Наталья Павлищева - Великолепный век. Роксолана и Султан Страница 13

Махидевран, сидевшая у валиде, когда туда пришла Фатима, махнула рукой:

– Тощая, и ротик у нее маленький. Такие Повелителю никогда не нравились.

Хафса подумала, что этим ротиком новенькая может произносить много умных слов, которые могут так понравиться Сулейману, что никакие большеротые не понадобятся. Подумала, но вслух говорить не стала. А для себя решила: скоро женский день в хамаме, там и посмотрит.

– Фатима, присмотри за ней, чтобы глупостей не натворила: похоже, она из тех, кто запреты не очень уважает. И надо расспросить Ибрагима, где взял. Завтра скажи, чтобы пришел ко мне.

На следующий день Ибрагима расспросить не удалось, тот лежал в лихорадке. А вот приглядывать за Роксоланой пришлось действительно.

С утра Фатима снова принялась за наставления. Она рассказывала об иерархии в гареме, о том, что главная женщина – валиде-султан, мать султана. Именно она правит гаремом. Роксолана тихонько фыркнула:

– Султанской матери больше делать нечего, как наложницами руководить!

– Гарем не только наложницы, а все женщины и дети дома.

– Это же такая толпа!

– Да, потому и нелегко валиде-султан. Ей помогает хезнедар-уста, в ведении которой все хозяйство. Она следит за распределением работы и всяких благ, а также командует рабынями. Евнухами распоряжается кизляр-ага. Вот с кем нужно быть осторожной: кизляр-ага человек хороший, но обидчивый. Постарайся быть с ним вежливой и не болтай, что придет в голову.

– Я буду молчалива, как рыба, – согласилась Роксолана. – А женщины?

Она уже мысленно ругала Зейнаб за то, что почти ничего не рассказала о гареме, прежде чем отправить ее в Стамбул. Могла бы просветить. Может, сама не знала, ведь отсюда, кажется, на волю не выходят?

– Пока вы просто рабыни, и если валиде-султан или хезнедар-уста завтра распорядятся, то станете прислуживать кому-нибудь из вышестоящих наложниц. Но пока на вас решили просто посмотреть, на что сгодитесь.

Если Повелитель на тебя обратит внимание или валиде-султан решит, что ты чего-то стоишь, станешь гезде, тогда получишь свою комнату и рабыню в услужение, а то и нескольких.

Та девушка, которая Повелителю понравилась, и он решил позвать к себе, а еще лучше не раз, становится икбал, фавориткой. Если Аллах даст дитя, то она уже кадина. Ну, а выше только жены Повелителя, таких может быть четыре, главная – баш-кадина.

В гареме лучше ни с кем не ссориться, всем улыбаться, но никому не верить и языком не болтать. Более опасного места в Стамбуле нет, здесь нельзя ни с кем дружить или враждовать. Исхитришься – выживешь, а нет, так можешь либо на всю жизнь остаться просто рабыней, можешь на девять лет гезде, а можешь и вообще быть отравленной.

– Почему девять?

Про отравление думать не хотелось: наблюдая за тем, как разговаривают друг с дружкой наложницы, Роксолана еще вчера поняла, что в центре клубка ядовитых змей было бы безопасней. За улыбками скрывалась зависть, и даже ненависть – неудивительно, столько женщин боролись за внимание одного-единственного мужчины, и те, кто этого внимания уже добился, вовсе не были готовы отдавать завоеванные позиции просто так. В ход шло все – оговоры, подброшенные вещи, яд…

Этих историй Роксолана уже наслушалась вчера вдоволь. Новенькую торопились «просветить» по поводу того, с кем можно дружить, а с кем не стоит, причем одна наговаривала на другую, якобы предупреждая, а оговоренная тут же поливала грязью первую. Для себя Роксолана решила, что забьется в уголок и будет сидеть тихо, как мышка, до тех пор, пока… А что пока, сама и не знала.

Нет, она не будет ни с кем воевать или кому-то пакостить, не станет вмешиваться ни в чьи разборки и вступать ни в какие союзы, будет всем улыбаться и всех сторониться. Она сама по себе, даже если придется кому-то прислуживать. А свой страх и тоску скрывать за смехом и песней. И стихи читать тоже не будет, мало ли что в них услышат. Роксолане хотелось жить, просто жить, даже среди этого змеиного логова.

К чему заводить и содержать такой змеевник? Что, султану четырех жен для услады мало? Ну, купил бы еще пяток рабынь, как вон были в Кафе, чтоб и для работы хватало, и для ночной услады. А тут такая толпа, ее же содержать, кормить, поить, одевать, охранять надо. Нелепо.

Про змеевник Роксолана даже Фатиме говорить не стала, уже усвоила ее же первые уроки, а вот о своей решимости стать незаметной и ни с кем не знаться, сказала. Такой разумный вывод Фатиме очень понравился:

– Правильно. Хочешь выжить – будь как можно тише и приветливей. Надо только постараться, чтобы не попала к Махидевран, она тебя поедом съест. Не попадайся ей на глаза.

Радости этот разговор, конечно, не принес. Фатима все поучала и поучала, пока Роксолана (а Настя теперь звала себя только так, вопреки данному ей имени Хуррем) вышивала, старая рабыня рассказывала об отравлениях, о том, как наказывают рабынь, как топят в Босфоре, как вынуждают делать выкидыши, портят лица…

– Выкидыши? Дети же от Повелителя?!

– Ну и что? Вот твои дети, например, совсем ни к чему Махидевран.

– И… и что?

– Подсыплют в еду что-нибудь, чтобы несколько дней промучилась и выкинула.

– Боже мой!

– Да в гареме все могут сделать. Подбросить под подушку кинжал и помочь его обнаружить. Попробуй тогда доказать, что не замышляла покушение на Повелителя. Или что-нибудь из мужской одежды в комнату подкинут, чтобы обвинить, что неверна.

Роксолане стало просто дурно от этих слов: конечно, она вспомнила те запретные ласки… Чтобы не выдать своих мыслей, живо поинтересовалась:

– Выходит, лучше всего, чтобы тебя не заметили не только жены Повелителя, но и сам Повелитель тоже? Тише живешь – дольше жизнь продлится?

– Не совсем. Сумей найти золотую середину, ты умная, у тебя получится.

Девушка вздохнула:

– Я умная, но не подлая. Выжить за счет чьей-то беды не смогу, по трупам не пойду, ради своего положения другую не утоплю.

Фатима усмехнулась:

– Захочешь жить – и сможешь, и утопишь, и по трупам пойдешь. Жизнь заставит и осторожной быть, и коварной, и даже подлой. Здесь все простительно. В стае волков нельзя быть ягненком. Долго нельзя. Подумай над этим, только не бросайся сразу в омут головой, может, удастся выжить.

Она хотела выжить, очень хотела. Долго думала над словами Фатимы, пальцы ловко орудовали иголкой, стежок ложился к стежку, а мысль к мысли. Фатима права – выбора у нее просто нет: либо погибнуть сразу, либо бороться за жизнь почти любыми способами, даже не слишком честными.

Но пока Роксолана решила только затихнуть, там видно будет. Оказалось это не так просто, в первый же день едва не нажила (а может, и нажила?) себе врага, действуя из лучших побуждений.

Кизляр-ага поскользнулся, Роксолана, оказавшаяся рядом, подставила ему руку, чтобы удержать, но евнух шарахнулся, словно от прокаженной, с трудом удержавшись на ногах. А вот чалма не удержалась, свалилась с головы. И от нее в сторону прямо под ноги Роксолане покатилась какая-то трубочка.

Девушка хорошо помнила наставления Фатимы о том, какую власть в гареме имеет кизляр-ага, и свое обещание быть приветливой со всеми, даже с этим противным евнухом. Потому она резво нагнулась, подхватила трубочку и с улыбкой протянула кизляр-аге:

– Вот… вы уронили…

Тот схватил трубочку так, словно Роксолана подала ему нечто постыдное, что нужно немедленно спрятать, живо сунул ее за ткань чалмы и поспешил прочь своей странной семенящей походкой. Взгляд, который главный евнух бросил на девушку, мог бы просто испепелить.

– Чего это он?

Фатима, шипя, потащила ее прочь:

– Ты чего удумала?! Зачем трубочку кизляр-аги взяла?!

– Он уронил, я подала.

Фатима, не сдержавшись, фыркнула и поспешно прикрыла рот рукой, отвернулась. Роксолана пристала к ней:

– Да что не так? Почему нельзя человеку помочь?

– Трубочку в следующий раз не трогай, даже если она тебе за пазуху упадет!

– Почему? Что это за трубочка?

Шепотом, все еще пытаясь сдержать рвущийся изнутри смех, Фатима рассказала:

– Кизляр-ага кастрированный человек, знаешь?

– Да.

– Ты мужчину голым видела?

– Да. Нет, только совсем издали, когда мужчины после бани в озеро кидались.

– А близко?

– Нет.

– А мальчиков-то видела?

– Да, братиков, но маленьких.

– Что у них впереди?

– Ну… петушок…

– Что мужчина этим петушком, а у взрослого целым петухом делает?

Роксолана покраснела до корней волос.

– Правильно покраснела. А еще писают они из этого. А у евнухов все отрезано. Если отрезать, то не только с женщиной нельзя справиться, но и писать тоже.

Девушка смотрела на наставницу, просто вытаращив глаза:

– Трубочка-то тут при чем?

– У них одна дырка впереди остается. Когда успевают, то вставляют эту самую трубочку, чтобы отлить.

– А если не успевают?

– Тогда льется само. Чтобы по ногам не текло, повязку носят.