Александр Струев - Царство. 1951 – 1954 Страница 14

В яростной схватке за власть, вытесняя один другого, бились за трон претенденты на российский престол: Троцкий, Рыков, Бухарин, Молотов. Победителем стал Сталин. Джугашвили-Сталин не отличался сердобольностью, когда надо прикидывался надежным соратником, был обходителен и остроумен, в трудную минуту мог стать отчаянным командиром и горячим организатором самых неподъемных дел. И заявил Сталин о себе, о своих претензиях на власть не поспешно, а сказал лишь тогда, когда подобрался к самой ее вершине, обескровил противников, схватил власть за горло. Сын сапожника был не из робкого десятка.

Самым коварным его врагом был не патрон, выпущенный из винтовки, не артиллерийский залп, страшнее всего был человек, ведь только от человека могло исходить зло, направленное зло, непримиримое. Он был очень осторожен с людьми, очень внимателен, этот бывший семинарист.

Иосиф воспитался дипломатом, сыграло роль здесь и беспробудное пьянство отца, который выпив, хотел нещадно драть сына, и палочное обучение в духовной семинарии (Библию Джугашвили знал назубок), и поспешный первый брак, и первый арест, и первый выстрел из револьвера, от которого свалился к ногам окровавленный противник, и бесконечное чтение книг. Но прислушивался Иосиф не к печатному слову, а к собственной интуиции и еще — наблюдал. «Стоящий рядом еще не друг, а вот недруг — наверняка!» — такой вывод напрашивался целеустремленному юноше.

Джугашвили держался сильных, пока сам не сделался таковым, пока не обзавелся ретивыми попутчиками, которых подпустил почти к самому сердцу, но не впустил в него. Иосиф мерил жизнь по себе, а мерить по себе — есть самая строгая мера. В результате врагов не стало, а он сделался обожаем и любим.

Отказавшись от Бога, Иосиф Виссарионович целиком посвятил себя новой религии — марксизму-ленинизму, под красным знаменем которого собралось несокрушимое пролетарское войско. Народу обещали свободу, равенство, братство, солдатам — мир, крестьянам — землю, просили взамен лишь чуточку терпения, всего чуть-чуть повоевать, всего капельку!

«Грабь награбленное!» — командовали комиссары. Такой призыв многим нравился. И воевали, и отбирали, и крепчала Советская власть.

С новой армией расправляли крылья и новые вожаки.

Примером для подражания стал Ленин, к Ленину Сталин тянулся, Ленина копировал, и не будь Владимир Ильич тяжело ранен отравленными пулями, может, никогда Сталин не добрался бы до трона, но судьба распорядилась иначе. После смерти непримиримого революционера Иосиф хладнокровно нацелился на престол. Методично оттесняя соперников, он, как ледокол, двигался к цели.

Сталин не позволил Ильичу уйти в забвение. Он создал грандиозный ленинский культ, вознес творца-Ленина до небес, сделал Богом, кумиром. При упоминании вождя революции умиленно закатывал глаза, всем своим видом изображая, что трепещет при одном упоминании ленинского имени. Какой громадой для России его стараниями сделался Ильич! Но прошло время, и уже сам Сталин стал Богом, и не просто Богом, а главным Богом, затмив созданного ранее Бога-Ленина: ведь Ленин умер, а Сталин — жив и могуч!

«Ленинизм-сталинизм! Ленин-Сталин!» — только так произносили эти величайшие имена. Иосиф Виссарионович часто рассказывал, как Ленин выслушивал его советы, вникал в исчерпывающие рекомендации, благодарил за новаторские идеи. В конце концов, стало неясно, чей авторитет выше — Ленина или Сталина? Вроде бы Ленин — основатель первого в мире рабоче-крестьянского государства, отец Октябрьской революции, великий творец! — но, позвольте, а кто же товарищ Сталин? Самый скромный, самый дальновидный, самый отзывчивый, обаятельный и эрудированный человек? Не менее человечный, чем Владимир Ильич?! Отец народов, вождь всех времен, гениальный руководитель, никем не превзойденный военный стратег, провидец — кто же тогда он?! Непонятно. На барельефах, украшающих административные здания, на знаменах, грамотах, государственных документах рядом с профилем Ленина, появился профиль Сталина. Сталинский профиль стоял впереди ленинского, был виднее, понятнее, а Ленин — как бы за ним, как бы сзади, а значит, и авторитета у Сталина больше, и сила сталинская во много раз крепче. Одинокий профиль Ленина уже нигде не отыскивался, теперь Ленин навсегда останется рядом со своим верным учеником и соратником, который, в конце концов, превзошел мудрого учителя. А разве это плохо? Это хорошо! Памятники Ильичу еще кое-где встречались, но их стало меньше сталинских, потому что без Сталина люди уже не могли обходиться. Разбросанные по необъятной стране бронзовые, каменные и бетонные сталинские фигуры были высоки и могучи. Мурашки бегут по коже, когда смотришь на величественные постаменты. В Москве, на месте снесенного собора Христа Спасителя, планировали построить самое высокое в мире здание — Дворец Советов, которое венчала бы 150-метровая фигура Ленина, но Дворец Советов так и не начали строить, а вот Сталинские монументы множились, шагали по стране, они попали в Европу, их готовили для установки в далекой Азии. Может, не надо больше тиражировать бронзовые фигуры Ленина, зачем путать людей?

— Ста-лин! Ста-лин! — в исступлении ревела толпа, проходя демонстрацией по гранитной брусчатке Красной площади.

От мала до велика все говорили о Сталине, у каждого он был на устах. Сталин — это имя, Сталин — судьба огромной страны, история великой эпохи! Куда Ленину до Сталина, лежи себе в Мавзолее и помалкивай! Получалось, что Сталин перерос вдохновителя революции, вытеснил его, затмил.

Но Сталин умирал. На горизонте замаячил образ Георгия Максимилиановича Маленкова. Недаром он присматривался к полузабытому вождю революции, готовясь скопировать с него многое, да взять хотя бы простую ленинскую кепку! Не в пример Молотову и Берии, которые предпочитали фасонные шляпы, Георгий Максимилианович, подражая Ильичу, наденет фуражку. Станет носить в точности такую, какую имел Владимир Ильич, а все эти Молотовы, Берии, Булганины, Хрущевы пусть разгуливают в чем попало!

5 марта, четверг

Юрий Брежнев узнал, что отца сняли, из газеты. Он отшвырнул «Правду», нервно прошелся по комнате и в отчаянии завалился на диван. Послезавтра семья Леонида Ильича должна была переезжать из Кишинева в Москву — а теперь зачем ехать?!

— Ничего хорошего не будет! — сам себе объяснил раздавленный известием юноша: быть сыном Секретаря Центрального Комитета — одно, а обычным студентом — совсем другое.

Юрий учился в Днепропетровске, в Технологическом институте, в Молдавию к матери приезжал на каникулы, а последний раз навещал в Москве отца.

— Москва ни с чем не сравнимый, прекрасный город! — прошептал несчастный студент. Он мечтал поселиться в столице. — Теперь так и останусь сидеть в дыре!

Хрущев крепко спал, когда руки Нины Петровны взяли его за плечи и легонько потрясли.

— Никита, Никитушка, вставай!

— А?! Что?!

— Маленков звонит.

Не надевая тапки, а прямо, как есть, в пижаме и босиком Хрущев побежал к телефону. Вчера он был так измотан, что не пошел на прогулку, а выпив снотворного, завалился в постель.

— Ало! Слушаю!

— Умирает! — раздалось в трубке.

Последние два часа Сталин умирал. Он ловил ртом воздух, не мог надышаться, врачи беспомощно стояли вокруг. Лицо Сталина почернело, губы стали тонкие, синие. В какой-то момент несчастный открыл глаза и оглядел пространство безумным взглядом, а потом, подняв левую руку, погрозил ей, может, предупреждая о чем-то, может, угрожая, а может — прощаясь, после чего глаза его снова сделались невидящими, рука безвольно упала. У постели появилась медсестра и сделала укол. Иосиф Виссарионович дернулся, напрягся всем телом, потом часто-часто хрипло задышал. Стоящие вокруг посторонились, пропуская вперед Светлану, за ней протиснулся Маленков, за Маленковым выглядывали испуганные лица Хрущева и Булганина. Берия не подходил близко, он выбрал место у окна, где и оставался в окружении коменданта сталинской дачи и бывшего министра госбезопасности Игнатьева, который неотлучно следовал за Лаврентием Павловичем, надеясь на хорошее отношение.

Через минуту началась агония. Тело вождя тряслось, на лбу вздулись вены, он метался, как раненый зверь, пытался вырваться из мрачного плена. Чтобы больной не свалился на пол, два санитара старательно придерживали его.

— Не помогает укол, — растерянно проговорил считавший пульс академик. Укол был последней надеждой вернуть Иосифа Виссарионовича к жизни.

Вождь замер на своем низеньком диване. Только сейчас стало видно, какой он маленький, рост Сталина был всего сто шестьдесят сантиметров, губы искусаны, неестественно фиолетовы. Он что-то шептал или так казалось. Генералиссимус глотнул ртом воздух — раз, другой, третий и перестал дышать.