Александр Кравчук - Нерон Страница 13

Почему же Сенека так красноречиво доказывал, что появление комет подчинено неким определенным, хотя еще и неизвестным законам? Он был приверженцем того направления философии стоиков, которое провозглашало абсолютную взаимосвязь всех явлений на свете: «Как потоки воды никогда не возвращаются и даже не задерживаются, одну волну сразу сменяет последующая, так сменяется и порядок в судьбе, и нам следует, согласно с извечной очевидностью событий, подчиниться одному закону: выполнять то, что предрешено судьбой. Ибо что такое судьба? Это, как мне кажется, неизбежность всех явлений и случаев, нарушим, которую не в состоянии никакая сила. Судьба ведет нас. Уже первый час жизни предопределил, сколько и кому ее отмерено. Одна причина обусловлена Другой. Уже заранее предначертано, чему ты будешь радоваться, а что будешь оплакивать».

Поскольку все то, что происходит, издавна предрешено, не может быть и речи о каком-либо феномене, который существовал бы только сам по себе в полном отрыве от целого и не имел бы определенной причины возникновения. Поэтому-то и кометы должны повиноваться определенным законам!

Вера во взаимосвязи всего вела в свою очередь к вере в то, что звезды оказывают влияние на судьбы как всего человечества, так и отдельных людей. А поскольку ход и взаимное расположение небесных тел в любой момент можно было определить и подсчитать, то по звездной схеме пытались определить, что же случится в будущем. Сенека прямо заявлял:

«Даже от незначительного приближения планет зависят судьбы целых народов. Самые основные и несущественные проблемы складываются в зависимости от того, появится ли на небосклоне благоприятная или неблагосклонная звезда».

Итак, воспитатели Луция, Сенека и Хайремон, были сторонниками астрологии. Может быть, лучше сказать: приверженцами. Ибо эту странную науку трактовали тогда с религиозной почтительностью и набожным страхом. Вера в истинность астрологических предсказаний была всеобщей и непоколебимой. Император требовал совета знатоков астрологических наук по самым важным государственным вопросам с той же самой серьезностью, что и простая девушка, интересующаяся, когда наконец она выйдет замуж. Астрологов называли халдеями (ибо их искусство зародилось в Халдее, или Вавилоне) либо просто математиками или учеными.

Методы, какими пользовалось большинство этих «ученых», были простыми. Трималхион Петрония так рассказывал гостям о своем астрологе: «Я вообще от всяких дел хотел отстраниться, да отговорил меня подвернувшийся тут случайно звездочет-гречонок по имени Серапа, человек поистине боговдохновенный. Он мне все сказал, даже то, что я сам позабыл, все мне до нитки и игольного ушка выложил, насквозь меня видел; недоставало только, чтобы он мне сказал, что я ел вчера. Подумаешь — он всю жизнь со мной прожил.

Но помнишь, Габинна, ты, кажется, при этом присутствовал, когда он сказал мне: „Ты таким-то образом пленил свою госпожу. Ты несчастлив в друзьях. Никто тебе не воздает должной благодарности. Ты владелец огромных поместий“»[10].

Кто бы не поверил подобным пророчествам?

Однако и тогда были более тонкие толкователи звездных знаков. Один из них подвизался советником при Клавдии и Агриппине. Звали его Бальбилл. Он был баснословно богат и облачен высокими государственными чинами. Всем этим, как и астрологическими познаниями, он был обязан своему отцу Фрасиллу.

Род Фрасилла

Еще в пору своего пребывания на острове Родос Тиберий безгранично доверял Фрасиллу. Собственно, Тиберий попал сюда изгнанником, оказавшись в немилости у своего отчима, императора Августа. Бездействие, чувство неуверенности способствовали тому, что Тиберий занялся изучением астрологии, в чем ему помогал именно Фрасилл, с которым опального случайно свела судьба. С течением времени «математику» стали известны все сомнения, тревоги и замыслы императорского пасынка. И тот, будучи по природе крайне подозрительным, в конце концов стал подумывать, как бы избавиться от магистра тайных наук. Однажды оба они шли по высокому и отвесному морскому берегу. Тиберий хотел было, воспользовавшись случаем, столкнуть вниз спутника, знающего слишком много, но тут заметил, что Фрасилл чем-то крайне озабочен и подавлен. Тиберий поинтересовался причиной этого.

— Звезды говорят о грозящей мне смертельной опасности. Но если этот день закончится благополучно, в наших судьбах произойдут счастливые перемены.

Далеко на горизонте появился корабль. Сияющий Фрасилл воскликнул:

— Вот она, радостная новость! Этот корабль несет весть о конце изгнания.

Именно так, судя по многим рассказам, Фрасилл завоевал доверие Тиберия, ибо корабль и в самом деле прибыл с хорошими вестями. Другие же излагали события в еще более драматическом виде. Тиберий, чтобы выяснить, кто из астрологов толково читает по звездам, отправлял их в дом на краю пропасти. Там они занимались составлением гороскопов себе и Тиберию. Если их предсказания доверия не вызывали, раб, сопровождавший астролога, сталкивал того на обратном пути в пропасть. Только Фрасилл вышел победителем из этого состязания, ибо, взглянув на свой гороскоп, в ужасе воскликнул:

— Сейчас как раз решается моя судьба!

Колоритных историй подобного рода рассказывалось множество. Фактом было то, что Тиберий, человек замкнутый, не доверявший людям, по возвращении с Родоса не расставался с Фрасиллом. Ничего не изменилось и тогда, когда он вступил на престол. Как советник и наперсник императора Тиберия, Фрасилл оказывал значительное воздействие на дела империи, ибо любому важнейшему решению предшествовал «разговор» со звездами.

Свою внучку Эннию придворный астролог выдал замуж за юного аристократа Макрона. После раскрытия заговора Сеяна тот стал префектом, скорее всего не без помощи Фрасилла. Эта должность тогда была необыкновенно престижна. Император, чья ненависть к людям с каждым годом усугублялась, постоянно пребывал на острове Капри; префект же преторианцев был одним из немногочисленных связных между ним и сенатом в Риме. Кто другой мог сравняться со столь влиятельными фигурами, какими были Фрасилл и Макрон? От первого зависели решения и эдикты императора, второй принимал их к исполнению.

Калигула, будучи совсем еще юным, понимал расстановку сил. Он жил на Капри, при дворе своего двоюродного деда, в постоянной тревоге: не прикажет ли император, который не щадил даже собственных детей, отправить на тот свет и его? Но, даже если ему удастся усыпить подозрительность властителя, разрушить враждебные интриги завистников, сумеет ли он когда-либо вступить на престол? Калигула понимал: ему необходимы союзники. Но кто мог быть могущественнее астролога и префекта преторианцев? Дорогу к ним Калигула сумел найти через Эннию, которая часто навещала деда и мужа. Некоторые позже утверждали, будто Макрон склонил жену к тому, чтобы она соблазнила будущего наследника престола. Зато другие считали, что инициатором этого романа была сама Энния: понадеялась, что позже сумеет женить на себе Калигулу и станет владычицей Рима.

Так или иначе, но Фрасилл поддерживал Калигулу. Делал он это, правда, довольно оригинально. Зная, что император никому не доверяет, убеждал его, что Калигула просто недостоин внимания; звезды предоставляют этому молодому человеку столько же шансов на захват власти, как и на проезд верхом по морскому заливу от Байев до Путеол!

Фрасилл умер в 36 году. Перед смертью он составил императору гороскоп, из которого неопровержимо следовало, что Тиберий проживет еще десять лет. Поэтому Тиберий не спешил с вынесением смертных приговоров лицам, которых он назначил отправить на тот свет раньше себя. Процессы, однако, уже шли; обвинения в Риме готовил и приводил в исполнение Макрон, а судебное разбирательство происходило в сенате, ибо обвинялись известные люди.

Среди обвиняемых был и Домиций Агенобарб. Неприязнь у императора он вызывал тем, что происходил из знатного рода и сумел породниться с царствующим домом. Естественно, что официально ему вменялось нечто другое: прелюбодеяние, безнравственная связь с родной сестрой Домицией Лепидой. То был испытанный и часто употреблявшийся тогда ход: с людьми расправлялись, дискредитируя их морально в глазах общества.

Дело Домиция и других «заговорщиков» было заранее предопределено. Некоторые из них, более слабые духом, кончали самоубийством, чтобы избежать ужаса допросов и позора унижений во время показательного процесса. Однако Домиций не сдавался. Он упорно повторял, что невиновен, и просил дать ему возможность приготовить защитительную речь. Поскольку никаких четких распоряжений императора на этот счет не существовало (ибо тот, доверяя гороскопу Фрасилла, не торопился, считая, что может вести еще долгую игру с подсудимыми), Домицию благосклонно предоставили отсрочку.