Владислав Бахревский - Хождение встречь солнцу Страница 14

Пришел из посольского приказа дьяк, принес донос о самозванце.

Борис Иванович бегло просмотрел дело. Польский королевич Владислав, все еще мечтая о русском престоле, пригрел Тимошку Анкудинова, мужика вздорного и хитрого. Тимошка служил в Москве писарем, сам вологодский. Проворовался. Сжег дом, не пощадил жену. Сгорела в пожаре. Бежал в Польшу. Владислав объявил его Дмитрием — сыном царевича Дмитрия.

Борис Иванович усмехнулся. И вдруг ударило: а ведь того, кто замешан в эту таинственную историю с убиением царевича Дмитрия, тоже звали Борисом. Царь Борис Годунов. Царь Борис Морозов.

— Морозов! — сказал вслух и посмотрел на дьяка. Лицо непроницаемо. Отослал. Задумался, но дьяк вернулся:

— Царь едет!

Морозов накинул на плечи соболью шубу, торопясь пошел за ворота встречать великого гостя.

Алексей Михайлович был весел необычайно. В глазах голубейших зайчики кувыркаются. Собирает губы, соблюсти чтобы строгость, а они растягиваются от уха до уха.

Зашептал Борису, наклонясь близко:

— С Матюшиным на женскую половину лазили. Полный подол невесте пряников насыпали. Она обмертвела от страха, а мы ей в окошко тайное показались и уж так хорошо засмеялась Ефимушка-то, а зубы — снег под солнцем. Жени меня, Борис Иванович! Поскорей ты меня жени. Люблю несказанно Ефимию Федоровну.

Морозов ласково засмеялся.

— Женим! Женим! Завтра выйдет она в золотую палату с боярами знакомиться, а там вскоре и под венец.

— В поля поскачу. Такой нынче день славный!

Царь, быстрый и легкий от своего счастья, убежал, уехал, умчался, а Борис Иванович кликнул служку.

— Заложи крытый возок!

И вслед первому слуге послал другого.

— Пусть не запрягают. Поеду, как стемнеет. Да чтобы лошади самые худые были и возок чтоб плохонький.

От Милитрисы, верной служки своей, услыхала жена боярина Василия Мария Романовна, что ближний боярин Борис Иванович Морозов собирается извести невесту царя прекрасную Ефимию Федоровну.

Всполошилась Мария Романовна. Разведала, что завтра, когда царь будет сидеть в золотой палате с боярами, выведут Ефимию Федоровну, тут-то все и приключится.

Всю ночь не спала Мария Романовна. Утром затемно поднялась, села возле зеркала и без жалости размалевала белилами да румянами хорошее свое лицо.

На молитве боярин Василии так и ахнул, глядя на жену, и высказав удовольствие нежданной покорностью, про себя ругался: привык он уже к открытой красоте жены, и малевание показалось ему премерзостью.

В девять часов Мария Романовна прокралась в Кремль и шла уже по переходам в царицыны палаты, когда кто-то схватил ее грубо в темноте и толкнул куда-то.

Пришла в себя — каменный погреб, без окон, но с дверью. Дверь глухая, железная, толкнулась — закрыто.

Крикнула — крик придавил к ледяному каменному полу. Некуда было вырваться голосу из тяжелого мешка.

Упала Мария Романовна на колени и молилась за цветочек аленький, за молодую Ефимию Федоровну.

А Ефимию Федоровну наряжали уже.

Одевали в золотое платье, обвешивали дорогими тяжелыми безделушками из чистого золота, усыпали бессчетными жаркими каменьями. Боярыня, убиравшая волосы, старалась. Завязала косы туго, каждый волосок с висков натянула волосником под венец, будто струны на гуслях: тронь — запоют. Так натянула, что кожа на лице затосковала: моргнуть нельзя. Повели к царю, а в голове шумит, слезы от боли на глазах, и моргнуть нет силы.

Ввели Ефимию Федоровну в Золотую палату, а царь от радости и нетерпения поднялся с места навстречу любимой красавице своей. Отошли от Ефимии Федоровны служки, шагнула она раз, другой, покачнулась и упала вдруг.

Морозов так и кинулся к отцу невесты, к Федору Всеволожскому.

— Обманщик! Падучая у девушки. Больную в жены царю подсунуть хотели! — и на колени перед царем.

— Прости, государь царь, Алексей Михайлович, не стерпело сердце!

Нахмурился царь, отвернулся, рукой шевельнул. Ефимию Федоровну унесли.

Мария Романовна очнулась от молитвы. Было холодно и сыро. Задрожала, пошла вдоль стены, ощупывая в темноте стены. Влетела неосторожно в нишу двери, стукнулась плечом, и дверь вдруг беззвучно растворилась.

Мария Романовна выбежала на площадь.

Навстречу ей шел Борис Иванович Морозов, увидал боярыню, улыбнулся. У Марии Романовны сердце так и заколотилось: погибла царская невеста. Неужто дверь потайного погреба все время открыта была? Когда же открыли-то ее?

Мария Романовна побежала искать свой возок, и в это время проехала мимо тяжелая черного дерева карета со стрельцами на запятках. Занавески черные опущены были. Мария Романовна догадалась и заплакала.

Красавицу касимовскую Ефимию Федоровну везли в монастырь. А утром в далекую Тюмень поехал Федор Иванович Всеволожский — отец царской невесты.

Царь не находил себе места. В Думе сидел молча, на охоту ехать не хотел, молился да плакал. Тайком ночью пробрался в острог, роздал несчастным злодеям подаяния. Сон потерял.

Как-то, чуть не на заре, бродил по Кремлю, и возле Чудова монастыря кинулся ему в ноги оборвыш. Царь поднял его. Лицо у оборвыша недоброе, на лбу шрам, на щеке другой, одно плечо выше, левая рука не гнется.

— Что тебе?

— Государь-царь, смилуйся и пожалуй! Казак я, Ивашка Нехорошее, из Сибири. Воевода Михайло Волынский для изувеченных, уволенных со службы казаков твоих устроил богадельню, а есть нам нечего, с голоду помираем. Смилуйся, государь-царь, князь великий, третью неделю, чтоб в ножки твои вдариться, стою здесь. Хлебного бы нам жалованья, смилуйся, царь, Алексей Михайлович.

Повезло сибирскому казаку Ивану Нехорошеву да его дружкам Петру Раю, Никифору Носу, Василию Басарге. От своей печали пожаловал царь на каждого по две чети хлеба, на всех — шесть пудов соли в год, да еще по два рубля сразу дали.

В трудах да развлечениях забылось горе.

А через год Борис Иванович Морозов женил царя на Марии Ильиничне Милославской. Чтоб чего худого не вышло, на свадьбе спальню Алексея Михайловича оберегал Глеб Иванович Морозов, брат, родня верная.

Еще через две недели Борис Иванович и сам женился. В жены взял Анну Ильиничну Милославскую.

Царская жалость

Перед первым выходом в боярскую думу у царя в комнате собрались самые близкие родственники. Мать Евдокия Лукьяновна, дед по матери Лукьян Степанович Стрешнев, Никита Иванович Романов, учитель царя Борис Иванович Морозов.

Молодому царю нужны свои люди. Без своих людей даже царю нельзя править государством. Так вот и появился на Руси новый чин — «ближний боярин».

В Думе зачитали первую царскую грамоту.

Из бояр в ближние бояре были пожалованы: Федор Иванович Шереметьев, князь Дмитрий Мистрюкович Черкасский, Борис Иванович Морозов, князь Никита Иванович Одоевский.

Из дворян и стольников в бояре пожаловали князя Якова Куденетовича Черкасского, Ивана Ивановича Львова-Салтыкова, князя Федора Семеновича Куракина, Федора Степановича Стрешнева, Михаила Михайловича Темнина-Ростовского и Алексея Никитовича Трубецкого.

Все фамилии знатные, и все полюбили молодого царя. Теперь можно было и отдохнуть от государственных хлопот.

Царь уехал в любимый Саввин-Сторожевский монастырь, молился там и охотился.

Власть прибрал к рукам гордый, жадный до почета, до богатства первый Алексеев временщик Борис Иванович Морозов.

Перед отъездом из Москвы царь заглянул в любопытное тайное место. Позвал вечером своего казначея и приказал повести в кладовую Московского царства.

Прошли палатой, где были развешаны золотые парадные одежды для великих торжеств, праздников и приема иностранных послов. Одежд было много, костюмерная царя одевала не одну тысячу служилых напоказ. Несметно, мол, богато Русское царство и дворяне его богаты и люд.

В другой палате — опять же для пыли в глаза иноземщине — хранилась персидской красоты и красоты индийской, польской, немецкой, английской красоты и красоты русской серебряная, золотая, разукрашенная бесчисленными каменьями столовая посуда.

Прошли соболями. Тысячи и тысячи шкурок. На эту мягкую рухлядь, пожелай только, можно нанять армию, купить тайну чужого двора, а можно просто лечь и утонуть в драгоценном ласковом озере.

А потом стояли мешки с серебряными деньгами. Их было много, и молодой царь воскликнул:

— Богаты несметно!

А казначей вздохнул.

— Мы, государь, бедны.

— Столько серебра — и бедны?

— Бедны, государь! Стоит заплатить стрельцам — и не будет этих мешков.

— Надо купить серебра у немцев. Надо побольше наделать денег. Не хватит серебра — медные начеканить.

Казначей шевельнул бровями, но промолчал: царь был молод и неопытен. Отворил потайную дверцу. Здесь лежали старые книги в золотых пластинах, украшенных сапфирами, изумрудами, алмазами. Здесь была сокровищница. Здесь хранились самые неоценимые камни.