Виктор Шкловский - Повесть о художнике Федотове Страница 14

Не труд был бедой, бедой была его бесполезность.

Заговорили, запутали, замучивали полуголодного солдата разной, как тогда говорили в полках, словесностью.

Друзья

Сытый голодного не разумеет.

I

Павел Федотов не был совсем одинок, но друзья его были для него чужими или получужими. Лейб-гвардии Финляндский полк – полк привилегированный, офицеры там были из богатых и чиновных семей.

Солдатского сына Павла Федотова привела в тот полк золотая медаль.

Полковые друзья Федотова были люди неплохие, мечтающие о какой-то справедливости, но справедливости близкой, маленькой: чтобы солдат меньше били, чтобы офицеров меньше гоняли на службу, чтобы умнее была цензура.

Полк им даже нравился. Среди сослуживцев и друзей Федотова знаем Александра Васильевича Дружинина, человека из чиновной и богатой семьи; родился Дружинин в 1824 году в Санкт-Петербурге.

Следующий год был решающим, годом неудачи декабрьского восстания. С 1825 года, казалось, в России история прекратила движение свое.

Учился Дружинин сперва дома, потом поступил в Пажеский корпус прямо во второй класс; два брата его служили в Финляндском полку.

Федотов Дружинина узнал в доме отца мальчиком: Павел Андреевич приходил к братьям Александра Васильевича – своим сослуживцам.

Хорошо принимали Федотова в чистом, богато убранном, многоэтажном доме Дружининых. Любил он здесь сидеть среди хороших вещей, разговаривать, читать.

Сам Дружинин знал языки – французский, английский и итальянский. Он рано начал писать, в молодости увлекшись романами Жорж Занд – свободолюбивыми и говорящими об освобождении чувств. Человек он был порядочный, но знающий границы возможного. Кроме того, он был англоманом, что как бы гарантировало благонадежность свободомыслия.

Биографию художника Федотова приходится отчасти писать и по его картинам. Он учился рисовать на портретах, рисуя портреты знакомых, радуясь, что полковые товарищи и друзья, к которым он ходил, соглашаются позировать и даже кормят художника, приходящего рисовать, обедами.

Дружинины Федотовым зарисованы: все трое братьев – Григорий, Андрей и Александр Дружинины сидят за столом. Слева, куря и положив на зеленый стол длинную руку с углем, закрепленным в рейсфедере, сидит Андрей Дружинин, перед ним лежит белый лист бумаги; Андрей Васильевич задумчиво пускает дым.

Посередине в расстегнутом мундире сидит Григорий Васильевич: перед ним раскрытая книга, которую он собирается читать. Справа тоже над книгой мы видим обращенного к нам лицом Александра Васильевича. На столе лежат гипсовые маски, которые, очевидно, собирается рисовать Андрей.

Картина небольшая; все три фигуры выделяются на темно-сером фоне стены. Верх картины занят низками рам двух картин, и видно еще дно тогдашней масляной карсельской механической лампы. Такое освещение было только у передовых и богатых людей.

В маленьком групповом портрете изображены спокойные, очень культурные, умеющие занять себя люди: главный из них Александр Васильевич.

Александр Дружинин спокоен, у него умное, несколько высокомерное лицо с суженными глазами. Судьба этого человека была благополучна и полна тихо угасающей славой. Он очень рано выступил в литературе, и первая его вещь «Полинька Сакс» (1847) сразу получила славу. Повесть рассказывает о замужней женщине, полюбившей другого. Муж горюет, но старается не мешать счастью жены. Повесть написана под большим влиянием Жорж Занд, которой все тогда увлекались. Повесть нравилась Белинскому, многие ее предпочитали первым вещам Достоевского. Когда через несколько лет наступила реакция, когда панический страх овладел умами правительства и начался быстрый бег обратно по наклонной плоскости, Александр Дружинин пригодился.

Надо было найти, что же не запрещено.

В 1849 году А. В. Никитенко записал[26]: «Любопытно, что на этой неделе несколько запрещений. Недавно вышло запрещение относительно спичек; потом запрещено лото в клубах, затем маскарады с аллегри…»

Александр Дружинин сумел найти обходную дорогу, которая никуда не вела: он писал бытовые фельетоны о компании чудаков, симпатично-распущенных, путешествующих по Петербургу и находящих для себя несколько нескромные, но безвредные развлечения.

Кроме того, Дружинин писал толковые статьи об английской литературе и впоследствии стал одним из основателей Литературного фонда.

Он ценил Федотова, первый напечатал о нем воспоминания, но он не мог ему помочь, потому что не понимал положения художника. Для Александра Дружинина бедность была нечто вроде забавного приключения.

Он был умный и холодно-гуманный человек; с ним впоследствии дружил, а потом поссорился Лев Толстой, но долго дружил Некрасов, относясь к нему как к явлению невредному и довольно понятному.

Александр Васильевич любил Федотова, но не понимал его: он восхищался терпением полкового товарища, однако считал, что аборигену города Петербурга такое терпение должно быть свойственно.

Впоследствии, когда Федотов стал знаменитым художником, Дружинин говорил о нем с чувством дружбы и даже уважения. Он говорил:

«Соболезновать о лишениях Павла Андреевича, а еще более тяготиться их видом казалось мне таким же странным, как проливать слезы о том, что какой-нибудь мореплаватель или естествоиспытатель не пользуется комфортом в своих странствиях».

Он считал, что бедность даже украшает художника, и приводил мнение Жан Поля: «Бедность, то же, что операция протыкания ушей у молодых девушек. Больное место заживает, его украшают потом перлами и бриллиантами».

Боль не всегда проходит.

И проткнутые уши не всегда украшали перлами и бриллиантами.

Павел Андреевич не изучал нищету – он был нищий, он был нищ так, как Акакий Акакиевич, и зарабатывал приблизительно столько же, как тот, если не считать наградных.

Но он был великим талантом, он видел далеко, он умел узнавать мир через то, что другие люди не замечали или считали безнадежно устаревшим.

Он перечитывал Фонвизина, Крылова и учился у старых екатерининских писателей их смеху и видению мира.

Федотов любил Лермонтова: Лермонтов был его другом и его вождем. Томик Лермонтова попался ему как-то под руки. Дружинин передает с изумлением: «Во время чтения восторг его как обыкновенно восприимчивых людей принял размеры даже слишком великие: он говорил беспрестанно:

– Боже мой, неужели человек может высказывать такие чудеса в одной строке… За два таких стихотворения – два года жизни».

Федотов знал цену жизни и знал цену подвига творцов искусства.

Александр Дружинин много писал, но нужды и цены настоящего труда не знал.

В 1852 году перед тяжелой болезнью Федотова Александр Васильевич заходил к другу и звал его к себе в деревню на полный отдых, обещал ему построить мастерскую в саду посреди рощи из белых роз.

Федотов не любил рисовать цветы и не захотел отдыхать в имении Дружинина. Александр Васильевич был для Федотова интересным собеседником, от которого можно узнавать новости о живописи, и он был хозяином дома, в котором можно было рисовать. Он написал портрет матери Дружининых, использовав его как упражнение в передаче красками самых разнообразных материалов.

Марья Павловна Дружинина на портрете изображена в белом кружевном чепце, в черном шелковом платье с кружевным воротником, в коричневой атласной, отливающей, кажется, малиновым накидке. Она сидит в большом синем кресле, одну руку положив на колени, другую на ломберный столик, ноги хозяйки поставлены на вышитую скамеечку, пол под скамеечкой устлан цветным ковром. За Марьей Павловной видны цветы и зеркало, перед зеркалом золоченый подсвечник с амуром, часть подсвечника отражена в зеркале – все вместе трудная живописная задача.

Этот портрет – проверка живописного искусства.

В то же время он экспедиция в чужую жизнь, в чужой быт, а не только урок живописи.

Помню Нико Пиросманишвили. Он жил в Тбилиси, рисовал своих друзей, рисовал духанщиков и блюда, которые они подавали посетителям. Плата была натурой.

Федотов получал даже меньше: ставили прибор за столом, домой ничего нельзя было унести.

Хороший портрет оставил Федотов. Это портрет-шутка, назывался он «Курильщик»: офицер ушел, денщик сел в его кресло, курит трубку, отдыхает. Сидит он спиной, мы не видим лица, видим только спокойную позу отдыхающего человека и хорошие вещи, которые его окружают: гитара, на столе бритвенное зеркало, тарелка с акварельными красками. Но комната и кресло – все это не из быта Федотова.

Были друзья, были семьи сослуживцев, остались портреты и добрая память по художнику и его бедности. Но бедности они не поняли, принимая бедняка.

Дружинин после смерти Павла Андреевича писал о художнике, воздавая честь скромности плебея:

«Мне кажется, что Федотов скорей бы умер, нежели стал просить помощи у лучшего своего друга. На его похоронах я удостоверился в том, что некоторые из самых дорогих приятелей покойного не знали ни о положении его семейства, ни о постоянных, неистощимых усилиях Павла Андреевича для облегчения участи престарелого отца и других своих родственников. Федотов жил так же, как и трудился: никакая тяжесть ноши не заставляла его помышлять о чужих плечах».