Роберт Святополк-Мирский - Заговор князей Страница 13

Находясь в Боровском монастыре, Иосиф призвал к иноческой жизни всю свою семью. Постриглись у Пафнутия трое его младших братьев, получив имена Вассиан, Акакий и Елиазар, постригся старик-отец, и ушла в Волоколамскую женскую обитель мать Мария.

В 1476 году скончался отец Иосифа, а год спустя — игумен Пафнутий. Он назначил Иосифа своим преемником, и полномочные старцы отправились к великому князю, чтобы сообщить ему о кончине настоятеля, а также о его последней воле. Великий князь к тому времени уже много слышал о необыкновенно способном и благочестивом иноке. Он утвердил назначение и через месяц Иосиф прибыл в Москву для посвящения.

1 мая 1477 года 37-летний Иосиф был рукоположен митрополитом Геронтием в священники и игумены. Сам Великий князь Иван Васильевич несколько раз принимал у себя Иосифа, угощал обедами, подолгу беседовал с ним, что сразу же поставило Иосифа в ранг лиц, не только приближенных к государю, но и более того — почитаемых им, а таких лиц было в московском княжестве немного. Однако, тогда Иосиф еще не разделял тех взглядов Ивана Васильевича, которые спустя много лет будет поддерживать и укреплять всем свом могущественным авторитетом, — в то время его очень насторожило и даже обеспокоило явное стремление великого князя к единовластию во всем, даже в церковных делах. Он прекрасно понимал, к каким тяжелым последствиям для независимости церкви может привести это стремление.

Вернувшись в монастырь игуменом, Иосиф первым делом собрал всех иноков и объявил, что намерен ввести внутренний распорядок еще более строгий, чем был при Пафнутии. Его поддержали лишь родные братья и еще несколько единомышленников. Все остальные решительно воспротивились. И вот однажды ночью в начале 1478 года игумен Иосиф, да один из самых благочестивых иноков Герасим Черный бесследно исчезли из монастыря. Шли недели, месяцы, а от пропавших не было никаких вестей. Отправились снова полномочные старцы в Москву и сообщили государю о происшедшем, прося дать им нового игумена. Великий князь принял известие, так, будто прекрасно обо всем был осведомлен, все сокрушался, не он ли обидел чем-нибудь благочестивого Иосифа и отпустил старцев обратно ни с чем, точнее с наказом ждать своего игумена, пока он не появится. Он появился ровно через год со дня своего исчезновения и заявил, что обошел много разных обителей, изучая царящие в них нравы и обычаи, после чего еще более укрепился в необходимости ввести в Боровском монастыре самый строгий устав. За время отсутствия игумена сторонников этой идеи не прибавилось, и большинство иноков решительно воспротивились любым нововведениям. Казалось, Иосиф только этого и ждал. Он тут же с необыкновенным смирением заявил, что не желает производить в монастыре раздор, и на следующий же день снова покинул обитель. С ним ушли его братья и четверо верных сподвижников. Как вскоре выяснилось, Иосиф не просто покинул монастырь — он покинул землю, принадлежащую великому князю, и перебрался в Волоколамск под покровительство князя Бориса Волоцкого. Удельный князь и его супруга Ульяна встретили его с большой радостью и почестями, а князь Борис тут же предложил Иосифу выбрать удобное место для основания новой обители. Вскоре Иосиф отыскал такое место. Оно находилось в 13 верстах от Волоколамска между реками Сестрой и Стругой, впадающими в близлежащее озеро, и здесь 6 июля 1479 года был заложен небольшой деревянный храм. При торжественной церемонии закладки присутствовал вместе со всеми своими боярами князь Борис Волоцкий, который и заложил вместе с Иосифом первое бревно в основу будущего храма.

Так возник новый монастырь, которому скоро суждено будет стать оплотом борьбы за могущество русской православной церкви и, поднимая то первое бревно, Иосиф не знал, что строит себе памятник на многие столетия, так же как, наверно, не думал, что здесь отныне проведет он большинство дней своей долгой, богатой событиями жизни, здесь умрет, и здесь же будет погребен.

К 15 августа строительство было окончено, и новый храм освятили во имя Успения Пресвятой Богородицы, а вокруг уже росли монастырские строения. Князь Борис Васильевич оказывал самое ревностное участие во всем, что касалось новой обители, и еще задолго до ее закладки исходатайствовал благословение новгородского архиепископа Феофила. Волоцкая земля, несмотря на ее близость к Москве, входила в Новгородскую епархию и, перебравшись в Волоколамск, Иосиф не только вышел из-под прямого влияния великого князя, но также из прямого подчинения митрополиту. Свое нынешнее положение он считал чрезвычайно выгодным и удобным для тех дел, которые он намеревался совершить во славу веры и церкви.

И вот сейчас, расхаживая взад и вперед по келье и готовясь к важному разговору с князем Борисом, Иосиф прекрасно осознавал, что собирается приложить руки к делу, в котором очень легко лишиться головы. Нет, Иосиф не боялся смерти, он почти ничего не боялся, но было бы досадно, если бы обширные и великие его планы, так всесторонне обдуманные за двадцать лет в тиши боровских лесов, бессмысленно погибли бы вместе с ним, из-за неудачи какого-то жалкого мятежа удельных князей.… С другой стороны, сопротивление великокняжеских братьев ослабляло дерзко растущее стремление московского государя к полному единовластию, и это ослабление входило в планы Иосифа…

… Светская власть должна быть подчинена духовной, а чем сильнее и самодержавней будет становиться великий князь, тем неохотнее будет он прислушиваться к советам мужей церкви. Этого нельзя допустить. Значит, дело братьев следует поддержать, но… Но… В этом «но» и заключена вся суть…

В дверь тихо постучали. Три удара и еще один. Это — Елиазар. Самому младшему из братьев Иосиф доверил голубей. Никто, кроме Елиазара не имел к ним доступа, — он один вынимал из колец на лапках своих почтальонов маленькие кусочки бумажек, испещренные загадочными каракулями, и доставлял Иосифу, он и отправлял этим же путем послания своего старшего брата с птицами, выученными так, что только смерть могла помешать им долететь туда, куда нужно.

— Войди, — сказал Иосиф.

— Прости, — извинился Елиазар, — Ты не велел тревожить, но мне показалось, что от отца Мефодия пришло важное известие, и что оно может помочь тебе в твоих размышлениях, — Елиазар чуть заметно улыбнулся и протянул маленькую трубочку.

Иосиф подошел к окну и развернул письмо. Там было написано:

«М-И. 2л. О-Л + н. 22 в Брт. на рбж. 1 — у ФК. 23 ФБ — к в.к.»

— Спасибо, брат, — улыбнулся Иосиф, — Возможно, это действительно мне пригодится.

Елиазар слегка поклонился с ласковой улыбкой на устах и вышел, а Иосиф снова задумался.

Донесение не было тайнописным, но если б оно даже попало в чужие руки, вряд ли кто-нибудь разобрал, что скрывается за этими каракулями. Иосиф же без запинки все прочел и понял сразу: Мефодий сообщал ему, что двое людей Оболенского-Лыко убиты ночью 22 октября в Бартеневке на рубеже, а один укрылся у Картымазова, а 23 октября, то есть вчера, Филипп Бартенев отправился к великому князю.

Это было плохое известие для князя Бориса, но очень хорошее для Иосифа. Он ничего не знал о том, кто были эти люди, куда были посланы и зачем, но без труда обо всем догадался. И то обстоятельство, что князь Борис скрыл от него свои действия, давало теперь Иосифу ключ к предстоящему разговору и прекрасный шанс для поворота грядущих событий в нужное направление…

Князь Борис приехал в полдень. Его сопровождали бояре и среди них, конечно, Оболенский-Лыко, который стал в последнее время любимцем князя. Как обычно, Борис привез целую телегу продовольствия для поддержания жизни иноков, а также поднес от себя и княгини Ульяны два рубля[3] денег на нужды строительства, да еще от имени всех бояр рубль поднес Оболенский-Лыко.

Иосиф встретил князя Бориса у входа в храм, с достоинством принял пожертвования, ответил на почтительные приветствия и благословил прибывших. Потом состоялось богослужение. Иосиф видел, как горячо молился князь и догадывался, о чем он молит Бога. Борису Васильевичу недавно исполнилось тридцать лет, но в отличие от старшего на три года Андрея Большого, который лицом и телом очень походил на великого князя Ивана, Борис был ниже ростом и коренастее, а вот нос у него был такой же длинный и с горбинкой, как у всех потомков Калиты. Князь Борис обладал в общем характером спокойным и сдержанным, но если уж впадал в гнев, становился чрезмерно яростным и жестоким, о чем потом часто горько сожалел и долго каялся в молитвах, как это часто бывает с людьми нетвердого и непостоянного нрава.

Поглядывая искоса на Бориса, который быстро крестился и горячо шептал молитвы, Иосиф подумал, что, должно быть, князь, собираясь взбунтоваться против старшего брата-государя, заранее умоляет Господа простить ему этот грех и тут же оправдывает себя тем, что иначе поступить не может.