Марк Алданов - Десятая симфония Страница 14

- Надо говорить по-французски, - строго сказала императрица. - Я хочу, чтоб она всю жизнь могла рассказывать, что видела собственными глазами Изабе, - улыбаясь, добавила она.

Хоть эти слова косвенно напоминали, что жить ему уже осталось недолго, месье Изабе оценил любезность и был ею тронут. Вблизи, при ярком солнце, императрица нравилась ему еще больше, чем во дворце, где он ее видал на вечерах. В выражении лица, в голубых глазах императрицы было то, что в молоденьких женщинах особенно трогало месье Изабе: свет от счастья, от доверчивости, от радости жизни. «Да, красавица, - подумал он. - Таких волос я никогда не видал, не светлые, не пепельные, нет такого цвета... А глаза!.. Вот только чуть-чуть удлинить снизу овал лица, и красивее женщину представить себе было бы невозможно...» Как знаток, он оценил и пальмировский туалет императрицы, и шляпу, тонко подобранную к необыкновенному цвету ее волос. «Кажется, и шиньона не носит... Сама ввела в моду, а ей-то он и не нужен...»

- Отчего вы давно у нас не были? - спросила императрица. Она, видимо, не знала, о чем разговаривать, но, зачем-то остановив старика, считала нужным поговорить с ним еще минуту-другую. - Император всегда так вам рад... А я хотела с вами посоветоваться насчет своего портрета. Так все-таки кто же лучше: Винтергальтер или Дюбюф?

- Оба прекрасные художники, Ваше Величество, - поспешно сказал месье Изабе.

- Ах, как жаль, что вы не хотите меня написать! Я так желала бы...

- Ради Бога, не смейтесь над стариком, Ваше Величество, - со вздохом ответил месье Изабе. - Я давно больше не пишу, чтобы себя не позорить: кисть дрожит в моей руке.

- Я уверена, у вас и теперь вышло бы лучше, чем у всех молодых. Так непременно заходите к нам запросто. Император собирается еще вас расспрашивать о старом придворном церемониале. Мы хотим, чтобы у нас все было, как было при покойном дяде, а ведь никто, кроме вас, не видел... - сказала она и вдруг покраснела. Месье Изабе ласково улыбнулся. Ему и забавно было, что эта молоденькая испанская графиня, чудом ставшая французской императрицей, еще вчера никому в мире не известная, называет дядей Наполеона I; но его и трогало, что она сама при этом смущается и краснеет, как девочка.

- Я весь к услугам Вашего Величества.

- Какой вы счастливец, месье Изабе! Вы знали дядю, вы писали его портреты.

- Ваше Величество, разрешите вам напомнить, - с усмешкой сказал месье Изабе, - я писал не только вашего дядю. Задолго до того я писал и вашу августейшую бабушку.

- Бабушку? - с недоумением переспросила императрица,

- Покойную королеву Марию Антуанетту, - пояснил месье Изабе. - Ведь супруга вашего дяди, императрица Мария Луиза, приходилась родственницей королеве Марии Антуанетте.

Императрица озадаченно на него смотрела. Улыбка месье Изабе была так ласкова и почтительна, что ни о какой иронии не могло быть и речи. Но при мысли о том, что этот человек писал королеву, казненную на этой самой площади больше шестидесяти лет тому назад, императрице вдруг стало страшно. Она подумала, что нельзя и не надо жить так долго.

Поспешно простившись с месье Изабе, императрица приказала кучеру ехать дальше.

L'abondance des grâces ou il plaisoit a Dieu de me combler et la paix don't il me remplissoit etoient si grandes que je ne pouvois presque m'empêcher de rire en toute rencontre{53}.

«Только бы не пришла и для нее беда», - подумал месье Изабе, вспоминая то, что ему пришлось видеть на своем веку. Но он тотчас отогнал от себя грустные предположения и перевел мысль на дело: месье Изабе шел есть устрицы. Обедал он по-старинному, в пятом часу, а в полдень закусывал - чаще дома, но, случалось, и в ресторанах, когда можно было уйти от жены. Месье Изабе, прекрасный семьянин, очень любил свою вторую жену, как очень любил и первую, однако он не прочь был погулять и без нее. Он остановился у гастрономического магазина. Месье Изабе очень любил рассматривать витрины. В большой с низкими бортами коробке лежал ананас, симметрично окруженный грушами, как кегельный король кеглями. Рядом на блюде в заливном чернел пятнышками трюфелей огромный паштет. Сзади, возвышаясь над банками солений, корнишонов, сардин, торчали разные бутылки серебряными, синими, красными головками, одна красивее другой. Месье Изабе тотчас тронулся дальше, аппетит у него усилился.

При виде паштета и фруктов он вспомнил, что лакей императрицы держал в руке корзинку. «Верно, она опять ездила инкогнито к беднякам», - с благодушной улыбкой подумал месье Изабе.

От своего приятеля Фульда, занимавшего должность министра двора, он знал, как устраиваются полицией благотворительные поездки императрицы. Фульд, веселый человек, очень забавно о них рассказывал в тесном дружеском кругу. Кучер привозил молодую императрицу к бедному дому в бедном квартале. Лакей оставался внизу, а императрица с корзинкой в руке по узкой, но чистенькой лестнице поднималась в мансарду бедняков, - префект полиции, впрочем, устраивал так, чтобы дом был не очень высокий и лестница не слишком крутая. На стук открывал дверь маленький, чистенько одетый мальчик и уставлялся на вошедших милыми заплаканными глазенками. Из глубины мансарды слышался кашель; больная женщина с добрым, грустным, изможденным лицом, тяжело поднявшись на постели, спрашивала слабым голосом: «Кто тут?» Императрица подходила к постели и объясняла женщине, что братство Св. Викентия поручило ей навестить больную вдову. Вдова растроганно благодарила и тихим прерывистым голосом рассказывала: да, ей живется плохо, очень плохо... Никто, конечно, не виноват. Всем теперь так хорошо при добром императоре Наполеоне, который так любит народ... А у нее горе за горем: умер любимый муж, сама она больна, но что же делать? О себе она не думает, а вот как накормить сегодня бедного голодного мальчика?.. У вдовы слезы лились из глаз. Императрица, тоже прослезившись, вынимала из корзины страсбургский пирог, пулярку, огромные груши, портвейн. «Это посылает вам братство», - говорила императрица. Мальчик, плача от восторга, набрасывался на еду. Вдова рыдала слезами умиления. «Но вы! Кто же вы, наш ангел, наше Провидение?» - восклицала вдова, покрывая поцелуями руки императрицы. «Мама, мама, посмотри! - вскрикивал в восторге мальчик. - Ведь эта прекрасная дама так похожа на нашу добрую императрицу!..» Вдова смотрела на императрицу расширенными от ужаса и счастья глазами. Императрица, вытирая слезы, быстро ускользала из мансарды, оставив на столе вязаный кошелек с золотыми монетами - министр двора и префект полиция знали много вариантов благотворительной поездки. Месье Изабе слушал Фульда не без удовольствия - ничего дурного в этом, в сущности, не было, вреда никому никакого. «А ей, бедняжке, приятно, что их так любит народ. Для этого и «надо говорить по-французски», - ласково улыбаясь, думал месье Изабе.

У кофейни, по обе стороны двери, в плетеных корзинах, стоявших ярусами на подставках, лежали устрицы и улитки. Месье Изабе прошел вдоль выставки, сквозь очки внимательно вглядываясь в корзины. Все устрицы были очень хороши на вид; месье Изабе колебался между двумя сортами. «Разве по дюжине заказать каждого сорта? - задумавшись, спросил себя он. - Ох, не следовало бы». Он, однако, тут же ответил, что, быть может, и жить-то ему осталось всего лишь несколько дней, тогда будет очень обидно не отведать в последний раз устриц. На всякий случай, хоть он и не был суеверен, месье Изабе постучал о деревянную трость высохшим средним пальцем левой руки. Это повредить никак не могло. Женщина за прилавком неодобрительно на него глядела, думая, что столь засидевшемуся на свете человеку неприлично и смотреть на выставку, а внукам просто грех, что отпускают его на улицу одного. Месье Изабе вошел в кофейню и выбрал место получше. Лакей отодвинул перед ним столик и принял заказ, думая то же, что и женщина за прилавком.

- Et comme boisson? J'ai de la bonne biиre anglaise{54}, - сказал лакей.

Месье Изабе только на него посмотрел. Он знал, что это последняя, завезенная англичанами мода: запивать устрицы не вином, а пивом. Но месье Изабе относился с совершенным презрением к гастрономическим идеям англичан. Он внимательно просмотрел карту вин. Был вальмюр лучшего, 1846 года, но без звездочки, значит, полубутылок не было. Заказать целую бутылку было дорого и неблагоразумно. Но месье Изабе опять подумал, что, быть может, так закусывает в последний раз в жизни. Постучав о спинку дивана, он заказал целую бутылку вина.

Месье Изабе ел с большим аппетитом устрицы, не поливая их ни лимонным соком, ни соусом, - это тоже были глупые выдумки, только портившие вкус устриц. Вперемешку с мыслями об устрицах он думал и о разных делах. «Фульд, конечно, может устроить Генриетту... Не худо бы, если б нашелся жених в его собственной семье... Разница в религии не имеет большого значения, каждый в своей вере и останется... Устрицы хороши... Да, прелестная женщина императрица! Дай ей Бог счастья!.. Надо будет к ним зайти в Тюильри...» Месье Изабе бывал во дворце и при Людовике XVI, и в ту пору, когда там заседал Комитет общественного спасения, и при Директории, и при Наполеоне I, и при Людовике XVIII, и опять при Наполеоне, и при Карле X, и при Людовике Филиппе, - никто до сих пор долго во дворце не засиживался, и всем он приносил несчастье. «Ну а, может быть, им как раз и не принесет, - бодро думал месье Изабе. - А если и принесет, то что же делать? Нельзя же прожить всю жизнь без несчастий». В глубине души он в эту мысль не верил: можно отлично и без всякого несчастья прожить жизнь. От устриц и вина месье Изабе немного отяжелел. Ему захотелось соснуть. Но с этим признаком старости он всегда боролся и тут же решил, что вернется домой пешком: погода прекрасная. Допив вино, он расплатился, кивнул лакею и вышел, лишь чуть больше сгорбившись и чуть крепче опираясь на палку. Лакей кивал головой, подмигивая другим клиентам. Женщина за прилавком, следившая сквозь окно за тем, как закусывал месье Изабе, смотрела на него со смешанным чувством восхищения и ужаса. «Il ne va tout de mкme pas prendre une fille, au moins, le vieux?»{55} - спрашивала она себя.