Розмэри Сатклифф - Орел девятого легиона Страница 14

Эска говорил скучным, монотонным, полным безнадежности голосом, как повторяют вслух затверженный урок. И, слушая его, Марк вдруг испытал холодное бешенство, гнев против незнакомого ему трибуна, и от этого ему сделались ясны некоторые вещи, о которых раньше он не думал…

Он быстро протянул свободную руку и сжал у Эски запястье.

– Эска, разве когда-нибудь словом или поступком я дал понять, что думаю о тебе так же, как этот без-году-недельный вояка, видно, думает о своих рабах?

Эска покачал головой, враждебность его испарилась, и теперь лицо его не было ни застывшим, ни угрюмым, а только несчастным.

– Центурион не такой, как трибун Плацид, он не станет зря грозить плеткой своему псу.

Марк, вконец обескураженный, разобиженный и рассерженный, совершенно вышел из себя.

– Будь он проклят, этот трибун Плацид! – закричал он, бешено стискивая руку Эски. – Стало быть, его слова значат для тебя больше, чем мои, раз ты мне твердишь про псов и плетку?! Во имя Света! Неужели нужно объяснять тебе словами, что по мне обрезанное ухо не проводит границу между людьми и животными? Да разве не ясно это из всего моего поведения? В моих отношениях с тобой я не думал – равны мы или нет, раб ты или свободный, а вот ты слишком горд и относился ко мне не так, как я к тебе! Слишком горд! Слышишь? А теперь… – Забыв о спящем волчонке, он резко привстал на локте и тут же повалился на постель, раздосадованный, но уже смеясь и выставив кверху окровавленный палец. – ...А теперь твой подарок укусил меня! Клянусь Митрой, у него в пасти сплошные кинжалы!

– Значит, ты мне должен за них сестерций, раз их так много, – подхватил Эска, и оба расхохотались с готовностью, с облегчением, как смеются не оттого, что действительно смешно, а чтобы разрядить напряжение. А между ними на полосатой циновке лежал маленький серый волчонок, сжавшийся в комок, сбитый с толку и рассвирепевший, но очень сонный.

Обитатели дома по-разному отнеслись к неожиданному появлению волчонка. Пес Процион при первой встрече проявил подозрительность – незнакомец пахнул волком и вообще чем-то чужим. Большой пес обошел вокруг него, напружинив ноги, шерсть на загривке у него встала дыбом, а волчонок припал к полу, растопырив лапы, будто злая мохнатая жаба, и, прижав назад уши и сморщив нос, сделал первую попытку зарычать. Дядя Аквила почти не обратил внимания на его появление, так как был в это время погружен в осаду Иерусалима. Раб Маркипур и старый Стефанос смотрели на него косо: волчонок, который вырастает в волка, слоняется по всему дому!.. но Сасстикка неожиданно взяла сторону младшего поколения. Уперев руки в бока, она громогласно принялась стыдить рабов. Да как они смеют, пронзительно вопрошала она, у самих небось по две здоровых ноги! Да пусть молодой господин заведет себе хоть стаю волков, если ему хочется! И, продолжая кипеть от негодования, она испекла и принесла Марку в салфетке три коричневых медовых коржа и дала глиняную миску с отбитыми краями для малыша.

Марк, слышавший все, что она говорила в его защиту, принял оба подношения с должной благодарностью, и после ее ухода они с Эской поделили коржи между собой. Марк давно уже не питал прежней вражды к Сасстикке.

Несколько дней спустя Эска рассказал Марку о своей жизни до того, как ему обрезали ухо.

Они в это время находились в бане, обтирались после купанья в холодной воде. Каждодневное погружение в глубокую ванну было одним из величайших наслаждений для Марка, – ванна была так велика, что в ней можно было плескаться и даже сделать несколько взмахов. В воде он почти забывал про больную ногу. У него даже возникало ощущение, чуть-чуть напоминавшее старое, – будто он переходит из одного мира в другой. Оно возникало у него в прежние времена, когда он правил колесницей. Но сходство было лишь приблизительным, как тень похожа на предмет, ее отбрасывающий. И нынешним утром, сидя на бронзовой скамье и вытираясь, он вдруг затосковал по прежней роскоши – еще бы раз, всего один раз ощутить взрыв скорости, рывок упряжки, полет и тягу, и ветер, свистящий в ушах!

И в ту же минуту, словно вызванная к жизни силой его желания, за стеной бани по улице вихрем промчалась колесница.

Марк протянул руку и взял у Эски свою тунику, проговорив при этом:

– Что за чудо? На нашей улице мы слышим чаще повозки с овощами.

– Должно быть, это Луций Урбан, сын подрядчика, – предположил Эска. – От его конюшен можно проехать в объезд позади храма Суль-Минервы.

Сейчас колесница застряла как раз около их дома, возница, судя по всему, не мог справиться с лошадьми – до них донеслось хлопание кнута и громкая брань. Эска добавил с отвращением:

– Скэрее, похоже на повозку с овощами, запряженную волом! Ты только послушай! Он недостоин иметь дело с лошадьми.

Марк надел через голову тонкую шерстяную тунику и протянул руку за поясом.

– Так, значит, Эска тоже возница? – сказал он, застегивая пряжку.

– Я был возницей у моего отца. Но то было очень давно.

И тут Марк вдруг понял, что сейчас, сию минуту, он может спросить Эску про дни его юности. Теперь уже не получилось бы, что он вошел без приглашения. Он подвинулся и указал рукой на скамью, тот сел, и Марк спросил:

– Эска, каким образом возница твоего отца стал гладиатором на арене Каллевы?

Эска очень медленно кончил застегивать на себе пояс, потом обхватил двумя руками поднятое колено и с минуту сидел так, молча, опустив лицо.

– Мой отец был вождем клана племени бригантов, он повелевал пятью сотнями копий, – сказал он наконец. – Я был его оруженосцем до тех пор, пока не стал самостоятельным воином. У нашего племени это происходит на шестнадцатое лето. Когда я уже год был равным среди мужчин и возницей моего отца, клан восстал против наших господ, так сильна была в нас жажда свободы. Мы были шипом в теле легионов с тех самых пор, как они пришли на север, – именно мы, обладатели синих щитов. Мы восстали и были разбиты. Мы держались до последнего в нашей крепости, но нас победили. Всех мужчин, которые уцелели, – а их было немного – продали в рабство. – Он вздернул голову и посмотрел прямо Марку в лицо. – Клянусь богами моего народа, клянусь Светом Солнца, я лежал во рву, как мертвый, когда меня подобрали. Иначе я бы им не дался. Меня продали торговцу с юга, а тот перепродал меня Беппо, сюда, в Каллеву. Остальное ты знаешь.

– Ты один из семьи остался в живых? – помолчав, спросил Марк.

– Отец и два мои брата погибли. Мать тоже. Отец убил ее до того, как в деревню ворвались легионеры. Она сама так хотела.

Последовало долгое молчание, потом Марк тихонько проговорил:

– Вот так история, клянусь Митрой!

– Довольно обычная история. Думаешь, в Иске Думнониев было по-другому? – Но прежде чем Марк успел ответить, Эска торопливо добавил: – Все равно не нужно вспоминать про слишком близкое. Вот то, что было до… все, что было раньше, вспоминать приятно.

И пока они так сидели, слабое мартовское солнце бросало косые лучи в высокое окно, и как-то само собой получилось, что Эска стал рассказывать Марку про прежние времена. Про дни, когда мошка пляшет в дрожащем от зноя воздухе; про отцовского громадного белого вола, украшенного гирляндами из маков и лунных цветов в честь праздника; про свою первую охоту и ручную выдру, принадлежавшую им со старшим братом пополам… Одно цеплялось за другое, и вот Эска рассказал, как десять лет назад, когда восстанием был охвачен весь край, он лежал за валуном и смотрел, как идет на север легион, который назад так и не проходил.

– В жизни такого не видел, – продолжал Эска. – Будто блестящая змея, вился поток людей между холмами – серая змея в алых пятнах – плащи и гребни на шлемах командиров. Странные ходили слухи про тот легион. Говорили, будто на нем лежит заклятье. Но он казался могущественнее всякого заклятья и страшнее. Помню, как сверкал на солнце их орел, когда легион маршировал мимо, – большой золотой орел с выгнутыми назад крыльями, я не раз видел, как орлы отводят их назад, когда падают камнем на зайца, скачущего в вереске. Но с горных болот наползал туман, легион вошел прямо в него, и туман сомкнулся за их спиной, а легион сгинул… будто шагнул из одного мира в другой. – Эска сделал быстрый жест правой рукой, растопырив, как рога, большой и указательный пальцы. – Странные про него ходили толки.

– Да, я слыхал, – проговорил Марк. – Эска, это был легион моего отца. Это алый гребень его шлема был первый рядом с орлом.

ГЛАВА 7

ВСТРЕЧА ДВУХ МИРОВ.

Нa конце двора две плоские ступеньки, обсаженные с одной стороны кустом розмарина, с другой – стройным деревцем лавра, вели в сад. Сад был запущенный (дядя Аквила не держал раба-садовника), но приятный; он сбегал вниз к полуразрушенным крепостным укреплениям тех времен, когда Каллева еще принадлежала бриттам. Кое-где в городе возводились новые, облицованные камнем городские стены. Но тут пока еще вилась невысокая земляная насыпь, проглядывая между ветвями одичавших фруктовых деревьев. Там, где стена понижалась, виднелись мили и мили лесистой местности, уходящей в окутанную синеватой дымкой даль, лес Спинайи переходил в лес Андериды, а лес Андериды обрывался в болота и море.