Эвелин Энтони - Виктория и Альберт Страница 13

Виктория тоже чуть не прослезилась, пока ехала в Вестминстерское аббатство. Ее сильно подбрасывало и качало в исторической парадной карете без рессор. Она махала толпам и улыбалась, понимая, что если заплачет от волнения, то уже не сможет остановиться. Во время церемонии она все время слышала рокот толпы у аббатства, и это трогало ее до глубины души. На этот день она позабыла все циничные доктрины лорда М. Сейчас ей показалось важным, чтобы толпа незнакомых людей одобрила ее и была верна ей. Не менее важным, чем формальные приветствия и поклоны вельмож из ее окружения после коронации.

Служба прошла сумбурно. Причиной тому стало незнание протокола и волнение архиепископа Кентерберийского. Он в ужасе шепотом спрашивал у Виктории, что ему делать дальше. Зато музыка была восхитительная. Яркие одежды лордов Англии и их супруг, выдержанные в алых тонах, и их украшения расцветили серые стены аббатства. Алтарь сиял золотом, и гимны в честь Господа Бога и новой королевы Виктории Английской, казалось, собрались под крышей в виде тумана и еще долго оставались там, после того как смолкали голоса певцов.

Корона Святого Эдуарда оказалась настолько тяжелой, что через десять минут, после того как ее надели на молодую королеву, у нее началась жуткая головная боль. Никто не предупредил ее о весе державы. Архиепископ надел ей коронационное кольцо не на тот палец – до того разволновался. Было несколько моментов, когда она боялась, что упадет в обморок от боли. Ее дамы попытались ей помочь, когда она удалилась отдохнуть в часовню Святого Эдуарда.

Викторию покоробило, когда она увидела, что алтарь прикрыли скатертью и расставили на нем бутылки вина и блюда с сандвичами. Это безбожно – использовать маленькую часовню как помещение для буфета, но было уже почти четыре часа, и она сама жутко проголодалась.

Потом торжественная процессия двинулась по длинному проходу церкви, и ей пришлось держать голову прямо под жутким весом короны из литого золота, отделанной драгоценными камнями и мехом горностая, балансировать державой и скипетром, делая крохотные медленные шажки. В конце концов стало казаться, что она никогда не сможет дойти до западных дверей аббатства. И вот королева у дверей. Шум и вопли толпы разбились о нее, как волна прибоя. Несмотря на то, что чуть не падала от усталости и была расстроена крайне плохим исполнением церемонии, Виктория удовлетворенно покраснела от столь пылких приветствий.

С Тауэра раздался глухой звук королевского салюта и пронесся вниз по реке, перекрывая гул приветствий. Виктория на мгновение застыла, позабыв о жаре, неудобстве тяжелого шлейфа, головной боли и ноющих руках, в которых она несла знаки королевской власти. Она ничего не замечала кроме этих удивительных, греющих сердце криков, которые, казалось, вырывались в унисон из сотен тысяч глоток и стали почти устрашающими, когда люди увидели ее в темном проеме дверей аббатства.

Потом Виктория продолжила движение и, наклонив голову, села в парадную карету. Она отложила державу и скипетр, пока пажи и дамы расправляли длинный бархатный шлейф и укладывали его возле ее ног. Дверцы закрыли, и карета двинулась, покачиваясь, по улицам. Виктория снова взяла в руки державу и скипетр, даже не заметив этого. Сердце ее гулко билось, а глаза наполняли слезы. Виктория выглядывала из окна и, улыбаясь, поворачивалась направо и налево. Она понимала, что если разрыдается, то исключительно от безмерного счастья.

Это потрясающее чувство должно было охватить ее во время коронации, но этого не случилось – она ничего не испытывала и поглядывала туда, где сидела Лизен, краснея от гордости и волнения. Баронесса не сводила с нее взгляда и радостно улыбалась ей.

Виктория не почувствовала принадлежности и преданности своим необычным обязанностям, не ощутила никакой любви к этим бесчисленным миллионам людей, которым она клялась служить и защищать их во имя Бога.

Но сейчас, в отдалении от своих придворных, когда она осталась одна в карете и восклицания людей звенели у нее в ушах, слова, произнесенные в аббатстве, вдруг приобрели истинный смысл. Надетая на ней корона была благословенным символом величайшей человеческой власти. Жезл в правой руке означал величие и справедливость, держава была копией вселенной. А она, всего лишь земная женщина, стала королевой всей Англии.

Она рождена для этого, и это было самое главное. Мелкие неприятности, тирания ее затворнической жизни и та небольшая власть, которой она обладала в своем узком кругу – все теперь казалось ничтожным по сравнению с величием ее судьбы, которое она осознала в первый раз именно сейчас, когда возвращалась домой, в Букингемский дворец. Она поклялась защищать своих подданных, и они, собравшиеся в толпе и приветственно машущие руками, стали более близкими для нее и обрели человеческие черты. Их слава и благополучие были ее славой и благополучием, объединенные мистической связью родства. Она – королева Англии, и с этих пор, несмотря на ее собственные чувства, несмотря на узы крови, Англия всегда будет для нее на первом месте.

Глава 5

Прошло Рождество. Его отмечали в Виндзоре. Состоялся бал – событие великолепное, но весьма формальное, потому что этикет стал более строгим в соответствии с пожеланиями королевы. Сменяли друг друга бесконечные вечера, когда Виктория беседовала с кем-либо, а потом играла за круглым столом или удалялась со своим любимым Мельбурном рассматривать иллюстрации в книгах об искусстве, а гости изнывали от скуки.

Монотонность подобного существования была нарушена ужасным инцидентом, главным действующим лицом которого стала одна из дам герцогини Кента, несчастная леди Флора Гастингс. У этой женщины, ставшей объектом нескончаемой ненависти Лизен, а кроме того, ее не любила и сама королева, так вот, У нее вдруг разительно изменилась фигура. Слухи о ее беременности достигли ушей королевы. Леди Флоре было отправлено резкое послание с приказанием пройти медицинское освидетельствование и доказать, что она невинна, прежде чем впредь появляться при дворе. После унизительного общения с королевским доктором, сэром Джеймсом Кларком, невинность леди Флоры была безоговорочно установлена. Королева снова допустила ко двору леди Флору и ожидала, что этот случай будет забыт, но семейство Гастингсов обнародовало унижение своей родственницы.

Поднялся невообразимый шум. В газетах публиковались письма с возмущениями, и скандал эхом отозвался за рубежом. В чем только не обвиняли Викторию: и в несправедливом отношении к честной девушке, и в том, что она прикрывает прелюбодейку. Однако просьба семейства Гастингсов о публичном извинении и требование об изгнании врача не были удовлетворены. Поступить так посоветовал Виктории Мельбурн. Вначале он подсказал королеве никак не реагировать на возмущение, а затем предложил выдать леди Флору замуж за какого-то амбициозного политика-вига.

Он умолял Викторию расстаться с сэром Джеймсом Кларком, отдать его на растерзание публике и тем самым избежать резкого осуждения, которому подвергалась королева не только в Англии, но в Европе, где крайне возмущались тем, как она отнеслась к невинной жертве. И тут Мельбурн в первый раз ощутил на себе ее упрямство, которое он так поддерживал, когда оно было направлено на других людей.

Виктория холодно заявила, что ничто и никто не заставит ее покарать сэра Джеймса Кларка, потому что тот выполнял ее инструкции. Она никогда не признает также и свою неправоту, так как старалась защитить собственную репутацию и была готова запретить аморальной особе служить при дворе. Она ни за что не простит маркиза Гастингса и леди Флору, посмевших опубликовать сведения об инциденте в газетах и тем самым вызвать скандал. Она извинилась перед ними и разрешила леди Флоре оставаться при дворе в окружении своей матери – этого более чем достаточно. Что касается утверждений Лизен – ее дорогая подруга и преданная компаньонка намеренно раздула дело, потому что не терпела леди Флору Гастингс, – то в них нет ни слова правды. И Виктория добавила ледяным тоном, что общественное мнение, видимо, создается для того, чтобы королева убрала от себя баронессу, так же как и сэра Джеймса.

Она не обращала внимания ни на какие увещевания лорда Мельбурна. Он приводил ей множество резонных аргументов, но она смотрела на него ледяным упрямым взглядом, и если бы Мельбурн любил ее меньше и не был бы так ей предан, то ее равнодушие к страданиям и унижению невинной женщины привело бы его в ужас!

А вот многие люди при дворе и вне его и в самом деле ужаснулись. Сентиментальный флер, окутывавший маленькую королеву, сильно пострадал от этого. От одного конца страны до другого, в самых бедных хижинах и роскошных домах Викторию обвиняли в том, что она – бесчувственная кокетка, отдавшая на съедение безгрешную английскую леди своей немецкой наперснице.