Нина Молева - Граф Платон Зубов Страница 14

— Он великолепен, князь, просто великолепен. А что касается моего визита, то отнесите его не только за счет моего глубочайшего уважения к такому выдающемуся человеку, как вы, но и к естественному человеческому любопытству: увидеть самого Потемкина, о котором столько лет говорит вся Европа!

— Вы мне льстите, граф.

— Нисколько, князь. Вы превосходно знаете себе цену и цену своим деяниям. А ваша личная храбрость давно вошла в легенды.

— Просто я не допускаю вельможи, лишенного качеств воина. Разве это не естественно?

— В прошлом веке, но не в нашем — изнеженном и почти целиком Подчиненном салонным играм. Вы представляете замечательное исключение, князь. А сейчас еще ваш интереснейший проект Крымский. Правда, я имею достаточно смутное представление об общих обстоятельствах этого дела, но несомненно одно — полуостров этот важен для России.

— Обстоятельства — они достаточно просты. После признания независимости полуострова на нем сложились две партии. Одна ратовала за турок.

— То есть болезнь турецкого владычества не была радикально излечена?

— В том-то и дело, что нет. Более того. Те сторонники турок, которые ранее не видели смысла в выявлении своих взглядов, теперь принялись их усиленно проповедовать. Им противостояла прорусская партия, которую надо было поддержать. В результате наши войска заняли Крым и Кубанскую область. А в этом году, как вы знаете, высочайшим манифестом было объявлено об их присоединении к России. Крым переименован в Таврическую губернию. Последний крымский хан Шагин-Гирей поселен в русском городе Воронеже. Только эти решительные меры и позволили прекратить набеги крымчаков.

— Эти набеги были настолько ощутимыми?

— Судите сами. Начиная с XV столетия, когда эти набеги начались, и вплоть до нынешнего года Россия, а частично и Польша, потеряли около четырех миллионов своих подданных. Мужчин крымчаки превращали в рабов. Женщины пополняли гаремы, выполняли обязанности прислуг. В Константинополе, у мамелюков, кормилицы и няньки были исключительно русские.

— Восток — это ужасно!

— Не только Восток. Не хочу задевать ваших патриотических чувств, граф, но на рынках Леванта русских рабов для работы на галерах покупали и венецианские, и ваши соотечественники.

— Мне всегда это казалось досужим вымыслом.

— К сожалению, здесь не было вымысла, и только присоединение Крыма к Российской империи способно положить конец работорговле. Если бы за свою жизнь мне удалось достичь одного этого, я все равно был бы доволен собой.

— Подобная заслуга в наш просвещенный век не имеет цены.

— В скором времени, я думаю, наша императрица совершит путешествие в Таврическую губернию. Я назначен ее начальником, и приглашаю вас в это путешествие. Уверен, это доставит вам удовольствие.

— Мне остается только вас благодарить, князь, но императрица…

— О, раз мы с вами пришли к согласию, ее приглашение не заставит себя ждать, поверьте мне. Потемкин располагает не атрибутами власти, он просто располагает властью. Думаю, вы убедитесь в этом, граф. А пока разрешите пригласить вас к моему холостяцкому столу. Это чистая импровизация моего повара — для меня и моих молодых друзей. Кстати, я смогу вам их представить. Господа, вы имеете честь быть за одним столом со знаменитым графом Луи Филлипом де Сегюр д’Арекко, полномочным посланником французского короля и носителем одной из древнейших французских фамилий.

— Господа, мне приятна эта встреча.

— Разрешите вам представить, граф, перед вами мой флигель-адъютант Александр Дмитриев-Мамонтов и флигель-адъютант фельдмаршала Салтыкова Платон Зубов. Что бы ни потребовалось вам в Петербурге, они достанут вам хотя бы из-под земли. Должен добавить: Александр неравнодушен к литературе, театру. Платон — пока только к женщинам.

— В моей стране говорят, это обещает многое.

— Посмотрим, оправдается ли французское представление в снегах России.

Петербург. Зимний дворец. Кабинет Екатерины II. Екатерина и граф де Сегюр.

— Ваше императорское величество!

— Добрый вечер, граф де Сегюр. Рада вас видеть в добром здравии и, как мне кажется, добром расположении духа.

— Если бы оно и было иным, счастье войти в карточную игру императрицы разогнало бы любые тучи. Счастье мне улыбнулось сегодня.

— Полно, полно, посланник. Не относите к заслугам судьбы то, что можно достичь одним словом императрицы. Я хотела, чтобы вы сегодня составили мне партию, а после ужина потолковать с вами. Если вы не ангажированы снова на ужин к Львовым. Злые языки насплетничали мне, что вы не избежали чар прелестной Машеньки Львовой даже и сочиняете стихи к ее портрету.

— Мой Бог! Петербург удивительный город. Иногда мне начинает казаться, что он предугадывает мои еще не родившиеся мысли.

— К этому надо привыкнуть и принять за данность. А что касается мадам Львовой, вы знаете ее удивительную историю?

— Боюсь, что нет.

— Даже бывая в их доме? Оказывается, супруги достаточно скрытны.

— А что это за история, если можно полюбопытствовать, ваше величество?

— Можно, поскольку она относится к поэту. Господин Львов сочиняет прелестные стихи, которые, впрочем, не издает. История же достаточно необычна. Начать с того, что подружились между собой четыре пиита. Некий Державин, написавший очень понравившуюся моим подданным оду «Фелица», которую сочли посвященной мне. Василий Капнист, малороссийский помещик. Баснописец Хемницер. И Николай Львов. За исключением Капниста все небогатые и трудившиеся на свое пропитание государственной службой. Все они оказались представленными некоему чиновнику, отцу четырех необычайно красивых дочерей, и, естественно, поспешили влюбиться.

Намерения у молодых людей были самые серьезные, но возможности с точки зрения родителей красавиц самые ничтожные. Единственное исключение — украинский помещик Капнист, владелец многих тысяч крепостных, получил тут же одобрение и мог обвенчаться со своей избранницей. Но — при одном условии. Ему было предписано родителями девиц отвадить от их дома господина Львова, без памяти влюбившегося в очаровательную Машеньку, и вообще отказаться от дружбы с ним.

Молодой человек вскипел. Поставил обязанности дружбы выше любовных обязательств и готов был отказаться от брака с любимой. Родители продолжали настаивать на своем. Невеста помещика была в полном отчаянии, пока сестры не нашли хитроумнейшего выхода. Девицы, заметьте, — не молодые люди.

Было решено, что Львов тайно обвенчается со своей избранницей до брака своего друга Капниста, но как! Капнист, на правах жениха, заехал взять на бал свою невесту и ее сестру Машеньку — такое допускается самыми строгими правилами. Но до бала молодежь заехала в храм, где их ждал Львов. Машенька и Львов обвенчались и — вам трудно будет поверить! — разъехались. Он на свою служебную квартиру, у своего начальника некоего Безбородко, Машенька — к родителям. Совершенное таинство брака осталось их тайной.

— Но какой в таком случае был во всем смысл? Как мог согласиться на что-либо подобное влюбленный молодой человек? У меня это не укладывается в голове!

— Полноте, граф, вы слишком романтизируете женщин. Они гораздо более разумны и расчетливы, чем их пылкие возлюбленные. Посудите сами. У господина Львова не было ни дома, ни положения. Брак без родительского благословения мог бы испортить его карьеру, в которой влюбленная Машенька более других заинтересована. Теперь же она уверена: ее супруг привязан к ней навечно, а она подождет лучших времен, не выдавая себя.

— Родители об этом не догадываются, а вы, ваше величество…

— Вы хотите сказать, каким образом я знаю больше близких людей? Ничего удивительного, граф, это Россия. Здесь каждый ищет возможности сначала выслужиться, быть угодным власть имущим, а уж потом разбираться в личных делах. Такая занимательная история могла развлечь императрицу, поэтому я о ней узнала в день венчания Львовых. И еще. Со времен Великого Петра священники обязаны доносить в соответствующий отдел Синода о каждом чем-либо необычном событии. Не думаю, чтобы кто-то из священнослужителей пренебрег своей первейшей относительно государства обязанностью — это стоило бы ему сана.

— Ваше величество, у вас удивительный дар рассказчика. И вам непременно следовало бы не пренебрегать литературными опусами.

— Я не беру пера, граф. В свободные минуты, по настроению, иногда пописываю пьески для нашего Эрмитажного театра, рассказы.

— Они должны быть великолепны, не сомневаюсь.

— Так говорят. Хотя доля комплиментов монархине в этих похвалах несомненно присутствует. Все равно авторское самолюбие бывает польщено. У вас еще будет время, граф, с ними познакомиться, а пока я хотела поговорить с вами о своем будущем путешествии в Таврическую губернию. Думаю, представителю нашего брата, французского короля, следовало бы ознакомиться с расширением наших владений.