Василий Седугин - Князь Гостомысл – славянский дед Рюрика Страница 15

Потом началась борьба. И тут Гостомыслу пришлось увидеть такое, что привело его в сильное недоумение. Никаких правил участники не соблюдали, а сражались, кто как сумеет, и били друг друга чем попало. Многие получили синяки и увечья, а трое были в крови.

Наконец началась игра в мяч. Соревнующиеся толкали друг друга, били по ногам, сходились врукопашную, а потом на поле началось настоящее сражение, что вызвало радость и ликование зрителей.

«Вот откуда такая жестокость у норманнов, – думал Гостомысл, понаблюдав за играми. – Молодежь с детства воспитывается быть жестокой и беспощадной даже к своим сверстникам и соплеменникам. А что можно ждать в чужой для них стране?»

Этими мыслями он поделился с Гримом, жителем далекой Фризии. В рабстве тот был уже третий год, многое повидал, немало наслушался. И он сказал так:

– Им есть с кого брать пример. Их боги такие же жестокие, как люди. Я слышал сказание, как они расправились с богом Локи, который сильно провинился. По их приказу были приведены два его сына – Вали и Норм. Вали боги превратили в волка, тот набросился на брата и разорвал в клочья на глазах у обезумевшего отца. Потом боги кишками Норма привязали Локи к трем камням так, что он не мог пошевелиться, и пододвинули к самому краю пропасти, чтобы предотвратить возможные уловки и хитрости. Одно неверное движение – и пленник сорвется в бездну и разобьется вдребезги. И наконец над ним привязали змею, которая брызгала ядом прямо в рот Локи. Локи визжал от боли и ужаса, его било в конвульсиях. И так продолжалось до конца времен – времен тех богов.

После игр началось гулянье. На него собралась молодежь со всех окрестных селений. Завели хороводы. Все запевали песню, а потом длинная вереница взявшихся за руки парней и девушек под предводительством передового плясуна подходила под поднятые руки последней пары и всех прочих пар и вертелась кругом, так что вся цепь пляшущих составляла искусный хоровод.

Гостомысл с тоской смотрел на это веселье. Где-то далеко в Ладоге танцует вместе с другими парнями и девушками его любимая, своенравная Млава. Помнит ли она его? Да теперь, наверно, неважно, как она относится к нему, потому что нескоро им удастся встретиться...

Среди танцующих увидел он Раннви и подивился перемене в ней. Это был уже не отчаянный, грубоватый подросток. Она была прехорошенькая, женственно-нежная. Куда девались резкость, угловатость подростка, движения были плавными и изящными. Стан ее был стройный, точно точеный, его красиво облегало платье желтого цвета; по спине растекались распущенные белокурые волосы; Гостомысл скоро узнает, что, согласно скандинавским обычаям‚ девушки ходили с распущенными волосами, невестам заплетали их в косы, а замужние покрывали голову косынкой, сукном или шапочкой.

«Вот так своей красотой обманет, одурманит, околдует какого-нибудь шалопая, тот влопается в нее по уши и женится. А потом будет всю жизнь мучиться из-за ее скверного, несносного характера, – думал он. – Так и есть! Крутится вокруг нее какой-то задумчивый, смурной ухажер, не от мира сего. Такие и попадаются на удочку ловким девицам вроде Раннви, а те садятся им на шею и погоняют. Так им и надо!»

Гулянье затянулось далеко за полночь‚ и Гостомысл надеялся, что Веланд, изрядно выпивший, будет спать долго, но тот поднялся с восходом солнца, и они втроем отправились в море ставить сети. «Сколько смогу выдержать такое напряжение? – задавал себе вопрос княжич, налегая на весла. – Ежедневные недосыпания, тяжелый, изнурительный труд. Я уже не чувствую под собой ног. Порой кажется, что не иду, а лечу по воздуху. А ночью тоже нет полного отдыха от моря. Сняться рыбьи глаза, много глаз, они заслоняют все – черные кружочки с золотистым обводом, недвижно глядящие, покорные и укоризненные... Глаза, только рыбьи глаза... Интересно, что со мной будет: сразу упаду и умру или меня забьют из-за бессилия, когда я уже не смогу встать и двигаться? Рыбаки – им что: они втянуты в такой труд с детства. А я упражнениями с оружием занимался да спал сколько захочется. Разве в силах тягаться с ними?»

Когда вернулись на берег, Веланд приказал ему и Раннви заняться починкой изорванных сетей. Они сели возле дома на низенькие скамеечки, она показала, как плетутся ячейки, как подвешивать грузила – мешочек с камнями, и они молча занялись делом.

Гостомысл изредка взглядывал на склоненную головку Раннви, сосредоточенное лицо и старался догадаться, о чем она думает. «Наверно, вновь переживает свидание с тем парнем. Как я не могу забыть путешествие за Волхов с Млавой, так и она сейчас во власти вчерашнего свидания, – размышлял он. – Как же она ведет себя с любимым? Наверно, командует и повелевает, иначе не может, а он сопит себе под нос и подчиняется. Я бы и часу не выдержал!»

Она подняла голову, заметила его взгляд и равнодушно отвернулась. Он продолжал неотрывно следить за ней. Раннви снова взглянула, ее лицо потемнело от гнева, она выпалила:

– Опусти глаза, раб!

Он криво усмехнулся, занялся сетью, но какой-то чертик подмывал его изнутри, он снова взглянул на нее – исподлобья, на кончиках губ тая загадочную улыбку. Она, как видно, почувствовала его взгляд, вздрогнула, некоторое время смотрела на него в упор, потом кинула сеть и ушла в дом. Гостомысл пожал плечами, хмыкнул про себя: «Больно-то ты мне нужна!» Но ему понравилась эта игра, она отвлекала от мрачных мыслей, и он не собирался ее бросать. Раннви скоро вернулась и до самого обеда не отрываясь корпела над сетью.

IV

Отдых пришел неожиданно. После обеда на краю неба стали копиться лиловые тучи. Потом они стремительно двинулись на поселок. Засверкали молнии, над морем, перекатываясь из одного края неба в другой, загрохотал гром, а потом налетел ураганный ветер, пригибая к земле деревья, и ударил такой ливень, что скрыл за собой все окружающее. Впервые видел Гостомысл грозу на море и был поражен ее мощью и силой.

Гроза перешла в ненастный дождь, который лил весь следующий день. Семья отдыхала, даже ребятишки затаились, они забились в углы и вели себя тихо и незаметно. Гостомысл с утра принес пару охапок дров, а потом лег на свое место и проспал до ужина. Может, и будили его на обед, но он ничего не слышал. Поужинав, снова ткнулся в постель и тотчас уснул глубоким сном.

К утру ветер стих, и семья отправилась на берег. Туда высыпало почти все население поселка, собирали дрова, которые шли на отопление, и сгребали водоросли, их применяли как удобрение для огорода. А потом поплыли ставить сети. По морю ходили пологие волны, лодка то высоко поднималась на водяную гору, то падала вниз, чтобы снова взобраться на нее. Грести было трудно, весла часто срывались с воды или, наоборот, глубоко уходили вглубь, лодку заворачивало, сбивало с курса, и только мастерство рулевого удерживало ее в нужном направлении.

Пока добирались до места, ветер стих и море успокоилось. Стали ставить сети. Гостомысл чуть-чуть замешкался, Раннви грубо бросила ему:

– Что ты возишься, как вялая улитка!

А потом, когда последний поплавок нырнул за борт, непримиримо глядя на него, проронила глухо:

– Не стой как пень. Садись за весла.

«Черт меня дернул заигрывать с ней, – корил себя Гостомысл. – Жил и жил спокойно, никто меня не трогал. Ну хоть бы нравилась немного, не обидно было бы выслушивать оскорбления, переносить придирки. А так она мне что есть, что нет...»

Вечером выбирали сети. Над ними собралась небольшая черная тучка. Вдруг в ней закрутились вихри и начали рвать ее, она стала разрастаться на глазах. Налетел шквалистый ветер, море забурлило, пошли волны с пенистыми гребнями. Веланд закричал, перекрывая вой ветра:

– Оставьте сети! Поднимаем парус, быстро снимаемся!

Гостомысл ухватил веревку и упал на дно лодки, а потом стал быстро перебирать ее руками; парус взмыл на мачте до самого верха, лодка сорвалась с места и понеслась к берегу. Но в этот момент парус развернулся и нижним брусом ударил Раннви по спине; она взмахнула руками и полетела за борт. Руководствуясь скорее не умом, а одним наитием, Гостомысл выкинул руку вперед и перехватил ее за пояс, она повисла над водой у него на руке; какое-то мгновение ему казалось, что не удержит и она свалится в пучину моря. Но в это время волна ударила в бок судна и вытолкнула девушку обратно, они упали на дно лодки.

Некоторое время Раннви лежала рядом с ним, приходя в себя от пережитого. В ее глазах плескался страх, губы мелко-мелко дрожали, она судорожно царапала скрюченными пальцами по корпусу лодки, словно стараясь за что-то зацепиться. Наконец силы оставили ее, и она бессильно прислонилась к стенке.

Когда пристали к берегу и вытащили судно на песок, Веланд подошел к Гостомыслу, положил тяжелую руку ему на плечо и произнес:

– Ты спас мою дочь.

И медленно двинулся к дому. Раннви не сказала ему ни слова. Никто больше ни разу не вспомнил это происшествие, но на ужин Гудни подала ему целую чашку баранины.