Юзеф Крашевский - Безымянная Страница 14

Для того чтобы быть более свободным, Пузонов ни одной сердечной связи (как иные) не завязал в Польше, хотя его очень манили; он предпочитал себе прибрать дом такой старостины Одригальской за гостиницу, где царствовал абсолютно и который мог без церемонии покинуть, когда ему нравилось. Часто Бетина служила ему, не зная о том, принося вульгарные слухи, которые кружили по городу; иногда она предлагала сама исследовать кого-то и достать информацию, недоступную для других полицейских агентов. Она делала это без наименьших угрызений совести, как вещь очень естественную, часто гордясь, что ей так хорошо удалось.

Пузонов стал бывать у старостины из-за какого-то временного каприза, потом её общество казалось ему полезным и приятным, потому что его вовсе не смущало…

Она также взаимно считала его очень приятным, неслыханно образованным и старалась очень хорошие поддерживать с ним отношения.

Ловкая женщина под его мягкой внешностью вскоре открыла жестокое, дикое это выражение облика, которое выдавало внутреннюю тигриную натуру и – боялась его также очень… Но даже страх иногда рождает в некотором роде привязанность, он есть очарованием, в изношенных людях и женщинах пробуждает давно умершие нервы.

Однажды, когда Дмитрий Васильевич, привыкший входить к старостине, когда хотел, без объявления, вбежал в середине дня, дабы у неё отдохнуть, застал там прибывшую минуту назад Хелу.

Обе женщины были смущены этим внезапным вторжением; Пузонов это заметил, представился церемонно и вежливей, чем обычно… Но Хела, задетая какой-то тревогой, тут же сбежала.

Дмитрий Васильевич, однако, имел достаточно времени, чтобы измерить её любопытным оком, восхититься её красотой и почти перед ней остолбенеть.

Встретив это чудо красоты в обществе старостины, генерал мог сделать различные предположения о ней и догадаться… о вещах, для девушки не слишком лестных – однако же Хела произвела на него такое впечатление, что он не допустил ничего её унижающего… Серьёзность, благородство, невинность этих светлых черт, девичьих, почти суровых… даже испорченному человеку не позволили сравнить её с обычными женщинами, которых он здесь встречал.

Как все изношенные люди, Дмитрий Васильевич легко загорался – и в этот раз тут же воспламенился, но не хотел этого дать знать по себе. Опытное око старостины прочло в нём впечатление, прежде чем он в нём признался.

С великой ловкостью, которая, может, кого другого бы обманула, но не Бетину, якобы равнодушно, не скоро спросил он хозяйку дома, кто бы была та… панинка, которую у неё застал…

Старостина с четверть часа ждала этот вопрос, будучи приготовленной к ответу, промурчала, поэтому неохотно, что это бедная, честная девушка, которой она даёт из милосердия работу.

Генерал, не смея больше настаивать, замолчал… говорили о чём-то другом… По прошествии первого, может, получаса, уже далеко менее ловко и немного нетерпеливо он начал расспрашивать о Хели.

Старостина притворилась разгневанной.

– Я вас умоляю, – воскликнула она.

....................

– На что мне это? Позор только и бремя для меня… досадно…

Старостина остановилась, она заметила, что элементарные правила женского кокетства были чужды невинной ученице.

– О, моя дорогая, – сказала она после раздумья, – я также, благодарение Богу, ещё нестара… но, если бы я имела, скажу откровенно, твоё очарование, твою молодость…

– Чтобы вы сделали? – спросила Хела.

– Что? Что? Трясла бы светом, людьми, имела бы что хотела, а не работала бы по ночам, портя глаза из-за нескольких злотых. О! Ты не знаешь, – добавила она, – какую власть имеет красивая, молодая женщина над теми мужчинами и что ей доказать можно… Но нужно уметь.

– Этому я, наверное, никогда не научусь, – отозвалась Хела в душевной простоте, – не понимаю… не сумела бы… Что же бы мне, впрочем, дали маленькие удовлетворения собственных милостей… и судьбу – мою судьбу это изменить бы не могло.

– Как это? Напротив, дало бы тебе более прекрасную судьбу, сделало бы тебя богатой, счастливой, любимой… бросало бы тебе под ноги…

Хела слушала и так как-то не понимала старостины, которая чересчур возбуждалась, что ей попросту отвечала:

– Но я… я не пошла бы замуж, не любя… а…

Это мнение о супружестве так не вовремя удивило и смешало Бетину, что она вдруг замолчала. Она заметила, что ученица требовала пошагового и медленного приготовления… должна была разложить лекции на несколько дней. Иначе понять было трудно… Хела совершенно не знала того света, который был единственным для старостины; старостина едва догадывалась о такой простодушной невинности.

Назавтра и последующие дни Пузонов, воображение которого сильно было занято чрезвычайной красотой Хели, не в состоянии допустить, чтобы действительно была так недоступна и дика, как ему её рисовала старостина, выслал тайно на разведку свою секретную полицию для подробного выяснения состояния и положения Хелены. Люди, что привыкли ходить около подобных дел, изучили всё; донесли ему очень детально, кто была, где и с кем жила. Он узнал даже больше, нежели старостина, которая считала её за племянницу, узнал о таинственном происхождении, о полном сиротстве, но вместе о безукоризненной славе, работящей жизни и чрезмерной бедности.

Он сперва остерегался раскрыть Бетине то, что проведал, чтобы не показать перед ней, что ей не доверяет; но он убедился, что иначе, как через посредничество Бетины, трудно ему будет завязать более близкие отношения.

Его голова горела, он терял терпение, бегал, наконец добился от Бетины то, что та ему сообщит, когда Хела будет у неё, чтобы её всё-таки мог узнать ближе…

С великим трудом удалось старостине склонить девушку, чтобы пришла к ней на более долгое время… но Бетина имела на это способы: только под этим условием обещала работу, пригрозила, что откажет во всякой помощи, притворялась возмущённой и разгневанной…

А маленькая Юлка лежала больная, мать плакала дни и ночи, а бедная Хела любила их обоих и сердце её стучало, когда им помочь не могла! Работы и денег старостины должно было хватить на всё, ибо иных средств не было.

– Моя Хелуся, – шептал ей больной ребёнок, накидывая похудевшие ручки на шею, – моя ты дорогая сестричка… ты так теперь редко сидишь при мне, а я так тебя люблю… мне так с тобой хорошо… Когда возьму твою руку и положу себе под голову… то засыпаю так сладко… и мне кажется, что я самая здоровая, что нет опасности, когда тебя чувствую рядом…

– О! Ты моя ласковая, – говорила ей Хела, – подумай… я всё-таки должна работать, чтобы вам не быть в тягость… а иногда облегчить вам немного. Вот и сегодня так сложилось, – прибавила она, – что мне велели обязательно вечером быть там, где мне работу дают и где мне её лучше всего оплачивают… Матушка, что я тут предприму… назавтра нужны лекарства… булки… сок… всё… принесла бы пособие, но я должна, должна идти за ним сегодня вечером, иначе этой пани не застану… Велела! А мы… мы слушать должны.

– Но почему вечером? – спросила Ксаверова. – Могла бы, может, пойти утром. Знаешь, Хела, какое неограниченное я имею к тебе доверие, а с твоей красотой, молодостью, неопытностью, честной доверчивостью… я так за тебя боюсь!

– Чего же, мамочка моя? – веселей подхватила Хелена, целуя её руку. – Чего? Не бойтесь, люди не так злы и Бог присматривает за сиротой. Что же плохого может произойти?

Ксаверова была слишком бедной, слишком любила Хелюню и дрожала за неё, поэтому она замолчала, не настаивая больше, вечерний выход Хели был определён.

Каждая иная нарядилась бы, может быть, немного старательней, она, не думая, чтобы там могла кого встретить, не желая никому понравиться, осталась в своём повседневном платье, причесала волосы… вышла…

Она застала Бетину уже ожидающей, а в покое яркий свет… что-то, как бы приготовление для приёма гостей; она хотела сначала уйти, но старостина схватила её за руку.

– А! Не будьте уже ребёнком, – воскликнула она нетерпеливо. – Никого у меня не будет… мы останемся одни… Я люблю свет… А если бы зашёл случайно тот пан… тот… знаешь, который тебя уже тут раз видел, которому ты так безумно понравилась…

– Тогда бы я немедленно убежала! – крикнула Хелена.

– А я бы смертельно разгневалась… – воскликнула Бетина. – Что это за дикость и страхи какие-то смешные.

Она поглядела на неё и, видя её так просто одетую, только в повседневном платье, пожала плечами. Под разными причинами то холода, то примерки наряда хотела её обязательно немного принарядить, но Хела решительно этому противилась. Поэтому она осталась, как пришла, в своей ежедневной одежде, но этот свет, эти наряды уже её забеспокоили… Воспоминание о незнакомом господине давало почву для размышления… Мрачная, вынужденная ждать зарплату и работу, она села.

Старостина пыталась её развеселить беседой, но и та не шла; испуганная девушка едва отвечала, каждую минуту вставала, задержать её было трудно.