Роман Антропов - Бирон Страница 13

Мориц зашатался на месте.

— Кто, кто осмелился сказать это и почему? — хрипло вырвалось у него.

— Вы любопытствуете узнать: кто? Извольте, я скажу: его светлость князь Меншиков. А почему… вам и это угодно слышать?

Мориц стоял как окаменелый.

— Потому что этот человек… что вы, ваше сиятельство, изволите быть рождены от незаконной матери, от метрессы вашего отца, — продолжала герцогиня, спустившись со ступеней «трона». — Вы обманули меня, Мориц, скрыв тайну вашего происхождения… и поэтому я… я возвращаю вам данную мною клятву быть вашей супругой. Советую вам в дальнейших поисках знатных невест быть более откровенным с ними. Прощайте!

И, гордо кивнув головой вконец ошеломленному претенденту на курляндский престол и на свою руку, Анна Иоанновна, сопровождаемая смертельно бледной гофмейстериной, баронессой фон Клюгенау, величественно вышла из зала.

Секунда, другая… Мориц провел дрожащей рукой по пылающей голове и тихо-тихо, колеблющейся походкой пошел к выходу.

Бирон торжествующе глядел ему вслед.

VI

«Нашествие» Меншикова на Митаву. Два соперника

Свидание Бестужева с Меншиковым состоялось в час ночи в Риге, в тот же самый день, когда у светлейшего была и Анна.

Тут же присутствовал и князь Василий Лукич Долгорукий.

— Вы что же это, любезнейший Петр Михайлович, изволили заварить в Митаве? — резко напустился на резидента всесильный вельможа. — Как вы могли допустить избрание Морица герцогом, раз вам было ведомо, что это не угодно государыне и вредно русским интересам?

Бестужев не растерялся. Старый дипломат проснулся в нем.

— Ваша светлость, вам должно быть известно, что я не имею права руководить волей и желанием сейма, — спокойно ответил он.

— Сейм! Что вы мне толкуете об этих пустоголовых баранах! Выбирают не они, а те, кто ими руководит… А ваше дело, как дипломата, заключалось в том, чтобы склонить и маршала, и канцлера в нашу пользу.

Бестужев повернулся к Долгорукому:

— Благоволите, ваше сиятельство, передать его светлости суть вашей сегодняшней беседы с депутатами.

Долгорукий обратился к светлейшему:

— Ваша светлость! В силу данной мне инструкции я представлял ваше имя и имя герцога Голштейнского, а о гессен-гамбургских князьях еще не упоминал. Когда я беседовал сегодня с курляндцами, они мне прямо заявили, что ни вас, ни герцога Голштейнского избрать они не могли по нескольким причинам. Во-первых, вы — неведомый для них кандидат, а герцог слишком еще молод, ему всего тринадцать лет. Во-вторых, — и это главное — об имени вашей светлости по киршпилям нигде упомянуто не было. Стояло только одно имя Морица, — вот почему они его и выбрали. Теперь депутаты изменять свой выбор не намерены. Они считают, что поступили весьма благоразумно, избрав Морица, так как в противном случае Речь Посполитая разделила бы Курляндию на воеводства. Я, ваша светлость, объявил им, что если они не учинят новых выборов и не отвергнут Морица, то с ними будет поступлено иным образом, весьма для них суровым.

— И, клянусь, я поступлю так!! — вырвалось у одураченного Меншикова. Жилы напряглись на его лбу и висках, лицо побагровело. Он затопал ногами. — Да, да! Я, я, Меншиков, смирю эту курляндскую сволочь.

И глубокой ночью он вступил с большим отрядом в Митаву, окруженный конвоем.

Это курьезное вступление походило на нашествие какого-нибудь хищного и алчного завоевателя на мирный, отнюдь не воинственный городок.

Митава, жившая все это время чутко-напряженной, нервной жизнью, проснулась от топота и грохота входивших «войск».

— Что это такое? Was ist das? Diese Soldaten… Aber was soll das bedeuten?[8] — в недоумении и испуге высовывались из готических окон буколических домов головы достопочтенных бюргеров в ночных колпаках и бюргерш в спальных чепцах.

А «светлейший» Данилыч, по-видимому, не на шутку возомнил себя ликующим триумфатором, Ганнибалом, Юлием Цезарем.

— Я покажу вам, как не повиноваться Российской державе, раз я, Меншиков, желаю быть вашим герцогом! — шептал он, упоенный своей властью.

Утром к нему явился Мориц Саксонский.

Меншиков принял его надменно, почти грубо. «Пирожник» закусил удила и плохо отдавал себе отчет в том, что делает.

Мориц после нанесенного ему герцогиней оскорбления был тоже взвинчен до последней степени.

Эта встреча соперников по претендентству на курляндскую корону не предвещала ничего доброго.

— Узнав, что вы избраны герцогом, ваше сиятельство, я нарочно прибыл в Митаву, чтобы опротестовать такое избрание сейма, — начал Меншиков.

Мориц, выпрямившись, воскликнул:

— Вот как?

— Да, это — воля и желание государыни императрицы.

— Теперь — увы! — это поздно, ваша светлость! Вы опоздали: сейм кончился, чины разъехались. Сейм выбрал меня, и никого иного теперь выбрать он не может, — насмешливо проговорил Мориц.

— Это мы увидим! — гневно воскликнул Меншиков. — Герцогом Курляндским желаю быть я!

— Ну, одного вашего желания еще недостаточно, чтобы так и случилось, — звонко расхохотался Мориц. Злоба к человеку, который так оскорбил его перед Анной Иоанновной и так опозорил его, заклокотала в побочном сыне короля Августа, и он резко продолжал: — Я явился к вам, милостивый государь, только как к представителю ее величества государыни императрицы, с целью оповестить вас о моем избрании, дабы это, через вас так же, стало ведомо ее величеству. Избавьте же меня от удовольствия слушать ваши гневные смешные запугивания! Потрудитесь не забывать, что вы говорите с сыном короля и избранным герцогом Курляндским.

Голова Морица гордо откинулась назад, в глазах засветилось глубокое презрение к стоявшему перед ним худородному выскочке.

Меншиков побагровел от бешенства.

— Я… я не знаю… официального сына короля Августа Второго; я знаю только графа Морица Саксонского, вступать с которым в брак я вчера именем императрицы запретил ее высочеству и светлости Анне Ивановне, — хрипло произнес он. — Кха, кха! И понимаете… понимаете, вы никогда не получите руки ее высочества!

Мориц презрительно усмехнулся:

— Вы, по-видимому, любезнейший, полагали удивить, поразить меня этим сообщением? Но вы жестоко ошиблись: я сам раздумал брать себе в супруги особу, забавляющуюся во вдовстве с полутайными, полуявными фаворитами. И если я вчера не бросил этого в лицо «русской царевне», то единственно потому, что воспитал в себе рыцарский взгляд на женщину, тот взгляд, о котором вы, конечно, вследствие вашего низкого происхождения не имеете и представления. А вот за те фразы, которые вы изволили произнести о моем царственном, — Мориц ударил себя в грудь, — происхождении, я от вас потребую сатисфакции.

— Что?! — вскочил Меншиков. — Вы мне грозите? — Он распахнул окно, ведущее во двор. — Вы видите этих солдат, мой конвой, отряды войск?

— Вижу.

— Так я… так я сию же минуту велю схватить вас, как дерзкого безумца-авантюриста! — крикнул светлейший.

Мориц огляделся.

Они были одни.

Он высоко взмахнул правой рукой и ударил Меншикова в лицо.

— Вот как принц крови отвечает на дерзости таких хамов-выскочек, как ты! — крикнул он.

Меншиков пошатнулся и совсем растерялся.

Прежде чем он опомнился, Мориц уже вышел и в дверях бросил ему:

— А секундантов своих я вам пришлю!

Нетрудно вообразить, что происходило со «светлейшим». Когда к нему по его зову явились маршал и канцлер Кейзерлинг, он в припадке неукротимого бешенства перешел все границы благопристойности.

Он брызгал слюной и, ударяя себя по Андреевской ленте, кричал, как одержимый:

— Не допущу! К черту этого Морица! Я вас заставлю отменить выборы! Я… я вас в Сибирь сошлю!

— Ваша светлость! — удерживала Меншикова его свита.

Но он, ругаясь скверными словами, входил все в большее и большее возбуждение.

— Я введу в Митаву двадцать тысяч войск! Я… я разрушу весь этот проклятый город!

Под вечер от Морица был прислан торжественный вызов на дуэль.

Разъяренный Меншиков вместо ответа послал отряд схватить этого «авантюриста». Но это безумное в чисто политическом отношении приказание не увенчалось успехом. Мориц скрылся.

Так окончился один из главных актов митавской трагедии, в которой несчастная Анна Иоанновна сыграла роль жертвы вечерней.

Началась долгая политическая митавская «заваруха».

VII

Перед приездом великого чародея

Прошло несколько недель после тех событий, которые шквалом налетели на Митаву.

Тоска, уныние царили в герцогском замке. Анна Иоанновна, потрясенная неудачным романом с принцем Морицем, впала в состояние глубокой апатии. Целыми днями она бродила, как тень, по унылым комнатам своей раззолоченной «темницы», а то просто переворачивалась с боку на бок на софе.