Сергей Кравченко - Яйцо птицы Сирин Страница 14

— Это царь не на подвиг иноческий собирается, а на свадебку!

Но заткнулся, когда из лабаза вынесли черный гроб. Должен же богомолец в чем-то спать?

В ночь опять собралась «малая дума». Только теперь в нее назвали немало народу. Князь Курлятьев привел с собой земского начальника князя Мстиславского. Годунов пришел. Федька Смирной смотался к митрополиту, и Дионисий с парой епископов, надувшись, сели по праву руку от государева места. Еще в темном углу виднелась перегородка, обтянутая китайским шелком, там тоже кто-то вздыхал и пошевеливался. У самой двери на простом стуле, принесенном из нижней трапезной, каменел купчина Семен Строганов, худой и нервный. Еще несколько столбовых и военных, готовых к убытию в осажденный Псков, ерзали в ожидании государя. Наконец он вошел. На поясные поклоны думцев спросил о здоровье, произнес еще несколько формальных фраз, от которых сладко защемило ниже креста. Совсем, как в старое доброе время!

А когда Иван и к митрополиту под благословение подошел да к преосвященной ручке приложился, так и вовсе захотелось поверить во все хорошее. Царь сел на свой трон — высокое резное кресло на ступенчатом помосте. Милостиво оглядел собравшихся.

И уже почти никто не опасался колдовства, громовых раскатов, серных запахов, сатанинского чревовещания, когда лицо монарха вдруг дернулось судорогой, глаза выкатились, борода поднялась боевым клювом.

«Сейчас начнется!», — сжались думцы. Но нет, отпустило...

Царь начал неспешную речь, что Божьим наказанием за тяжкие грехи плоти несытой чувствует себя неважно.

Самые старые князья да бояре снова растрогались. Так интимно Иван с ними не «думал» с 1547 года, со сватовства к Насте Романовой. Это ж сколько будет лет тому? Тридцать четыре лета! И два месяца!

Иван продолжал. Во искупление грехов, увы, неискупимых, ища малого послабления скорби телесной, положил он отбыть на богомолье. Пойдет в Светлое Воскресенье на восходе после всенощной, — пешком в рубище. Сначала к Троице, потом через Александрову слободу, где замолит некие старые тамошние грехи, затем — по Владимирским отчим землям, а там, куда Бог положит! А вам бы тут, слуги мои верные, служить честно, каждому по своему званию и месту. Без татьбы, стяжания да измен...

— Как же, без измен! — голос Мелкого Беса шевельнул мех на Шапке Мономаха. — Ты, Иван, совсем без царя в голове! Сегодня у нас что? Страстная Пятница! А это у нас что? — Мелкий обвел лапкой честное собрание, — это у нас Тайная Вечеря! Мало ли, что стола нету! Кормить не договаривались. Зато, сочти, голова садовая, сколько ты народу назвал. Сие есть «число человеческое»!

Мелкий нырнул под ширму. Оттуда взвизгнуло и хохотнуло по-женски. Иван оторопело считал Думу. «Двенадцать!». Холод сковал пальцы ног, сжал сердце. Колени онемели. Лицо царя снова судорожно скривилось, затряслось, и он, уже без умилительного благочиния, заговорил быстро, срываясь на крик.

— Вот вы сидите тут, слуги мои верные. Много мы с вами прожили, много страстей приняли, и должны бы любить друг друга да миловать. И вы бы мне были верны, так и я бы вам ноги омывал.

Иван вскочил, сбросил на стул Шапку и красный кафтан. Стал трясущимися руками развязывать пояс. Пояс не подавался.

— Я ухожу говорить с Богом. А вы без меня не пропадете. «Я подал вам пример, чтобы вы относились друг к другу так же, как и Я отношусь к вам».

«Варить нам, что ли, друг друга?», — епископы, пришедшие с Дионисием, перекрестились. Сам первосвященный только поджал губы и крепче сжал монашеский, узловатый посох, нарочито принесенный вместо отобранного священного.

А Иван продолжал бредить евангельскими цитатами, пока, наконец, не ухватил главную мысль Тайной Вечери:

— «Говорю же не о всех вас, ибо Я знаю, кого избрал. Но да сбудутся слова, сказанные в Писании: кто ел хлеб вместе со Мною, тот решил повергнуть Меня!».

Собравшиеся завертели головами, всем видом показывая, что грех Иудин не на них, и сейчас, мы, государь, разберемся, кто да что.

Но Иван вдруг просветлел, расслабился, и, как ни в чем не бывало, позвал спокойным голосом:

— Князь Курлятьев, иди, голубчик, сделай свое дело.

Курлята вскочил, поклонился и вылетел за дверь. Думцы переглянулись еще и еще. По евангельскому порядку получалось, что Курлята самый Иуда и есть.

Далее дума свернулась, святые отцы убыли на пятничные службы, бояре разбрелись, крестясь, что живы, Иван остался один.

Мелкий вышел из-за ширмы и тоном нашкодившего кота промурчал, что вот де мы с Магдалинкой надумали (раз уж Дума была), чтоб ты этим лысым да пузатым не очень-то доверял. Нечего им ноги мыть. А насчет иудства курлятьевского, это ты, отец, прямо в дырку стрельнул. Он еще, правда, не продал, но стопудово продаст. И ты не беспокойся, я подскажу когда.

Монахиня Марфа тоже вышла из укрытия, напомнила государю, чтоб муки единороговой не забыл намолоть, и откланялась от греха.

Вернулся с задания Искариот..., то есть, Курлята. Притащил сверток. Развернули. На красном сукне лежал чудотворный посох святого Петра, митрополита Московского. Уже безрогий.

— Трудно подавался, государь. Пилить пришлось на Кукуе. Но не тревожься, не видел никто. Мастеровой, что пилил, сидел под епанчой, только руки торчали с пилкой. — Курлята подал мешочек темной кожи. — Мука здесь.

— А мололи как?

— Сначала секирой порубили в пытошной, потом ручной мельницей грубо порушили, потом тонкой меленкой для корицы домеливали. Свидетелей вовсе нет.

— Ну, добро-о, — подозрительно протянул Иван.

На другой день сборы продолжились. Оставалось только бочонок «ренского» уложить, да пряников напечь с двуглавыми орлами. Тут вышла досадная случайность. Стряпуха бабка Соломония подглядела, как стольник царский, князь Ларион Дмитриевич Курлятьев вошел в сушильню, где в это утро для царева похода припасы готовились, и, воровато озираясь, всыпал белый порошок в пряничное тесто. Еще сам и размешал, супостат! Соломония кинулась к страже, заголосила государево слово и дело. Князя схватили под микитки, посадили в яму. Доложили государю, что прав намедни был. Прозорлив, отец, всеведущ! Господом не оставлен в Пасхальные дни!

Самое смешное было то, что замять дело не получалось. Нельзя же традицию ломать. Иван и так недоумевал, чем ему «Голгофу» представить. Не самому ли на крест лезть?

МБ опять спас Лариошку.

— Давай его в козлы отпущения произведем.

— Это как?

— А пусть бежит из-под стражи. Монахом переоденем, по пути подберем. Он нам еще пригодится.

Так и поступили. Во время всенощной, когда весь цвет кремлевский, весь клир и толпы простого народу обходили крестным ходом Успенский собор, Ларион Курлятьев в монашеском платье выскользнул через потайную дверь в «печуре», — нише кремлевской стены, — спустился к реке и прыгнул в лодочку как раз на том месте, где на днях сам же вылавливал из Москвы голое тело испытуемой ведьмы.

А утром, только Божье око позолотило маковку Ивана Великого, из Спасских ворот выбрел на Ильинку босой чернец. На голове его был низко надвинутый островерхий клобук, в руке посох — обрубок суковатой жерди с привязанной в верхней части крестообразной перекладиной. Странник проволочился сквозь строй стрельцов и монахов, опустивших очи долу, свернул направо и медленно зашагал вдоль китайгородской стены, навстречу солнцу. И лишь когда сам он исчез вдали, и след его простыл, двинулся по этому следу подьячий с метлой. Он истово разметал дорожную пыль, вкладывал в каждый взмах немалую силу. Казалось, человек божий старается вовсе смести след грозного странника с лика Руси, чтобы грядущее солнце Светлого Воскресения ничем не оскорбило своего непорочного взгляда. Да это так и было. Если бы кто-то посмел приблизиться к крестному пути и насторожить ухо, он явственно услыхал бы, что каждый чирк метлы сливается с выдохом метельщика: «Изыди! Изыди! Изыди!».

Но вот и подьячий ушел. И сразу вслед за ним ринулись из ворот две большие кареты, телеги с дорожным скарбом, всадники в черном. Прошло еще несколько мгновений, и вся эта вереница растаяла в весеннем мареве. И как светло, спокойно стало в Москве!

Всегда бы так!

Глава 13

1581

Александровская слобода

Запасная измена

За Китай-городом карета подобрала странника и понеслась через леса на северо-восток. Привал в Троице был коротким. Для вида обошли посадские соборы, поклонились Сергиевым мощам, приняли благословение Дионисия, отпустили его и других провожающих в Москву.

Следующим утром поскакали в Александровскую слободу. Добрались только к вечеру, преодолев несколько грязевых озер. Тут оставили все лишнее, и совсем уж собрались ехать дальше, хоть и в ночь, но пришлось задержаться. Во-первых, прискакал князь Курлятьев, — дали ему час напиться, закусить да умыться. Во-вторых, приехал посыльный от князя Иван Иваныча с доносом об измене. И хорошо, хоть измена случилась не среди Москвы, и не приходилось тащиться обратно.