке, полной острых камней и белой пены. За речкой тропа пошла петлять среди чернокорых лиственниц и обросших лишайниками валунов, потом круто полезла в хребет, на макушке которого курилось сизое облачко. На скользкой от инея крутизне пришлось спешиться и вести коней в поводу. Из-под копыт их непрерывной струей текли по тропинке мелкие камни и, подпрыгивая, летели более крупные. Тяжелый подъем одолели не скоро. Только в полдень очутились на перевале, где росли коренастые лиственницы, похожие на рыжие щетки, повернутые щетиной на юг.

– Отчего тут деревья такие потешные? – спросил Роман у Фрола.

– А здесь, паря, девять месяцев в году такой ветер с севера задувает, что любой сук либо сломит, либо к югу повернет. Высоким деревьям он верхушки, как ножом, срезает, а раскидистые с корнями выворачивает.

На гребне перевала перед путниками широко и зазывно распахнулась таежная даль. Унимая одышку, как зачарованный, глядел Роман на голубые хребты. Словно гигантские волны окаменевшего моря, тянулись они без конца и края во все стороны, сливаясь на горизонте с ясным небом. В прозрачной оранжевой дымке тонула на склонах ближних хребтов тайга, тронутая охрой и киноварью, синькой и тушью. Серебряными щитами блестели в тайге озера, красными копьями торчали утесы, опаленные солнцем. Трижды окрикнули Романа Фрол и Федот, прежде чем оторвался он от зрелища, невыразимой радостью щемившего его душу. Много горького пережил он за последние месяцы, но не утратил горячей юношеской веры в жизнь. В полном слиянии с землей и небом, с каждым камнем и деревом почувствовал он снова себя, едва увидел необъятный сияющий мир. И снова, как в детстве, опахнуло его ветром счастливых предчувствий, сделало надолго сильным и деятельным. Быстро поправив на коне седло и подтянув подпруги, он двинулся следом за спутниками, начавшими спускаться с хребта.

Спуск был опасным и утомительным. Лошадей опять пришлось вести в поводу. Седла, навьюченные мешками с мукой и печеным хлебом, сползали лошадям на шеи, свертывались набок. Приходилось все время поддерживать их руками и в то же время ступать с крайней осторожностью, чтобы не сорваться в пропасть, где глухо шумел поток. А когда наконец спустились в дремучую таежную падь, похожую на длинный узкий коридор с полоской синего неба вместо потолка, начались буреломы и топи. За топями бешено скачущий в камнях поток прибил тропинку к замшелым утесам, сложенным из гигантских глыб.

Уже начало смеркаться, когда пробирающихся гуськом путников окликнул голос невидимого человека:

– Стой! Кто идет?

– Фрол Бородищев из Курунзулая.

– Фрола знаем. А еще кто?

– А два добрых молодца, которым, кроме вашей дыры, некуда податься.

– Проезжайте! – разрешил тот же голос.

В боковом распадке, под скалой, похожей на гигантский гриб, стояли на полянке сделанные из корья балаганы. У балаганов пылал большой костер, над которым висел на трехногом таганке чугунный котел. Возле костра сидели на скорчеванном бревне два человека – старый и молодой. Старый опускал в котел галушки, а молодой, с едва пробивающимися черными усиками и веснушками на скуластом лице, растягивая гармошку, задумчиво напевал низким рыдающим голосом:

По диким степям Забайкалья,Где золото роют в горах,Бродяга, судьбу проклиная,Тащился с сумой на плечах…

Фрол и его спутники были от костра не далее чем в десяти шагах, когда гармонист заметил их. Он сразу вскочил на ноги и, повернувшись к балаганам, гаркнул во все легкие:

– Ребята, Фрол Леонтьевич приехал! Да не один, а с пополнением! – Поставив гармошку на землю, он кинулся к Фролу, поздоровался с ним за руку, а потом обратился к Роману и Федоту: – Добро пожаловать, хлопцы. Честь имею представиться: Васька Добрынин, любитель чужого табака и даровой водки. Если у вас есть то и другое, тогда еще раз здравствуйте.

Из балаганов дружно повысыпали коммунары. Вдруг один из них, в желтой бязевой рубахе с расстегнутым воротом, бросился к Роману и Федоту. С великим изумлением они узнали Семена Забережного. Семен поочередно расцеловался с ними и закричал, обращаясь к коммунарам:

– Ведь это, братцы, мои посёльщики! И надо же быть такому случаю…

– Ну, давай тащи их сюда, – сказал Семену высокий коммунар в потертой кожаной тужурке, накинутой поверх нижней белой рубашки.

Когда Роман и Федот подошли к нему, он взял руку под козырек, отрекомендовался:

– Бородищев, староста лесной коммуны.

– Улыбин.

– Муратов. – Невольно подтянулись, здороваясь с ним и называя себя, Роман и Федот.

– Откуда, товарищи, прибыли?

– Были с Лазо на Прибайкальском фронте, – ответил Роман. – Оттуда отступили с ним до Урульги. С Урульги пошли с эскадроном аргунцев в свои места, но по дороге из-за собственной глупости попали в плен к семеновцам. Было нас в эскадроне сто четырнадцать человек, а в живых остались только мы двое… – и Роман рассказал по порядку о всех дальнейших приключениях.

– А как в Курунзулай попали?

– Случайно узнали о вашей коммуне.

– Ну, что же, товарищи, раз вас знает Семен, мы вас принимаем в свою компанию. Только считаю нужным предупредить: у нас дисциплина строгая. Без крепкой дисциплины нам не прожить, – сказал Бородищев и пригласил их отведать коммунарских галушек.

Назавтра Роман и Федот вместе с другими уже рубили лес для землянок, которыми решено было на совете коммуны обзавестись до больших холодов. А по вечерам Бородищев вел с коммунарами беседы или читал им вслух революционные брошюры и книги. Узнав, что Федот Муратов и Семен Забережный – люди малограмотные, поручил он Роману и Ваське Добрынину обучать их чтению и письму и строго взыскивал с тех и других за каждый пропущенный урок. Наказание было простое – начистить котел картошки или нарубить полсажени дров. Снисхождения он не знал.

Скоро в коммуну приехал борзинский рабочий, коммунист Семенихин, хорошо знавший устройство пулеметов и гранат. Бородищев ему сказал:

– Вот, Иван, даю тебе полтора месяца сроку. Обучи каждого из нас владеть пулеметом и гранатой, как владеешь сам.

И всякий свободный от работ и политзанятий час коммунары учились владеть оружием.

XXI

В знойный день на исходе августа Сергей Ильич обтягивал шинами скат колес у кузнеца Софрона. Софронова кузница стояла на широкой луговине, недалеко от ключа, к которому с трех сторон сбегались узкие переулки. Под вечер в переулке, ведущем в Подгорную улицу, появились вооруженные всадники. Было их человек двадцать. Не успели всадники поравняться с часовенкой у ключа, как признал в них Сергей Ильич посёльщиков, ушедших весной на Семенова. Уверенный, что с ними возвращается и его Алешка, поспешил он от кузницы на дорогу. Он уже знал, что Семенова красногвардейцы не победили, и теперь предвкушал удовольствие посмеяться над ними. Опередив всю группу шагов на сорок, ехали гвардеец Лоскутов и Митька Каргин. Потные, понурые кони их часто водили запавшими боками и шли через силу. Можно было сразу определить, что отмахали на них за последние сутки большой перегон. Гвардеец и Митька поклонились Сергею Ильичу. Не ответив на приветствие, он насмешливо спросил:

– Ну что, посыпал вам Семенов перцу на хвост?

– Посыпал, – хмуро оскалился гвардеец и, спеша проехать, хлестнул нагайкой по угловатому крупу коня. Тогда Сергей Ильич обратился к Митьке, который попридержал своего рыжего строевика:

– Алексей мой с вами катит? Что-то не вижу я его.

Митька вздрогнул, переменился в лице, но отвечать не спешил.

– Чего молчишь, вояка? Язык отнялся?

Митька уставился глазами в землю и с трудом произнес:

– Алеху, дядя Сергей, убили…

– Да что ты? Как же это?! – не своим голосом закричал Сергей Ильич. Митька нагнулся и, воровато косясь на подъезжающих казаков, зашептал скороговоркой:

– Свои убили… Побежали Алексей с Петькой Кустовым к Семенову. Петька убежал, а Алексея Сенька Забережный наповал срезал.