Наталья Иртенина - Царь-гора Страница 14

Через полчаса Федор встретился с Аглаей у выезда из поселка. На спине у него болтался рюкзак, у нее к поясу была прицеплена торбочка.

— Идем к тем холмам, — показала Аглая, — там есть интересные вещи.

Неровная линия холмов на юго-востоке пересекалась медленным притоком Чуи. По берегам трава росла гуще, как в настоящей степи. На противоположной стороне реки горбатыми кочками лежали апатичные верблюды.

— Здравствуй, Белая Береза, — прокричал пастух.

Аглая весело помахала в ответ:

— Привет, Жанпо!

— Это что за желтолицый Бельмондо? — поинтересовался Федор, чувствуя досаду.

— Послушайте, вы видите меня всего второй раз, а уже ревнуете как свою невесту, — немного раздраженно сказала Аглая.

— Было бы странно, если бы я ревновал кого-то другого, — заметил он. — Я здесь никого больше не знаю. Кроме того, я не уверен, что вы сердитесь искренне. Однако вы не ответили на мой вопрос.

— Вы не задали никакого вопроса.

— Нет, я спросил — этот верблюжий пастух ваш воздыхатель?

— С чего вы взяли?

— Он назвал вас Белой Березой. По-моему, это слишком похоже на альковное прозвище.

— Если будете хамить, нам лучше сразу разойтись в противоположные стороны. — Аглая наклонилась и сорвала ковыльный стебель. В этом движении была такая прозрачная невинность и простодушная нежность по отношению к былинке, что Федор устыдился своих слов.

— Простите, я сам не знаю, что говорю. Наверное, еще не акклиматизировался.

— Прощаю. С Жанпо мы приятели. Кстати, его действительно назвали Жан-Полем в честь французского актера. А Белой Березой меня зовут здесь все алтайцы и казахи.

Федор едва удержался от нового бесцеремонного высказывания.

— Вероятно, это что-то романтичное, — пустился он в рассуждения, — в духе Фенимора Купера: Большой Змей, Острый Глаз, Танцующее Перо. Скво Белая Береза. От этого веет какой-то забытой наивной свежестью, близостью к природе. И такой родной образ… Белая береза под моим окном… Кажется, я понимаю. Для туземцев вы олицетворяете все русское, северное. Не скажу имперское, нет, совсем нет…

— Федор, — остановила его Аглая, сосредоточенно глядя вдаль, на узкую полоску перистых облаков над холмами, — скажите, для чего вы приехали?

Приготовившись было дальше развивать тему взаимоотношений братских народов, Федор выпустил воздух из легких.

— Неужели я вам так быстро надоел? — расстроился он.

— Вы пытаетесь изображать кого-то другого, ужасно фальшивого, — сказала она. — Просто перестаньте это делать. Когда вы смотрите в зеркало, кого вы там видите — себя или своего наскучившего двойника, который притворяется вами? Разве вы не чувствуете, что это ваш недруг, навязчивый, злой, уродливый? Вам не хочется освободиться от него?

Вот так белая береза под окном, подумал Федор, внутренне остолбенев и собираясь с мыслями.

— Боюсь, это долгий разговор, — ответил он. — Но надеюсь, эту тему мы с вами еще обсудим. Поверьте, она, безусловно, волнует меня. — Он прижал ладони к груди. — Как раз в поезде, по дороге сюда, я размышлял об этом, но, увы, мой двойник, мой черный человек оказался сильнее меня. Однако ваше присутствие, Аглая, дает мне надежду, что здесь, в этой благословенной пустыне, я обрету избавление. Имейте это в виду.

— Хорошо, — коротко молвила она.

Федор подошел к воде, умыл лицо. Становилось жарко, поблизости пищали то ли птицы, то ли зверьки.

— А приехал я сюда, чтобы готовить диссертацию по Гражданской войне.

Солгав, он тут же подумал, что это вполне может стать правдой. И даже тема оккультного, словно исполняя его недавнее пожелание, в этом случае находит себе место и применение в качестве исторического материала.

— Что-то подсказывает мне, — продолжил он, — это будет такая диссертация, от которой все ахнут. Аглая, вы ведь поможете мне отыскать хороший материал? Я имею в виду — первосортный?

— Смотря что вы подразумеваете под этим словом.

Она тоже сполоснула лицо, а после, нагнувшись с прибрежного камня, покрытого красно-желтыми заплатками мха, напилась прямо из реки. Федор, глядя на нее, рискнул проделать то же самое. Вода была немного мутной, но приятной, со степным горьковатым привкусом. Отдохнув недолго, они снова пустились в путь.

— Ну, например, я подразумеваю под этим имя Бернгарта. Вам оно что-нибудь говорит?

— Совсем немного, — не сразу и с неясной грустью в голосе сказала Аглая, — я почти ничего о нем не знаю.

— А откуда он вообще вам известен? — Федор не ожидал подобного ответа и невольно сделался подозрительным.

Она пожала плечами.

— Здесь рассказывают много всяких историй. И эту тоже. В Актагаше, на базе «Беловодье», даже есть его музей. Считается, что во время Гражданской он искал в горах путь в Беловодье.

— А золото? — нетерпеливо спросил Федор.

— Про золото ничего не говорят, — покачала она головой, совсем не удивившись. Федора это подтолкнуло к неожиданному повороту мысли.

— Аглая, вы должны рассказать мне, что вам известно о… — он хотел сказать «мифах, связанных с подземной чудью», но вырвалось другое: — о подземной чуди.

Они перешли через гребень длинного бугра. Внизу стояла исполинская каменная фигура. Федор бегом спустился к ней, крича на ходу:

— Каменная баба!

Он жадно оглядел истукана со всех сторон, нежно поглаживая пальцами грубые каменные бока древнего тюркского воина, страшно уродливого. Глыбу, чуть накрененную вперед, окружали в беспорядке камни помельче.

— Алтайцы называют их кезер-таш, — сказала Аглая, подойдя. — Когда-то здесь был жертвенник.

— А, может быть, это курган? — волнуясь, спросил Федор. — Его раскапывали?

— Бугровщики давно перерыли каждый холмик.

— Жаль, — успокоился Федор. — Я не прочь сделать какое-нибудь археологическое открытие.

— Например, отыскать дорогу к подземной чуди? — поддела его Аглая.

— А что, есть такая дорога?

Аглая пошла дальше, не ответив. Фамильярно похлопав на прощание каменного сторожа, Федор догнал ее и молча зашагал рядом. Дорогу им перебежал здоровый степной кот с широкой плоской, совершенно монгольской мордой и затаился в траве. До больших, вырастающих впереди холмов оставалось немного, уже видны были их каменистые остовы и зубцы скал вокруг. Из обрывистой низины справа выглядывали верхушки молодых лиственниц.

— Вы заметили, Федор, здесь совсем не растет береза, — заговорила Аглая.

— Заметил — тут вообще мало что растет, — хмыкнул он.

— Я не об этом. В горах есть и леса, и луга. Но березы встречаются только старые, которым за сто лет. Или карликовые на границе снегов.

— В ваших словах, милая Аглая, чувствуется сильный подтекст. Что вы хотите этим сказать?

— Есть легенда. Когда на Алтай пришли люди Белого царя, то есть русские, в этих краях начала цвести белая береза. Смуглокожий народ, который тут жил, не захотел быть под властью Белого царя и ушел под землю, в пещеры. Стал там хранителем «ключей счастья». Иногда, правда, рассказывается, что они предпочли самоуничтожение — погребли себя под камнями. Но в легенде говорится, что они вернутся, когда настанет счастливое время. Сто лет назад счастливым считалось такое время, когда не будет ни царя, ни…

— …царских сатрапов, — подсказал Федор.

— Вот-вот. Сейчас, конечно, по-другому рассказывают про Беловодье и посланцев оттуда, которые должны принести всем великую науку и научить счастью. Все это, разумеется, ерунда.

— Разумеется.

— Только после революции и Гражданской войны белая береза перестала здесь расти, — закончила Аглая. — А вместо нее появилась черная горелая береза.

— Так, — сказал Федор, — с этого места подробней, пожалуйста. Я уже в третий раз слышу об этой мифической горелой березе, но никак не уразумею, в чем суть.

Аглая остановилась и повернулась к нему, посмотрела в глаза. У нее был невероятно выразительный взгляд, которым она, как настоящее дитя природы, могла говорить без слов и от которого Федору вдруг захотелось спрятаться. Такими глазами, подумал он, можно хоть сейчас разжигать костер.

— Я все ждала, когда ты вспомнишь, — сказала она, внезапно перейдя на «ты». — Но ты все забыл… Федор, ты сам видел эту горелую поляну и черную березу.

— Я? — изумленно переспросил он. В тот же миг в его сознании вспыхнуло черное пятно, медленно превращавшееся в совершенно четкую картину-воспоминание: большой круг, выжженный в степном покрове, и в центре его — торчащий обугленный ствол с голыми, поникшими, будто изломанными, ветвями…

* * *

Над высушенной, красной от зноя землей висело жаркое марево. Воздух колыхался, и казалось — протяни руку, дотронься и почувствуешь упругое сопротивление, а потом перейдешь прозрачный барьер и окажешься в совсем другом месте, на чужой планете, в далекой от Земли галактике. В другом мире, манящем своей непохожестью и чудесами.