Дмитрий Балашов - Бальтазар Косса Страница 14

– Тихо! – еще раз грозно осаживает вольницу Бальтазар и, уже не обращая ни на кого внимания, зачитывает вслух составленный намедни пиратский договор, не сильно отличающийся от обычных таких договоров.

– Все добытое в наших операциях будет немедленно делиться начетверо. Две части, то есть половину, будет получать экипаж и делить между собой. Четверть пойдет моим верным и храбрым друзьям: Ринери, Джованни, Ованто, Берардо и Биордо. Вот они, перед вами! Не все – Берардо стережет лодки! Последнюю четверть буду получать я, капитан корабля и ваш атаман. Сверх того все мы обязуемся с каждой удачи приносить дар Николаю из Мирр Ликийских, покровителю мореходов.

Люди вокруг зашумели, обсуждая сказанное, кто-то снедовольничал:

– Кто такие эти твои Берардо да Биордо, что им, пятерым, четверть добычи?

Бальтазар досадливо тряхнул головой, жестом останавливая нетерпеливых, продолжая читать «условия».

– «Если кто в бою потеряет глаз, получит за ущерб пятьдесят золотых цехинов, дукатов или флоринов, или сто скудо или реалов, или сорок сицилийских унций. Или, ежели он это предпочтет, – одного раба-мавра.

Потерявший оба глаза получит триста цехинов или дукатов, или шестьсот скудо, или неаполитанских реалов, или двести сорок сицилийских унций. Или, ежели захочет, – шесть рабов.

Раненый в правую руку, или совсем потерявший ее, получит сто золотых цехинов, флоринов или дукатов, или двести скудо или неаполитанских реалов, или сто шестьдесят сицилийских унций, или, по желанию, двух рабов.

Если кто-нибудь потеряет обе руки, он получит возмещение в триста дукатов или цехинов, или шестьсот реалов или скудо, или двести сорок сицилийских унций, или шесть рабов».

Бальтазар свернул бумагу и обвел толпу хмурым взглядом.

– Вот и все! Устраивает вас это?

Вновь поднялся шум и галдеж.

– А за ногу сколько? – выкрикнул кто-то из толпы.

Хромой одноглазый гигант двинулся к Бальтазару, высокомерно оглядывающему толпу.

– Ты! Не больно-то важничай! Сдается мне, капитан, что ты и в море-то не бывал! Я, Гуиндаччо Буонаккорсо, не терплю таких штучек! Где твой корабль? Сперва покажи нам его!

Жаркая толпа придвинулась к продолжавшему спокойно сидеть незнакомцу.

– Где корабль? Покажи корабль! – послышались многие голоса.

– Корабля нет, – спокойно вымолвил Бальтазар. – Мы добудем его сами.

– Вон! – в бешенстве выкрикнул хромой криворожий одноглазый гигант. – Вон, самозванец! У него даже нет корабля, видали таких? – и он ухватил тяжелой ручищей кожаную куртку Бальтазара. – А ну, проваливай отсюда и ты, и твои…

Он не успел докончить. Бальтазар молнией взлетел на скамью и обрушил на гиганта такой удар, что тот зашатался, отступил и рухнул на колени, увлекая за собою приятелей, пытавшихся было его поддержать.

Удар отрезвил все общество бродяг. Толпа загудела, боязливо и уважительно поглядывая на молодого незнакомца. А Косса снова уселся, как ни в чем не бывало, и домолвил громким спокойным голосом:

– Все, кто ходил на дело со мной, без добычи не оставались! Две малых лодки и одна большая ожидают нас в устье Арно. Кто из вас не хочет сидеть сложа руки, голодный и без стакана вина, когда столько кораблей с грузами уплывают в море или причаливают к берегам каждый день, пусть завтра рано утром приходит к лодкам. На заре мы выйдем в море и захватим первый же встречный корабль, который нам подойдет. Все!

Незнакомец встал. Встали и его спутники. Толпа раздалась почтительно, и Косса с друзьями молча покинул таверну, направляясь к постоялому двору, где уже стояли их лошади, и где все они намеревались провести ночь.

– Не придут! – произнес Ринери.

– Придут! Куда денутся! – небрежно отозвался Бальтазар. – А не придут, подыщем других!

Все пятеро вдруг и враз подумали о стражах Святой Марии, которые очень могли прийти первыми и поломать всю затею Бальтазара Коссы. Но никто из них не произнес ни слова. Назвать беду – накликать беду! Святые стражи – что нечистая сила, только назови ее, и она уже тут!

Рано утром, еще до рассвета, наши путники покинули постели и, торопливо позавтракав и оседлав лошадей, двинулись в путь берегом Арно. Утренняя дрожь пробирала до костей. С востока ползли тяжелые тучи. «Невесело нынче на море!» – думал Косса, стараясь не загадывать ни о чем другом. Яндра поглядывала сбоку на своего возлюбленного, сдерживая улыбку. Она была счастлива, несмотря на преследование святой инквизиции, несмотря на потерю родового добра, на угрозу смерти, на низкую измену кардинала ди Санта Кьяру, отступившегося от нее в самый тяжкий час, на тяготы бегства, изматывающую конскую скачку, скудные ночлеги и скудную грубую еду – несмотря ни на что!

– Вон там, впереди, за тем поворотом… – Косса, не удержавшись пришпорил коня, вытягивая шею. – Вон… Там…

– Альберинго! Ринери! – прошептал он счастливым голосом. – Они все пришли! Они ждут!

У речной пристани его первым встретил одноглазый громила, переминаясь с ноги на ногу и говоря чуть растерянно:

– Да, и я пришел! Куда все, туда и я! Принимай, капитан!

Бальтазар, с трудом удерживая улыбку, приказал громко:

– Вперед, друзья! По лодкам! Море зовет!

XII

И потекло. К первому кораблю вскоре прибавился второй, потом третий, четвертый. Спутники его огрубели, кто-то из «дьяволов» тихо отсеялся, надеясь вернуться к ученым занятиям. Заместо выбывших, покалеченных и убитых являлись новые. (Косса строго рассчитывался с увечными, не нарушая прежних «условий», и это привлекало к нему паче всего.)

Грабили и мавров, и христиан. Совершали набеги на африканское побережье, на Испанию, Мальорку, Корсику и Сардинию. Не щадили ни Сицилии, ни даже самой Италии. Позитано и Равелло, неподалеку от Амальфи, близ Искии, были ограблены им тоже. Два-три раза в руки Коссы попадали «святые отцы» из ордена капитанов Марии. Этих губили особенно изощренно: прижигали раскаленным железом пятки и половые органы, выкалывали глаза, затем долго, привязав за ноги, волочили захлебывающихся за кораблем, пока акулы не расправлялись до конца с полуживыми инквизиторами. Не грабили только Прованс. Бальтазар Косса не хотел доставлять неприятности брату Гаспару, которого в этом случае герцог мог послать с его флотом на поимку Коссы.

Яндра уже не была той воздушной рыжеволосой красавицей, которую узрел когда-то Бальтазар во дворце кардинала. Огрубела и она. Матросская еда, ночные постирушки, грубые заигрыванья пиратов, норовивших то ущипнуть, то шлепнуть по заду капитанову шлюху, когда уж нельзя было переспать с ней. (Бальтазар глядел строго, и насильнику грозила виселица.) И ее возлюбленный, в котором Яндра продолжала не чаять души, постепенно начал возвращаться к прежнему. Насиловал, походя, захваченных рабынь, долго держал у себя какую-то негритянку, лупоглазую, с вывернутыми огромными губами и твердыми маленькими грудями, горячую и чувственную в постели, пока Яндра решительно не потребовала ее убрать или продать, пригрозив, что утопится…

Бальтазар избавился от негритянки, но любовных подвигов своих не прекратил, стараясь, впрочем, не совершать их на глазах у Яндры. А та, лишь опоминаясь мгновеньями, ужасалась своей жизни на корабле, веренице битв и смертей, тому, что она, богатейшая невеста Вероны, стала попросту дорожной подругой пирата, в которого превратился когда-то очаровавший ее студент-теолог Бальтазар.

Грабили дома богатых горожан, грабили селенья. Грабили наполненные добром поместья в Берберии. Грабили церковные ризницы, забирая золотые и серебряные подносы, дискосы, чаши, расшитые золотом хоругви, серебряные ризы, золотые урны и реликварии с останками святых.

Золото и серебро, дублоны, реалы, скудо, константинаты, торнези и цехины, динары и неведомые, с дыркой посередине, монеты восточных стран. Бриллианты и жемчуг, шелка и отделанные парадные доспехи, латы и щиты, украшенные рубинами и сапфирами, мантии, шитые жемчугом. Из богатых вилл ящиками выносили драгоценную посуду и утварь.

Владельцы сопротивлялись отчаянно. Люди Коссы, словно демоны, лезли в окна, проламывали крыши, окружали целиком все селение, резали, кололи, давили сопротивлявшихся людей, сгоняли в толпы пленников, кого можно было продать (работорговля была в те века на Средиземном море самым прибыльным делом).

Захваченную добычу и рабов Косса доставлял на Искию.

Мать Бальтазара пыталась урезонить сына, который четвертый год подряд вел такую жизнь. И тут я вновь передаю слово Парадисису:

«Остановись, Бальтазар! Наш дом, хоть он и большой, весь Кастелло, а то и весь наш остров, не смогут вместить всего того, что ты привозишь. Что делать с богатством, которое ты привозишь и продолжаешь привозить? Всей Искии не хватит, если так будет продолжаться. Особенно, если ты будешь привозить сюда и пленников, а не продавать их по дороге в других портах. Достаточно женщин, которых ты сюда привозишь. Их слишком много. До каких пор ты еще будешь привозить их? Что мне с ними делать? Ты не сможешь жениться ни на одной из них, даже на той, что у тебя на корабле, на девушке из Вероны. Ты должен служить церкви, сын мой, для этого я тебя растила. Святая инквизиция, по-видимому, отступила от тебя. Тем, кому нужно забыть, заплачено золотом. И твою Яндру оставили в покое. Ее дядя умер. В Вероне перемены. Оставь свое ремесло, Бальтазар! Вот уже пятьсот лет многие поколения нашего рода дают служителей церкви. Ты тоже должен им стать! Подумай об этом хорошенько. Я не хочу, чтобы ты вновь и вновь уходил вморе. Опасная жизнь, которую ты ведешь, тянется слишком долго, а ты обещал мне, что скоро бросишь это занятие… Пусть этот отъезд будет последним! Когда вернешься, начинай новую жизнь, новую, мирную жизнь, а то тебя убьют… И тебя, и Гаспара, и Микеле, и Джованни… Вы все обезумели от этой жизни… – говорила она, и на глазах ее блестели слезы.