Повесть о Предславе - Олег Игоревич Яковлев Страница 13

тереме, широко раскинувшемся над кручей Киевской горы, на роскошно убранном ромейским шёлком и паволоками ложе тихо умирал его отец, старый Иона-Блуд. Умирал, всеми забытый, попавший в немилость и устранённый, отодвинутый от больших дел. Мелкой дрожью тряслась голова старика с белой долгой бородой, он временами впадал в беспамятство, тихо бредил и шептал непонятные Фёдору слова.

«Кончается отец! – Фёдор с жалостью и состраданием смотрел на бледное, иссушенное старостью и болезнями лицо умирающего. – А экие замыслы великие таил! При князе Ярополке выше всех прочих бояр вознёсся, первым советником, почитай, был. Переметнулся к Владимиру, выдал ему Ярополка с головою. Обещал Владимир чтить его заместо отца, да вот… Прогнал от себя и зреть не желает. Не ценит былых заслуг».

Где-то глубоко занозой сидела в голове у Фёдора мысль: «Ничего не стоит услуга, уже оказанная».

Хриплый шёпот старого Ионы-Блуда отвлёк его от размышлений.

– Совет тебе… дать хощу, сын, – довольно ясно проговорил умирающий боярин. – Владимира не держись. Обманет, как меня обманул… Другой князь нужен. Может, кто из сынов его… Един раз я… Ошибку створил… Предал Ярополка… Топерь бывшие Ярополковы ближники…. нам с тобою – вороги… И Владимировы бояре – такожде…[104] Презирают… Хотя, если б не я, не сидел бы Владимир на столе златом киевском… Помни о том, сыне… Ещё помни: бояре – сила великая… Самая большая сила на Руси… Они, бояре, князя на стол сажают… Помни крепко-накрепко.

Удивительным было Фёдору слушать после тяжкого бреда ясные и мудрые слова родителя. А Иона тем часом продолжал:

– Знаю: многие бояре недовольны Владимиром. Вот ты с ими дружбу и води. Токмо сторожко. Боле сиди да выжидай, наперёд не лезь. Не наше то дело. Ты… исподволь, тихонько. А то вон как я…

Старик умолк, закашлял, слабеющей дланью вытер седые вислые усы. Улучив мгновение, Фёдор хмуро вопросил:

– Что же мне делать? С чего начинать? Не любят нас тут.

По лицу Ионы-Блуда пробежала усмешка.

– Ты Володаря… из поруба свободи. Нощью, тайком.

– Володаря?! Это ещё зачем?! – воскликнул изумлённый Фёдор. – А вдруг кто прознает? Головы мне тогда не сносить!

– Говорил уже: ты тихонько, втайне. Олександр, поди, вожжи опосля сечи ослабил… Тако завсегда… Пьют ратные… Вот и ты… К им иди… Стражу у поруба мёдом напои, ключ возьми… Да что тя учить, не малое чадо… Вот что… В ларце, над подушками… Вон тамо… – Иона указал скрюченным перстом на старинной работы резной ларчик. – Подай мне. Видишь, склянка сия… Горошины в ей. Вот горошинку сию стражам в мёд подсыпь… Уснут сном мертвецким до самого утра…

– Боязно, отче. Опасное се дело, – покачал головой в сомнении Фёдор.

– Не боись… Спроворь, насоли князю Владимиру.

– Да на что мне Володарь сей? – Фёдор продолжал сомневаться.

– Дружков у его на Руси хватает. Да и… Пригодится он тебе. Чрез его ближе ко княжьему столу будешь. Владимир ить не вечен.

– Однако же крепко на столе он сидит.

– Покуда так… Но ты пойми, сынок… Он меня обманул, опалой на услугу великую ответил… И не я один им обманут. Володарь – такожде… И иные многие… И… Ещё раз скажу: не вечен Владимир…

Фёдор промолчал, медленно, с сомнениями и раздумьями, но соглашаясь с отцовым предложеньем.

– И не мешкай. Мне пущай Хотен, брат твой, очи закроет. Чую, помру сей нощью… А ты… ступай, Володаря выпускай. С Богом!

Приподнявшись на локте, старый Иона перекрестил дрожащей дланью мрачного Фёдора и повторил слабым голосом:

– Ступай.

Ивещей, выйдя из покоя, спустился по лестнице на нижнее жило и кликнул младшего брата – ещё совсем юного Хотена.

– Побудь тамо, у отца, – велел ему Фёдор. – Кажись, помирает он. Меня не ищи до утра. В княжьи хоромы мне идти надоть.

Набросив на плечи лёгкий плащ с застёжкой-фибулой у левого плеча, Ивещей направился на княжеское подворье.

«Легко сказать – выпусти Володаря. Олександровы ищейки эти стерегут его, яко псы цепные», – размышлял он дорогой.

В потной ладони Фёдор сжимал завёрнутую в тряпицу горошинку.

Глава 11

Тихая лунная ночь опустилась на Киев, затихла работа в гончарских и кузнецких слободах, смолкло на Подоле шумное торжище. На крепостной стене в нескольких местах мерцали факелы, слышались время от времени оклики стражи, постукивало медное било[105].

Две тени неслышно крались вниз по склону горы. Боярин Фёдор Ивещей поминутно останавливался, переводил дыхание, отирал ладонью мокрое от волнения чело. Беспокойно прислушивался: не гонится ли кто за ними, не скачет ли погоня.

Но ничто покуда не нарушало ночной тишины.

Дело это, скользкое и рискованное, Фёдор не доверил никому. Лишь один старый верный холоп из отцовой прислуги был посвящён в его планы. Как раз он и угостил стражей возле поруба мёдом, попросил выпить «за исцеление боярина Ионы от тяжкой хворобы». После Ивещей всё створил сам: снял с пояса у сонного сотника связку ключей, отпер замки, вытащил из поруба Володаря, вывел его потайным ходом из детинца к увозу и вот теперь, переодетый в свиту из грубого сукна, спешил к переправе, где уже в камышах ждал их старый холоп с двумя свежими конями.

Поначалу шли молча, только внизу, у днепровского берега, Володарь вдруг спросил с усмешкой:

– Почто помогаешь мне, Фёдор? Какая тебе в том корысть? А ежели я вдругорядь[106] опять печенегов приведу?

– Есть корысть, – прохрипел в ответ Ивещей. – Я тебе помог, и, надеюсь, ты того не забудешь. Такожде меня из беды выручишь, если что. Обоим нам князя Владимира держаться ни к чему. Тебя он вовсе прогнал, а я у его в опале. Даже на болгар не взял. И запомни, добр молодец: есть у тя в Киеве друг. И не один. Ага, вон и холоп мой знак подаёт. Вон кони осёдланные. Мчи в степь, друже Володарь. И не забывай, кто тебя от лютой смерти спас. Добрило-то, дружинник, помер ведь от ран нынче. Едва успел я…

– Хорошо, буду помнить. – Володарь легко вскочил на подведённого холопом скакуна. – Клянусь Перуном! Прощай же.

Привязав второго коня за повод к первому, он рысью поскакал к броду. Жёлтая луна освещала его путь.

– Тьфу, язычник нечестивый! Перуном клянётся! – Ивещей плюнул три раза через левое плечо и перекрестился со словами: – Прости, Господи!

Он благополучно пробрался в детинец через тот же потайной ход.

…Утром воевода Александр с обнажённым мечом в руке явился к порубу. К ярости и изумлению своему, он узрел стражей у клети мертвецки пьяными. И хотя двери в темницу были заперты и ключи находились где подобает,