Ольга Гурьян - Мальчик из Холмогор (1953) Страница 13

— Позови Рихмана.

— Рихман! Рихман! — закричал мальчик убегая.

Рихман только что, упершись ладонями в колени, подставил свою спину очередному прыгуну. Когда он выпрямился, то Миша признал в нём длинноносого мальчика, которого заметил раньше в сенях. Скользя по натёртому паркету, Рихман подбежал и нетерпеливо спросил:

— Чего вам, Фаддей Петрович?

— Вот тебе сосед за столом и по комнате, — ответил Фаддей Петрович. — Смотри, ты старше. Будь к нему внимателен.

Фаддей Петрович ушёл, а Рихман, заложив руки за спину, оглядел Мишу с головы до ног и спросил:

— Как тебя зовут?

— Михайло Головин, — торопливо ответил Миша.

— Какой ты круглый! Небось, бегать совсем не умеешь?

— Я хорошо бегаю, — возразил Миша, — и плавать умею и на деревья лазить.

— А ползать умеешь? — крикнул Рихман, сделал ему подножку, и Миша очутился на четвереньках.

— Медвежонок! — закричал Рихман. — Настоящий ты медведь! Недаром тебя Михайлом зовут. А ну, покажи, как бабы за водой ходят, как ребятишки горох воруют!

Но Миша уже вскочил и, засучивая рукава, воскликнул:

— А ну, выходи! Я не посмотрю, что ты старше. Я тебе так дам — охнуть не успеешь! Михайло — имя хорошее. Мне его в честь дяди дали — Михайла Васильевича!.. Будешь драться, или мне тебя так поколотить?

— Не буду, — сказал Рихман. — Михайло Васильевич всей нашей семье благодетель и второй отец. Будем дружить! Ты меня просто Федей зови. Я сам отколочу того, кто тебя дразнить станет... Становись в пару, обедать зовут.

На столе уже стояли тарелки с ухой, и Федя, усаживаясь рядом с Мишей, шепнул:

— Изрядно кормят! Ещё бураки будут с осетриной. А на третье — каша. На наших харчах, Михайло, живо поправишься. А то ты такой худенький-худенький! — И он ущипнул его в бок.

— Сам поправляйся, тебе нужней! — ответил Миша, засмеялся и тоже ущипнул Федю.

— У!.. Лапы медвежьи! — сказал Федя и тоже засмеялся.

Тут подали кашу, такую крутую, что ложка в ней стоймя стояла, и новые друзья, замолчав, усердно принялись за еду.

После обеда Семён Кириллович сам отвёл Мишу в классы. Учитель указал Мише его место и велел соседу показать ему немецкие буквы.

— Эту неделю я тебя не буду вызывать, — сказал учитель, — а затем проверю твои успехи. Если ты постараешься, то сумеешь догнать своих товарищей.

Миша усердно принялся вырисовывать буквы. Сосед время от времени поглядывал, как он пишет, и шёпотом поправлял его.

— Ты в какой комнате? — спросил он.

— С Рихманом Федей, — ответил Миша.

— Значит, со мной тоже. А ещё с нами Саша Хвостов. Вон он сидит за дворянским столом.

— Зачем?

— Как — зачем? Они дворяне, а мы поповичи, солдатские и матросские дети. Чтобы от нас грубостей не набрались. Некоторые здесь даже не живут, а только на уроки приезжают со своими гувернёрами. А сами ещё грубее нас и дерутся и бранятся.

— А Федя где сидит?

— А вон за отдельным столом. Его на эту неделю от всех отсадили, потому что он запустил бумажных голубей в классе и попал в учителя. Учитель обозлился, хотел его тростью ударить, но Федя не испугался и закричал, что он Михайлу Васильевичу пожалуется, а учитель пожаловался Семёну Кирилловичу, и Федю так посадили, чтобы он не мог шалить. Но он говорит, что у него больше терпенья нет быть добронравным.

— А как твоё имя? — спросил Миша.

— Кóсма.

— Такого имени нет, — сказал Миша.

— Нет, есть. По-простому это будет Кузьма, а по-учёному выходит Косма. А я обязательно буду учёный. А ты?

— Мне тоже очень хочется.

— А какая тебе наука нравится?

Миша признался, что он ещё мало знает, какие бывают науки, и ему всё очень хочется узнать.

— А я буду химиком, — важно сказал Косма. — Ты знаешь, что такое химия?

— Я у Михайла Васильевича видел химическую лабораторию.

— Видел! Вот счастливый! Мне бы глазком взглянуть! Слушай, хочешь, я тебе мою лабораторию покажу? Только поклянись, что ты никому не скажешь.

— Чем клясться?

— Ну, чем хочешь!

— Чем хочешь клянусь, никому не скажу.

— Слушай, когда классы кончатся, все побегут во двор гулять, а ты не беги, подожди меня. Я... Ай! — закричал он.

Учитель, уже давно заметивший, что новые соседи не пишут, а шепчутся, на цыпочках подкрался к ним. Весь класс, затаив дыхание, ждал, что будет.

Учитель схватил Косму за ухо и так, не отпуская, отвёл на другое место, а рядом с Мишей посадил совсем взрослого мальчика. Этот беседовать не стал, а хмуро показал Мише другую букву и время от времени говорил:

— Кверху тоньше веди, книзу толще!

И так кончился урок.

Когда мальчики, толкая друг друга и прыгая через скамейки, выбежали из класса, Миша поотстал от них и оглянулся, отыскивая Косму. Но Косма уже подходил к нему, держась рукой за распухшее ухо, и таинственно шепнул:

— Идём!

Он привёл его в небольшую комнату, где стояли четыре кровати, четыре стола и четыре табуретки, оглянулся, приоткрыл дверь, выглянул в коридор, запер дверь и сказал:

— Поклянись ещё раз!

Миша, замирая от любопытства, ещё раз поклялся, и в то же мгновение Косма нырнул под кровать. Он довольно долго возился там и наконец вылез, весь красный, таща за собой небольшой сундучок. Потом снова залез под кровать и снова появился, зажимая в руке очень большой ключ. Ещё-раз оглянувшись, не идёт ли кто, он стал на колени перед сундучком, вставил ключ в замок и повернул его. С мелодичным звоном замок открылся, и Косма поднял крышку сундука.

— Иди сюда! — шепнул он.

Миша опустился на пол рядом с ним.

Крышка сундука была оклеена разными картинками, и среди них был портрет Михайла Васильевича, вырванный из его сочинений. На другой картинке было нарисовано, как человек в нарядном кафтане отшатывается, будто его ударили, а прямо на него летит большой белый шар.

— Это Рихмана отец, тебе Федя расскажет, — сказал Косма и начал вынимать из сундука свои сокровища.

Тут были аптекарские баночки и пузырьки, заткнутые бумажками и наполненные разными порошками и жидкостями, немного лабораторной посуды, похожей на ту, которую Миша уже видел, но щербатой и частично побитой, так что, вероятно, её выбросили, а Косма подобрал. На самом дне лежала хорошенькая медная ступка, в каких повара толкут корицу, гвоздику и тому подобное.

— Вот, — сказал Косма, со счастливой улыбкой разглядывая расставленное на полу хозяйство. — Я по воскресеньям, когда все уезжают по домам, целый день занимаюсь химией.

— А откуда ты знаешь, что надо делать? — спросил Миша.

— Я ещё не очень хорошо знаю. Мне немного рассказали старшие гимназисты. У одного есть книга по химии, и он мне иногда немного из неё читает, но в руки не даёт, жадничает. Говорит, что я всё равно не пойму. Но я пойму и без него добьюсь. Порох тоже нечаянно изобрели. Толкли в ступе всякую всячину, и вдруг всё взорвалось и оказался порох. Я, может быть, тоже буду вот так толочь, и вдруг окажется изобретенье.

— А вдруг взорвётся? — сказал Миша и опасливо отодвинулся.

— Вот ещё! — ответил Косма. — Если бы все взрывались, то и химиков бы ни одного не осталось!

Он бережно убрал свои банки и склянки, запер сундук и снова где-то под кроватью спрятал сперва ключ, а потом сундучок.

— Пойдём, что ли, побегаем по двору, — сказал он. — До ужина ещё осталось время.

Глава третья

Неделя прошла незаметно. Миша уже через три дня знал немецкие буквы и начал учить слова. По арифметике он оказался лучше многих и уже начинал подумывать, что хоть он и моложе всех годами, а всё не из последних гимназистов.

В воскресенье рано утром за ним приехала карета и повезла его на Мойку. Здесь его встретили с восторгом.

— Ах, Мишенька, как тебе мундирчик к лицу! — воскликнула Матрёша.

— Вас не узнать, братец! — шепнула Леночка.

Елизавета Андреевна пощупала сукно на рукаве и сказала:

— Ты теперь уже не дитя и должен хорошим поведеньем отблагодарить своих благодетелей.

А за завтраком Михайло Васильевич, кладя ему на тарелку большой кусок пирога, негромко сказал:

— Молодец! Мне Семён Кириллович говорил о твоих успехах.

До самого обеда Миша бегал по всему дому и всем рассказывал, как хорошо в гимназии. У лаборанта он выпросил для Космы несколько ненужных склянок. Игнату Петрову пересказал всё, чему за неделю научился. Но после обеда, когда Михайло Васильевич уехал на весь вечер, ему стало скучно, и он обрадовался, когда пришло время возвращаться в гимназию.

В гимназии в его комнате ещё не был зажжён огонь. Федя Рихман лежал на кровати и просил ему не мешать, потому что он сочиняет стихи. Саша Хвостов ещё не вернулся от родителей. Косма Флоринский сидел в темноте у окна и смотрел на заснеженный двор. У него была завязана рука.