Александр Доронин - Кузьма Алексеев Страница 14

Заботились перед сенокосом не только о животе, но и о внешнем виде. В залатанной или рваной рубахе не выйдешь на сенокос, люди засмеют. Луг сенокосный — место общественное, святое. На нем каждый на виду. Поэтому одевались во все свежее, красивое, что придает человеку силы, создает доброе настроение, поднимает дух. Не удивительно, что именно на покосе парни невест себе выбирают, а девушки — суженого.

День спросонок не успел открыть свой розовый рот, а семья Алексеевых уже в пути. Дорога вилась вдоль реки Сережи. Тонконогую вороную вел в поводу Николка. Любава с Зеркой спят в телеге на сене. До самой глубокой ночи они пели и плясали под окнами Зинки Будулмаевой. Молодость путами не стреножишь, вырвется и убежит…

Утро разгулялось погожее. Щебетали птицы, блестела роса на траве. Воздух пропах медостоем насквозь, хоть бери и на базар вези! Через час доехали до своего шалаша. Перед ним — куча золы и таганок. Здесь можно варить пищу. Сделаешь шагов двадцать — выйдешь на Сережу, берег которой опоясан густым кустарником и хмелем. Сейчас река безмятежна, без волн. Воды ее голубеют, отражая в себе небесную высь. До головокружения пахнет диким луком и горькой полынью. Тишину нарушает крик чибиса, да надоедливо пищат над ухом комары. В глубоких бездонных омутах, каких на Сереже немало, прячутся ленивые сомы, а по мелководью плавают красноперки и огольцы. Такая уж Сережа река: где воробью по колено, а где не достанешь и дна.

Кузьма постоял на берегу, наслаждаясь видом, раскинувшимся перед ним. В груди защемило: родимая сторона всегда волновала его душу, пробуждала самые глубокие чувства. Словами это не передашь. Кузьма вернулся к шалашу. Захватив косы и грабли, принялся учить дочерей косить траву:

— Косу надо вот так держать. Косите не спеша, а то быстро устанете. Коса в ваших руках должна соловьем петь! — И Кузьма засмеялся, шлепнув Зерку по мягкому месту. — Ясно?

И первым вышел валить травостой. Жик-жик, жик-жик! Шелковистый пырей Кузьма резал под корень, ни одной травиночки за собой не оставляя. За ним двигалась с косой жена, за ней — Николка. Отстала от всех Любаша. Зерка попыталась было косить, но быстро бросила и пошла растрясать скошенные валки. Закончив свой длинный ряд, Матрена пошла готовить обед.

Любаша устала, ладони стерла до крови, они горели огнем. Кузьма приложил к мозолям листья лопуха, завязал тряпицей и предложил дочери:

— Может, тоже к сестре пойдешь валки ворошить? — Любаша упрямо помотала головой. — Ну, тогда окосиво держи крепче, тогда левая рука не будет соскальзывать. Эка, дите мамино…

Однако Кузьма был доволен упрямством дочери. Хороши девки, не лентяйки, да и красавицы на загляденье. Может, и мужья хорошие найдутся?

Остановились передохнуть. Сели в тени деревьев. Жарко. На девушках просторные ситцевые сарафаны. Их нынешней весной Кузьма купил в Лыскове, когда последний раз работал у Строганова. На лето он там не остался, хотя купец и уговаривал. Хватит, не молодой уж.

Низинный берег Сережи заполнен косарями. И мужики, и бабы шумные, нарядные. Возле Алексеевых косила Зинаида Будулмаева, чуть поодаль — Кучаевы и Захар Кумакшев. Сашка, младший брат Кузьмы, работал рядом. Свой пай он скосил еще вчера. Во время отдыха пришел к родне — поговорить, квасу попить. Ростом он ниже старшего брата, но зато коренаст и широкоплеч. Левый глаз его немного косит — в прошлом году наткнулся на сучок при рубке леса.

Сашка присел возле брата, ущипнул Зерку за мягкое место и пошутил:

— Ну как, племяшка, научилась косить, или больше женихов выглядывала?

— А ты сам-то, дядя, стог метал или больше в лесу прохлаждался?

— Ах ты, востроглазая, все углядела!

— Да, дядюшка, признайся лучше: на свидание ходил?

— Угадала, егоза! Говорят, Отяжка в нашем лесу вновь появился.

— Недавно мы с девчатами собирали землянику в Рашлейском овраге, так там и его видели. Огромный, как красная гора! И не хромает больше, видно, раны совсем зажили…

— У лося, дочка, одна забота: бока нарастить, живот набить, — вступил в разговор Кузьма. — Другое дело — люди. Счастье себе ищем. Плохо, правда, что забываем своего истинного Бога, души у нас пустые. Вот Григорий Козлов, чистый эрзянин, считает Иисуса Христа своим Господом, в Оранский скит ездит молиться. А что, у тамошних монахов сердца добрее что ли?

— Так там брат его, Зосим, — вставила в разговор свое слово и Любаша.

— Понятное дело — родная душа. Но если предашь своих богов, ты предашь и своих родичей, всех предков. Хотя густому туману аромат луговых цветов не заглушить, а все-таки…

Что хотел сказать этим отец, Николка не понял и поэтому спросил:

— Тятенька, человек совершит грех и не побоится ни Бога, ни людей, его могут простить?

Кузьма, задумавшись, ответил не сразу, и Николка опередил его:

— Если человек покается, чего не простить! Но ведь чаще зло делают намеренно и не думают каяться… Вот наш управляющий какие беды народу принес. Как его простишь?

Кузьма потрепал сына за вихры и, одобрительно кивнув брату, встал точить косу. Вслед за ним поднялся и Сашка, ушел на свой надел.

К вечеру принялись метать в стога сухое сено. На помощь пришел Семен Кучаев. Его семейство уже закончило косьбу личного пая, сено уложили в аккуратные стожки. Семен — парень могучий, в плечах сажень. Одним навильником полстога поднимет.

Зерка жалела парня:

— Ты, дурень, понемногу бери, а то надорвешься!

— Вот замуж тебя возьмет, и ты, доченька, тоже будешь так работать, — засмеялась Матрена. Она собирала подсохшее сено в валки и издали наблюдала за всеми.

В этот момент на пыльной дороге, что опоясывала луга серой лентой, пронеслась пара рысаков, запряженных в тарантас. В нем сидели управляющий Козлов и его дочь Ульяна. Николка бросил работать и долго глядел им в след.

— Шею свернешь, сынок! Что это ты загляделся? — полюбопытствовал отец.

— Эта семейка вроде осиного гнезда, от нее надо держаться подальше. Да и Ульяна — не нашего поля ягода, — добавил своим густым басом Семен.

Потонув в своих нерадостных думах, Видман Кукушкин плелся по густому лесу одному ему известной тропинкой. Под лаптями пружинил мох, шагов не слышно. Солнышко где-то высоко-высоко, заплуталось в вершинах деревьев. А здесь, внизу, словно не лес, а желтая пропасть. Поднимешь голову — не выбраться из нее на белый свет! Да Видману этого и не хочется, так бы шел и шел, вдыхая густой аромат и слушая разговоры лесных обитателей.

Издалека берет начало этот лес, от самой Волги-матушки. Этот край не только старику, а и быстроногим лосям не обойти. Тут самые могучие сосны растут. Их красные кроны, словно церковные свечи, стоят прямо, торжественно. Там, за соснами, спряталась от ветра березовая рощица, как стайка юных девушек. В болотистых местах вместе с раскидистыми ивами растут задумчивые клены. Изредка то тут, то там можно встретить дубы, ясени, липы.

Лес не пугал Видмана, он часто останавливался, прислушивался к его дыханию. Раз старик вспугнул диких кабанов. Стадо дремало позади лесного ручейка. Видман затаился: дикие свиньи могут своими зубами-кинжалами на куски разорвать, если им что не понравится.

Затем прошел мимо медвежьей берлоги. Накрытое сухими ветками укрытие хозяина леса притаилось под поваленной молнией сосной. Из отверстия берлоги исходил дурной тяжелый запах. Встреча с медведем обещала мало приятного. Его зимой брать надо, во время спячки. А сейчас он без труда кости может тебе поломать. А вот лосиные следы. Трое здесь проходило: лось с лосихой и детеныш. Скоро Видман их увидел, этих гордых лесных красавцев. На небольшой полянке они пощипывали травку. Долго Видман наблюдал за животными из-за ствола дерева. Ноги онемели, спина затекла, и дед решил присесть на пушистый мох. Но под ним звонко хрустнула сухая сосновая шишка. Лосиха с тонконогим лосенком прыгнули в ближайший кустарник, а самец, обернувшись на звук, встал в боевую позу и трубно замычал. Видман, не дожидаясь, когда лось кинется в атаку, вышел из укрытия и ласково сказал:

— Ладно, ладно, прости старика, нарушил ваш покой!

Лось в ответ вновь затрубил громко и протяжно, и ушел в заросли кустарника с гордо поднятой головой, демонстрируя свое превосходство и силу. Видман вслед ему только головой покачал: какой горделивый! А человек живет, живет, и никто его ни во что не ставит, он как обыкновенный дождевой червь — кому помешает — раздавят… Зачем тогда рождаться на белый свет, если пользы от тебя с подсолнечное зернышко?..

Окся долго наблюдала за отцом, до тех пор, пока тот не скрылся из виду. Уговаривала его не ходить в лес, слаб ведь совсем. Но он не послушал. Что теперь будет?

После выгона стада с соседкой Настей Манаевой собрались идти на просеку за смолой. Вернулись оттуда вечером. В доме один Никита. Отец не вернулся из лесу и на следующее утро. Окся побежала к Виртяну Кучаеву. Тот поднял мужиков на поиски старика. Видмана нашли в овраге Ракшлейка у родничка, бьющего фонтаном из-под округлого дикого камня. Он лежал лицом вниз. Тело уже окоченело, худые скулы были белыми.