Александр Чаковский - Победа. Книга 2 Страница 13

Сталин заявил, что советская делегация ознакомилась с предложениями министров по этому вопросу и согласна с ними. Он внес небольшую поправку: предложил исключить из документа несколько строчек; в них оставалась лазейка, которую нацисты могли использовать в своих интересах. Кроме того, он высказал пожелание, чтобы редакционная комиссия отредактировала текст документа.

– Для этой цели уже создана подкомиссия, – буркнул Бирнс.

Он был недоволен ходом заседания. Ведущую роль у него отняли. Самое же обидное состояло в том, что сделал это Трумэн. Зачем было затевать никчемный спор со Сталиным?

– Хорошо, – сказал Сталин в ответ на слова Бирнса. – Возражений нет.

– Может быть, завтра утром министры еще раз посмотрят этот документ после того, как его представит редакционная комиссия?

Это сказал молчавший до сих пор Иден.

– Так будет, конечно, лучше, – охотно согласился Сталин.

– Здесь, в проекте, – держа перед глазами розданный американцами документ и как бы вновь перечитывая его, сказал Черчилль, – говорится об уничтожении немецких вооружений и других орудий войны. Однако в Германии имеется ряд экспериментальных установок большой ценности. Было бы нежелательно уничтожать эти установки.

– В проекте, – возразил Сталин, – сказано так: захватить или уничтожить.

– Верно! – воскликнул Черчилль. – Здесь сказано именно так. Но мы можем найти применение этим установкам! Или распределить их между собой.

– Можем, – подтвердил Сталин.

«Опять начал свою игру в мнимые поддавки!» – со злостью подумал Бирнс.

Но он ошибся. Словно забыв о Германии, Сталин вдруг сказал:

– Советская делегация имеет проект по польскому вопросу. На русском и английском языках. Я просил бы ознакомиться с этим проектом.

Все увидели, как помощник Молотова Подцероб тотчас передал советскому министру папку.

Трумэн переглянулся с Черчиллем, что-то шепотом спросил у Бирнса и, не глядя на Сталина, но обращаясь явно к нему, сказал:

– Я предлагаю дослушать доклад Бирнса о совещании министров, а потом ознакомиться с вашим проектом.

Он слегка поклонился в сторону Бирнса, как бы предоставляя ему слово.

Но Бирнс с ужасом почувствовал, что говорить ему, в сущности, уже не о чем. Да, на утреннем совещании министров было решено включить польский вопрос в повестку дня. Когда Бирнс в начале заседания перечислял пункты повестки, ему ничего не оставалось, как сообщить об этом. Он полагал, что право детализации польского вопроса, как, впрочем, и всех других, должно было принадлежать ему как сегодняшнему докладчику.

Теперь инициативу перехватил Сталин. Надо было во что бы то ни стало вырвать ее из его рук!

Но как это сделать? Времени на раздумья не оставалось.

– Министры иностранных дел, – торопливо начал Бирнс, – согласились рекомендовать главам правительств обсудить польский вопрос с двух сторон: о ликвидации эмигрантского польского правительства в Лондоне и о выполнении решений Крымской конференции о Польше в части проведения там свободных и беспрепятственных выборов.

Бирнс решительно не знал, что ему говорить дальше. Детали польского вопроса на совещании министров не обсуждались. Однако препятствовать его обсуждению здесь было уже невозможно.

Сталин полуобернулся в сторону Молотова. Советский министр раскрыл папку, переданную ему Подцеробом, и прочел:

– «Заявление глав трех правительств по польскому вопросу.

Ввиду образования на основе решений Крымской конференции Временного польского правительства национального единства, а также ввиду установления Соединенными Штатами Америки и Великобританией с Польшей дипломатических отношений, уже ранее существовавших между Польшей и Советским Союзом, мы согласились в том, что правительства Англии и Соединенных Штатов Америки порывают всякие отношения с правительством Арцишевского и окажут Временному польскому правительству национального единства необходимое содействие в немедленной передаче ему всех фондов, ценностей и всякого иного имущества, принадлежащего Польше и находящегося до сих пор в распоряжении правительства Арцишевского и его органов, в чем бы это имущество ни выражалось, где бы и в чьем бы распоряжении ни находилось в настоящее время».

Молотов прочел эту длинную фразу ровным, монотонным голосом, почти не заикаясь. Дальше в заявлении речь шла о том, чтобы весь польский военно-морской и торговый флот, находящийся еще в подчинении правительства Арцишевского, был немедленно передан польскому правительству национального единства.

Черчилль сидел нахмурившись. В том, что он сейчас услышал, не было для него ничего нового. Вопреки всем его усилиям, в Ялте действительно было решено распустить правительство «лондонских поляков» и дать возможность сражавшейся Польше создать свое правительство национального единства. Черчилль, однако, надеялся, что верные ему «лондонские поляки» тем или другим способом сохранят свою власть.

Теперь его надежды рушились.

Кончив чтение, Молотов захлопнул папку, положил ее перед собой и принял свою обычную неподвижную позу.

«Итак, бои начался», – с тревогой и в то же время со странным облегчением подумал Черчилль. Он испытал облегчение потому, что очень устал ждать. Тревогу же он ощущал потому, что над столом Конференции стала нависать тень ялтинских решений, которые он считал губительными для Запада.

Черчиллю казалось, что он понял тактику русских. Они будут выдвигать на первый план те аспекты ялтинских решений, которые им выгодны, и сделают вид, что других аспектов, выгодных Западу, просто не существует. А на самом деле они существуют!

Да, «лондонское правительство» еще в Ялте было обречено – спорить по этому поводу сейчас уже не имело смысла. Да, Польша должна получить дополнительные территории на Западе – на этот счет в Ялте тоже договорились.

Но ялтинские решения – так казалось Черчиллю – все-таки давали возможность атаковать их если не «в лоб», то с «флангов». Первым объектом такой атаки должны были стать новые границы Польши. Возражать против расширения территории послевоенной Польши за счет Германии не следовало – это Черчилль понял еще в Ялте. Довоенная Германия постоянно угрожала Польше. Во время фашистской оккупации польский народ понес неисчислимые жертвы. Это, безусловно, давало Польше право на расширение ее западных границ, тем более что земли, на которые она претендовала, некогда ей принадлежали.

Но каков должен быть размер новых территорий, предоставляемых Польше? Вот вопрос, по которому можно еще поспорить!

В Ялте Сталин настаивал, чтобы будущая польская граница проходила по Одеру и западной Нейсе.

В конце концов договорились, что восточная гранича Польши пройдет вдоль так называемой «линии Керзона», установленной после первой мировой войны, с вступлением от нее в некоторых районах от пяти до восьми километров в пользу Польши. Что же касается западных и северных границ, то было решено, что Польша должна получить здесь «существенное приращение территорий». О реальных размерах этого «приращения» предполагалось консультироваться с новым польским правительством, избранным надлежащим демократическим путем. Окончательно определить западную границу Польши решили на Мирной конференции. Таким образом, вопрос о выборах нового «демократического», то есть проанглийского, правительства должен был явиться для Черчилля вторым объектом атаки.

С тем, что территория Польши будет расширена, Черчилль примирился. Но он был решительно против значительного ее расширения. Он отчаянно дрался против этого в Ялте, утверждая, что Польше нельзя давать больше того, с чем она может справиться. «Если мы так напичкаем германской пищей польского гуся, – острил он, – то у него произойдет несварение желудка».

Когда ялтинское решение о Польше было опубликовано, Черчилль не слишком огорчился. Границы Польши все же не были в нем точно установлены. Предстояли консультации с польским правительством. Кроме того, окончательное решение вопроса откладывалось до Мирной конференции, а сроки ее даже еще не обсуждались.

Почему Черчилль так решительно боролся против существенного расширения границ Польши? Он мечтал о восстановлении такой Германии, которая, находясь в полной зависимости от Англии, в то же время оставалась бы достаточно сильной, чтобы по-прежнему служить постоянной угрозой для Советского Союза. Он не желал отторжения от Германии значительных территорий, полагая, что это ослабит ее сверх меры.

Не хотел Черчилль и того, чтобы поляки видели в Советском Союзе державу, благодаря которой их страна значительно расширила свою территорию и не только получила новые возможности для успешного государственного строительства, но и обезопасила себя от любых поползновений со стороны Германии,