Николай Данилов - Кордон Страница 14

— У англичан и французов, Матвей Сидорович, много сейчас паровых судов. Штиль для них самая удобная пора. Проявлять беспечность не будем, дабы не стать легкой добычей современных пиратов…

Долгую н нудную неделю вокруг фрегата стояло знойное затишье, не шевелилась лазурная гладь. Смирная и ласковая, но по-своему коварная мифическая особа, названная древними греками Галиной, не торопилась покинуть место вынужденной стоянки русских моряков. Затяжной штиль не на шутку встревожил авроровцев. В их планы не входила длительная стоянка в такой дали от материков. В какую сторону ни поверни — до земли тысячи миль. Немало было морских трагедий, когда целые экипажи погибали от жажды вблизи суши.

На восьмой день кроткая Галина тихо и тайно оставила «Аврору». Она исчезла от легкого дуновения ветра. На фрегате заколыхались паруса.

— Ура-а! — закричали моряки, словно после длительного плавания увидели землю. В воздух полетели бескозырки.

Посвежело, зарябило воду. Определив силу и направление ветра, авроровцы закрепили нужные паруса, и фрегат, к всеобщему удовлетворению экипажа, медленно двинулся на северо-запад, к заливу Де-Кастри.

Сутки, вторые, третьи шел корабль. Вокруг был тот же утомительный простор, скучное однообразие. Где же ты желанный берег? Сколько до тебя осталось тысяч миль? И вдруг веселое оживление: авроровцы увидели стадо усатых китов. Запросы и потребности людей в пище и зрелищах от пещерного бытия до последнего времени не утратили своего первоначального значения. Влекомые любопытством, авроровцы высыпали на палубу.

Могучие животные появились недалеко от фрегата.

Видимо, еще не пуганные китобоями, пять серых морских гигантов спокойно взирали на пересекающий им путь парусник, не погружаясь в воду. Приблизившись к кораблю не далее двух кабельтовых, киты замедлили движение, дожидаясь, когда он пройдет мимо. Поняв, что им не грозит опасность, гиганты продолжили путь, заметно увеличивая скорость. Самый крупный кит (по предположению моряков, «хозяин гарема»), плывший впереди, погрузил тело в воду, оставив над поверхностью моря только громадную голову. Повернув сетчатую пасть к сородичам, исполин издал пронзительный звук и, помедлив, словно соображая, все ли поняли его «команду», исчез под волнами. Через секунды над водой показался его хвостовой плавник с широкими — не менее трех саженей— лопастями. Гигант, как догадывались моряки, осознанно держал плавник против ветра. Следом за вожаком то же самое проделали остальные киты. Полосатики, удивительно, но факт, использовали хвосты в качестве парусов. Прошли минуты, и киты, вспенив воду, одновременно высунули головы, брызнули вверх мощными двойными фонтанами. Набрав воздуха, исполины снова исчезли под водой, неподвижно держа над ней свои лопасти-паруса. Авроровцы, шутя и смеясь, наблюдали за забавными животными до тех пор, пока те не скрылись из вида…

Несмотря на то, что корабль довольно-таки далеко ушел от берегов Америки и опасность погони стала маловероятной, Изыльметьев не отменил своего распоряжения — на фрегате продолжали нести усиленную вахту, орудия стояли расчехленными. Сигнальщики, вахтенные офицеры, не выпуская из рук подзорные трубы, до боли в глазах всматривались в серую даль, стараясь обнаружить судно. Увы! Круговое пустынное безмолвие — никаких признаков жизни.

В полночь, с ударом склянок, лейтенант Константин Пилкин заступил вахтенным офицером. Он сменил Александра Максутова.

— Нудно, Константин Павлович, все-таки нести вахту ночью, — пожаловался Максутов, снимая с рукава повязку. — Ни зги не видно. Мгла, не за что зацепиться глазу. Дремота одолевает. Идем без огней, крадемся, как пираты. Кому нужна сейчас усиленная вахта? Переборщил Старик!

Последняя фраза насторожила степенного и рассудительного Пилкина. Он ее не однажды слышал на фрега-

те. Старик — это командир корабля. Так его за глаза — кто уважительно, кто пренебрежительно, а кто просто по привычке — зовет весь экипаж. Вроде бы фраза «переборщил Старик» и безобидная, но это, как понимал Пил-кин, только на первый взгляд. Если ее повторять часто, увязывая с ней промахи Изыльметьева, иногда и не промахи, то она получается обличительной, как бы во всех неудачах экипажа виноват командир корабля. Так ли это на самом деле? А разве порядочно осуждать действия командира за его спиной, сочувственно поддакивать неудачникам, подбадривать обиженных на Изыльметьева? Кое-кто из молодых офицеров недопонимает, почему так, а не по-другому поступил опытный моряк. Вот и лейтенант Максутов подхватил фразу «переборщил Старик». Пилкин старше князя на два года. Он не разделяет его мнение об Изыльметьеве. Командир корабля, введя строгие меры на фрегате, не хочет, чтобы экипаж ослабил бдительность и осторожность в чужих водах, Иван Николаевич знает лучше других, что беспечность людей может привести к неприятностям. Хорошо бы, если это осознал и двадцатидвухлетний лейтенант Максутов.

— А ты, Александр Петрович, на Старика не обижайся, — сказал Пилкин. — Он за наши грешные души беспокоится. Может, война с Англией уже началась. Русских кораблей мы в этих водах не встретим, их тут просто нет, а «владычица морей» наверняка во все концы своих акул разослала… Зря Ивана Николаевича не кори — осторожность никогда никому не вредила…

— Да у нас же сорок четыре ствола! — горячо возразил Максутов. — Это тебе не фунт изюма.

— А если нас встретят два, три фрегата? — в пику спросил Пилкин. — У англичан, будь здоров, оружие не хуже нашего.

— А-а! — Максутов капризно поморщился. — Часовой у флагштока, вахтенный у склянок, дневальный на шканцах, сигнальщики… Все равно от усиленной вахты проку нет, только зря людей мучаем. Что в два глаза смотри, что в четыре, — один черт. Ночь как сажа, и в ушах только шум моря…

Пилкин с улыбкой покачал головой.

— Тебя послушаешь, совсем вахту отменить надо, — незлобно сказал он. — Зря ты, князь, так настроен сегодня. Это нас не видно и не слышно. Пусть враг идет с огнями. Мы его за пять миль приметим и решим тогда, как действовать. Нет, нам демаскироваться в таком положении никак нельзя. А торосы, ропаки {Ропак — торосистая льдина}, айсберги? Не одна, так другая опасность подстерегает. Моргни, и в беду попадем.

— Трусоваты мы, лейтенант, как я погляжу, — по-приятельски необидчиво произнес Маскутов. — Волков бояться, в лесть входить. Ну, ладно, пойду спать. Доброй тебе, Константин Павлович, вахты.

— Спокойной ночи.

Лейтенанты пожали друг другу руки.

Ночь действительно была спокойной и удивительно тихой. Мягкая густая мгла легла на ровную водную гладь, слив воедино небо и море. В какую сторону ни посмотри, — чернота: ни луны, ни звезд, а стало быть, ни серебристожелтого перелива волн.

Пилкин, коротая время, зашел в рубку. Там, кроме рулевого матроса Матренина, находился вахтенный помощник старший боцман Заборов. Моряки о чем-то беседовали, но с появлением лейтенанта замолчали.

— Как настроение? — спросил Пилкин.

Рулевой не повернулся, словно его вопрос не касался, а Заборов бойко ответил:

— Нормальное, ваше благородие. Подтверждаю с матросом Матрениным учение по безопасности судоходства. Разрешите продолжать?

— Да-да, конечно.

— Стало быть так, — сказал старший боцман. — Ты, Матренин, вдруг почувствовал, что тебя стужей с носа корабля обдало. Сразу соображай, отчего это бывает. От холода, стало быть. Значит, где-то недалече льды. Они прут на тебя. Для верности глянь получше на воду: волны стихают. Но ты не слепой — флаг и гюйс полощутся от ветра, а на море гладенько. Тут и дураку ясно, что волну что-то сдерживает. Вот это и есть самая верная примета — льды ползут. А дальше сам знаешь, что делать, поскольку и у тебя какая-то сообразительность имеется: проворно докладываешь об энтом вахтенному офицеру. — Заборов льстиво покосился на лейтенанта. — Уразумел, Матренин?

— Так точно.

Пилкин догадывался, что вахтенный помощник подслушал его разговор с Максутовым и после этого стал подтверждать учение с матросом.

— А в светлое время еще по каким признакам можно определить приближение торосов? — спросил Пилкин.

— А Матренин? — Заборов хитро переадресовал вопрос, притворяясь знающим.

Матрос, не отрываясь от штурвала, молчал.

— По облакам, — подсказал Пилкин. — Торосы или айсберг на низких облаках создают ледяной отблеск, белесоватое отсвечивание. Опытным морякам нетрудно по ним определить близость ледового покрова.

— Уразумел, Матренин? — спросил Заборов.

— Так точно.

Поговорив еще минут пятнадцать, лейтенант оставил рубку. Заложив руки за спину, он, тихо насвистывая мелодии любимых романсов, начал неторопливо прогуливаться по фрегату.

Это случилось через два часа с минутами после того, как Пилкин принял вахту. Он стоял около рубки, прислонившись к ней плечом и думал о чем-то своем. Фрегат шел левым галсом. К однообразному плеску волн слух вахтенного офицера привык, как привыкают уши к тиканью домашних часов: звуки есть и в то же время их не замечаешь. Идут часы, ну и пусть идут — нет человеку до них никакого дела. Но стоит курантам изменить ход или остановиться, уши это моментально уловят. Нечто подобное произошло и в ту ночь с Пилкиным. В однообразный всплеск волн за бортом вплелись еле уловимые встречные звуки, похожие на отдаленное шипение воды. Лейтенант навострил слух и убедился, что море шумело иначе, чем минуту назад. Шипенье нарастало. Пилкин подошел к правому борту и начал всматриваться вперед, туда, откуда доносились непривычные для этой ночи звуки. И вдруг замер: в полутора кабельтовых от носа корабля он увидел белесые пятна парусов. Неизвестное судно без огней двигалось прямо на «Аврору». Как и многие моряки мира, Пилкин не был лишен предрассудков. «Летучий голландец!» — мелькнула парализующая мысль.