Олдос Хаксли - Луденские бесы Страница 13

Возможно, в глазах Господа так оно и было, но только не в глазах людей. С точки зрения добрых луденцев, Мадлен просто стала очередной наложницей приходского священника. Маленькая святоша, что держалась недотрогой, на самом деле оказалась обычной шлюхой — бесстыднейшим образом уступила домогательствам этого мерзкого Приапа в рясе, этого козла в камилавке.

Собрание врагов священника, встречавшихся каждый день под сенью аптекарева крокодила, преисполнилось негодования. Самые яростные филиппики в адрес кюре раздавались именно здесь. Эти люди ненавидели Грандье, но, поскольку он устраивал свои делишки с невероятной ловкостью, не знали, как к нему подступиться, поэтому им приходилось ограничиваться руганью и угрозами. Раз ничего нельзя было сделать, по крайней мере, отводили душу. Причем хула не ограничивалась пределами аптеки. Дошло до того, что родственники мадемуазель де Бру решили положить «клевете» конец. Неизвестно, что думали они о предосудительной связи Мадлен с ее духовником, однако, подобно прокурору Тренкану, эти люди свято верили, что юридически установленная истина — самая лучшая из истин. Magna est veritas legitima, et praevalebit[30]. Основываясь на этой максиме, они убедили Мадлен подать в суд на мэтра Адама за клевету. Дело было рассмотрено в парижском парламенте, и аптекаря признали виновным. Местный помещик, враждебно относившийся к роду де Бру и ненавидевший Грандье, подал от имени аптекаря апелляцию. Состоялось второе разбирательство, на котором решение нижней инстанции было подтверждено. Бедного Адама приговорили к штрафу в 640 ливров, возложили на него судебные издержки за оба процесса, и еще он должен был в присутствии городских магистратов, Мадлен де Бру и ее родственников коленопреклоненно и с непокрытой головой признать «громким и четким голосом, что он злонамеренно и необоснованно возводил нелепые и позорные хулы на вышеуказанную девицу, за что теперь просит прощения у Господа, короля, правосудия и вышеозначенной мадемуазель де Бру, публично объявляя ее девой добродетели и чести». Именно так все и произошло. Юридическая истина одержала триумфальную победу. Прокурор и лейтенант полиции, будучи членами юридического сословия, не могли не признать поражения. Очевидно, при следующей атаке на Грандье его любовницу придется оставить в покое. В конце концов, по матери она происходит из рода Шове, ее двоюродные — род де Серизе, ее свойственники — Табары, Дрё и Женбо. Когда у женщины такие влиятельные связи, нечего сомневаться, что любой суд признает ее «девой добродетели и чести». А беднягу аптекаря, конечно, жалко — штраф и судебные издержки довели его до разорения. Увы, неисповедимы пути Провидения. Каждый должен нести свой крест, как справедливо заметил апостол.

В обществе врагов Урбена Грандье появилось два новых члена. Первым из них был видный юрист, королевский адвокат Пьер Мено. Много лет подряд он предлагал Мадлен выйти за него замуж. Отказы не обескураживали адвоката, он не терял надежды, что рано или поздно ему достанутся и сама мадемуазель, и ее приданое, и завидные связи. Можно себе представить, как неистовствовал почтенный мэтр, когда узнал, что Мадлен предпочла ему священника. Тренкан с сочувствием выслушал жалобы обиженного и, в качестве утешения, предложил ему союз. Предложение было принято с пылом, и отныне Мено сделался одним из самых активных участников заговора. Еще одним ценным приобретением для союзников стал приятель Мено, сельский дворянин по имени Жак де Тибо. Прежде он служил солдатом, а теперь являлся неофициальным представителем кардинала Ришелье, проводя в провинции политическую линию своего покровителя. Жаку Тибо кюре сразу не понравился. Жалкий попик, выходец из незнатной среды, а отрастил себе кавалерийские усы, держится будто вельможа, да еще тычет всем в нос своей латынью, словно доктор Сорбонны! И еще посмел увести невесту из-под носа у королевского адвоката! Нет, такого спускать было нельзя.

Первым делом Тибо взялся за одного из самых могущественных покровителей и друзей священника — маркиза дю Белле. Обличитель так громогласно обвинял Грандье во всех мыслимых и немыслимых грехах, что маркиз дрогнул, образумился и отныне объявил своего бывшего наперсника персоной нон-грата. Грандье был глубоко обижен и не на шутку встревожен. Доброжелатели не преминули сообщить ему, какую роль в маркизовом предательстве сыграл Тибо, поэтому при первой же встрече кюре (наряженный в полное священническое облачение, он как раз собирался войти в церковь Святого Креста) обратился к своему врагу с горькими словами упрека. Вместо ответа Тибо размахнулся тростью и ударил Грандье по голове. Началась новая фаза луденской битвы.

Первым в наступление перешел Грандье. Поклявшись отомстить обидчику, он следующим же утром отправился в Париж. Насилие над духовной особой являлось святотатством, причем не словесным, а действенным. По такому поводу можно было обратиться и в парламент, и к генеральному прокурору, и к канцлеру, и к самому королю.

Не прошло и часа, а мэтр Адам уже знал об отъезде кюре, равно как и о цели этой отлучки. Бросив пестик, которым он растирал снадобья, аптекарь побежал к прокурору, а тот, в свою очередь, немедленно созвал всех членов коалиции. После продолжительной дискуссии был разработан план ответного удара. Пусть священник жалуется в Париже королю, а они тем временем отправятся в Пуатье и пожалуются епископу. Документ был составлен по всей юридической форме. В нем кюре обвинялся в распутстве и совращении многих замужних женщин и юных девушек, в невежестве, в безверии, в пренебрежении молитвой, а также в прелюбодеянии, совершенном в священных пределах храма. Придать этим обвинениям весомость оказалось проще простого. Мэтр Адам отправился на рынок и завербовал двух субъектов, которые согласились за небольшое вознаграждение подписать любой документ. Один из них, по имени Бугро, умел подписываться, а второй, его звали Шербонно, поставил крест. Когда дело было сделано, «свидетели» получили вознаграждение и с ликованием отправились в кабак. Наутро прокурор и лейтенант полиции оседлали лошадей и не спеша отправились в Пуатье. Там они предстали перед юридическим советником епископа, так называемым «блюстителем пристойности». К восторгу доносчиков выяснилось, что в епархии луденский кюре на дурном счету. Сюда доходили слухи о его любовных приключениях. К неосмотрительности и нескромности добавлялся грех еще более серьезный — заносчивость. Например, совсем недавно наглец посмел от собственного имени, не обращаясь в епархию, выдать разрешение на брак, а плату положил в собственный карман. Господа из Лудена пожаловали кстати — давно пора было дать укорот этому дерзкому питомцу иезуитов.

Заручившись письмом от «блюстителя пристойности», Тренкан и Эрве направились к его преосвященству, чья резиденция находилась в великолепном замке Диссэ, в четырех лигах от города.

Анри-Луи Шастенье де ла Рошпозе считался среди князей церкви белой вороной. Он стал прелатом по праву знатного рождения, однако в то же время был мужем высокоученым, автором глубокомысленных толкований Священного Писания. Его отец, Луи де ла Рошпозе, числил среди близких друзей самого Йозефа Скалигера[31].

Юный аристократ, он же будущий пуатевенский епископ, стал учеником этого выдающегося ученого, которого Марк Петтисон назвал «величайшим из умов, когда либо устремлявшихся к знанию». Надо отдать епископу должное: несмотря на протестантизм своего учителя и яростные нападки иезуитов на автора «De emendatione temporum», он не отступился от своего наставника. Правда, ко всем прочим еретикам господин де ла Рошпозе относился непримиримо. Он ненавидел гугенотов, которых в его диоцезе расплодилось великое множество, и делал все что мог, дабы испортить им жизнь. Впрочем, скверный характер обычно беспристрастен, как дождь, с равной щедростью орошающий и сады праведников, и сады грешников. Когда епископу досаждали единоверцы, он обходился с ними столь же круто, сколь с протестантами. Например, в 1614 году принц Конде писал регентше Марии Медичи, что двести семей по приказу священника выселены из города и гарнизону приказано стрелять по ним из аркебуз, если они приблизятся к воротам. В чем же состояло преступление этих несчастных? В том, что они присягнули на верность королевскому губернатору, которого терпеть не мог господин де ла Рошпозе. Принц просил ее величество покарать «этого попа за неслыханную наглость». Никакой кары, конечно, не последовало, и славный пастырь продолжал править в Пуатье, уже в сане епископа, до 1651 года, когда, дожив до преклонных лет, преставился от апоплексического удара.

Вздорный аристократ и мелкий тиран, но в то же время и ученый книгочей, для которого мир, расположенный за пределами его кабинета, был всего лишь источником раздражения, препятствовавшего истинно важным занятиям, — таков был человек, на аудиенцию к которому пришли враги отца Грандье. Через полчаса решение было принято. Приходской священник слишком зарвался, нужно преподать ему урок. Секретарю было велено распорядиться относительно ареста Грандье и доставки его в епископскую тюрьму города Пуатье. Соответствующий приказ был составлен, подписан и скреплен печатью, после чего передан Тренкану и лейтенанту полиции, дабы они воспользовались сим эдиктом по своему усмотрению.