Колин Маккалоу - Падение титана, или Октябрьский конь Страница 15

— Очень умный ход, Цезарь, — насмешливо заметил из темноты сада Потин.

Цезарь кивнул ликторам, и те перестроились, чтобы идти впереди него во дворец.

— Да, Потин, пора бы тебе понять, что я действительно умный. Могу кое-что посоветовать и такому интригану, как ты. Перестань мутить в городе воду и поскорее вернись к своим прямым обязанностям, в том числе и к царскому кошельку. Если ты пустишь еще хоть слушок обо мне и царице, я предам тебя римской казни. То есть выпорю и обезглавлю. Если ты распространишь два ложных слуха, это будет смерть раба — распятие. Три ложных слуха — распятие без ломки ног.

В вестибюле дворца он отпустил ликторов, но задержал маленького царя, положив ему на плечо руку.

— Больше никаких вылазок на агору, молодой человек. А теперь иди в свои комнаты. Кстати, тайный ход я заблокировал с обеих сторон. — Очень холодный взгляд на Феодота поверх спутанных кудрей Птолемея. — Феодот, ты теперь безработный. К утру я хочу, чтобы тебя здесь не было. И запомни одно! Если ты опять попытаешься подобраться к царю, с тобой проделают то же, что и с Потином, если тот не возьмется за ум.

Цезарь чуть подтолкнул паренька, и тот побежал к себе в комнаты — поплакать. А Цезарь протянул руку Клеопатре.

— Пора спать, моя дорогая. Всем доброй ночи.

Она чуть улыбнулась, опуская ресницы. Требатий изумленно глянул на Фаберия. Цезарь и эта тощенькая малышка? Но она же совершенно не в его вкусе!

Имевший большой опыт обращения с женщинами Цезарь не опасался, что что-то пойдет не так. Соитие есть соитие, хотя бы и ритуальное, имевшее целью вернуть благоденствие всем населявшим Египет народам. У каждого тут была своя роль. Он — бог-муж, она — богиня-жена и девственница в придачу. Никакой страсти, никаких особенных чувств. Ей очень понравилось, что он выщипывает на теле все волоски, она сочла это проявлением его божественной сути. Но в действительности это был просто его способ избежать волосяных паразитов. Цезарь был фанатичным приверженцем чистоты. В этом отношении она последовала его примеру и тоже выщипала все волосы — и от нее пахло естественной свежестью.

Однако в созерцании голого тощего существа удовольствия маловато. Тем более что неопытность и нервозность вызвали поначалу в ней сухость. Грудь ее была почти плоской, как у мужчины, и он боялся, что она хрустнет под ним. Скорей бы отделаться, думал он и, не будучи педофилом, прилагал всю свою волю, чтобы забыть о ее неразвитом детском теле и покончить со всем этим. Но для зачатия одним разом не обойтись.

А она вдруг пробудилась, ей стало очень нравиться то, что он с ней делал, судя по увлажнению ее лона. Похотливое маленькое существо.

— Я люблю тебя, — последнее, что было ему сказано, прежде чем она погрузилась в глубокий сон. Одна рука-палка на его груди, другая — на бедрах.

Цезарю тоже надо поспать, решил он и закрыл глаза.

К утру большая часть работ на Царской улице была завершена. Верхом на наемном коне (он, к сожалению, не взял с собой Двупалого) Цезарь отправился на инспекцию и первым делом приказал легатам кавалерийского лагеря перекрыть дорогу к Канопскому каналу, отрезав тем самым Александрию от Нила.

Фактически все, что он сейчас предпринимал, являлось вариацией его стратегии под Алезией, где шестьдесят тысяч римлян замкнули себя внутри циркумвалляционного коридора, отделенные внутренней стеной от восьмидесяти тысяч галлов, которых они осаждали, и внешней — от двухсотпятидесятитысячной вражеской армии, пытавшейся их раздавить. Но на этот раз контролируемая легионерами территория напоминала не кольцо, а гантель, стержнем которой была Царская улица, а кавалерийский лагерь и мыс Лохий — утолщениями на концах. Сотни балок, натащенных со всего города, были поставлены, как горизонтальные сваи, от одного особняка к другому, чтобы соединить их вместе. На плоских крышах образовали брустверы, где Цезарь поместил свою малую артиллерию. Большие баллисты ушли вверх, к германцам. Холм Панейон стал наблюдательным пунктом, его подножие превратилось в грозный крепостной вал, для чего, правда, пришлось разобрать весь гимнасий. Зато теперь он мог быстро передвигать по образовавшемуся пространству свои малочисленные войска, благо ибисы разом покинули римскую клетку. Каким-то образом эти хитрые птицы почувствовали, что происходит, и расселись на подступах к укреплениям, не нарушая границ. Хорошо, усмехнулся мысленно Цезарь. Дополнительная защита. Александрийцы по ибисам в бой не пойдут! Римляне в подобном случае обратились бы к Юпитеру Наилучшему Величайшему и заключили бы с ним временный договор, освобождавший их от наказания за локальные святотатственные проступки. Но очень сомнительно, что Серапис столь же покладист, как самый могущественный из римских богов.

Восточней «гантели» располагались районы Дельта и Эпсилон. Там в основном проживали евреи и метики. Западные же районы Александрии, заселенные греками и македонцами, представляли нешуточную опасность. С вершины Панейона Цезарь видел Ахиллу (о боги, какой он все же медлительный!), пытавшегося подготовить свое войско. Наблюдалась активность в гавани Эвноста и в бухте Кибот. Военные корабли вышли из укрытия, чтобы сменить прибывшие из Пелузия корабли, которые нужно было вытащить на берег для просушки. Через день-два адмирал, столь же медлительный, как и Ахилла, намеревался проучить неприятеля. Его галеры пройдут под арками Гептастадия в Большую гавань и утопят все тридцать пять римских транспортов.

Поэтому Цезарь послал две тысячи солдат разобрать все дома с западной стороны своих укреплений, создавая таким образом расчищенное пространство шириной в четыреста футов, нашпигованное ловушками всяких сортов: тщательно замаскированными ямами с острыми кольями на дне, цепями, которые появлялись ниоткуда, обматываясь вокруг шеи врага, осколками разбитого александрийского стекла. Остальные легионеры заняли док в Большой гавани, захватили все корабли, нагрузили их колоннами, взятыми у здания суда, у гимнасия и на агоре, и затопили под арками дамбы. Через два часа даже полубаркас не сумел бы проникнуть ближним путем из одной гавани Александрии в другую. Теперь, чтобы осуществить свой план, александрийцы будут вынуждены пройти мимо мелководий и наносных песчаных островов Эвноста, вокруг острова Фарос и войти через проходы Большой гавани. «И все же, Кальвин, поторопись с моими двумя легионами! Мне нужны мои военные корабли!»

Заблокировав арочные проходы под дамбой, солдаты Цезаря забрались на нее и разрушили акведук, поставлявший пресную воду на остров Фарос, а потом отбили крайнюю линию артиллерии у защитников бухты-коробки Кибот. Они, конечно, встретили некоторое сопротивление, но было ясно, что александрийцы не обладают холодной головой. Они бросались в драку, как белги в прежние времена, до того как поняли, что в сражении надо выжить, чтобы потом снова сражаться. Это был легкий противник для легионеров, ветеранов девятилетней войны в Длинноволосой Галлии. А захваченные баллисты и катапульты весьма хороши! Цезарь будет доволен.

Легионеры переправили артиллерию на свою сторону дамбы, потом подожгли корабли, стоявшие на якоре у пристаней и пирсов. Чтобы усугубить панику, они стреляли зажигательными снарядами из захваченных баллист по боевым кораблям в Эвносте и по крышам корабельных навесов. Неплохо поработали сегодня!

Цезарь тем временем занимался другим. Он послал гонцов в районы Дельта и Эпсилон с приглашением троих еврейских старейшин и троих лидеров метиков на совещание. Принять их он решил в зале для аудиенций, где были поставлены удобные кресла и столики с угощением, а на троне восседала царица.

— Держи себя по-царски, — наставлял он ее. — Никаких там «я серая мышка», и сними драгоценности с Арсинои, если у тебя нет своих. В общем, постарайся произвести впечатление. Это важное совещание. Они нам нужны.

Когда она появилась, он чуть не впал в ступор. Вначале в зал вступили египетские жрецы. Позвякивая кадильницами, они тянули низкую монотонную песнь. Все были в белых простых одеяниях, кроме их предводителя. Поверх его золотого нагрудного украшения, инкрустированного драгоценностями, висели золотые ожерелья-амулеты. Он нес длинный золотой с эмалью посох, которым стучал по полу, издавая глухой звук.

— Все приветствуйте Клеопатру, дочь Амуна-Ра, воплощенную Исиду, правительницу Верхнего и Нижнего Египта, повелительницу Осоки и Пчелы! — выкрикнул на хорошем греческом верховный жрец.

Она была одета как фараон: плиссированное белое льняное платье с белыми же полосами, поверх него пышная накидка с очень короткими рукавами, тонкая до прозрачности и вся расшитая узорами из мелких сверкающих стеклянных бусинок. На голове странное сооружение — Цезарь видел такое на настенных рисунках, но двумерное изображение не шло ни в какое сравнение с оригиналом. Внешняя красная корона, украшенная эмалью, с тыльной стороны увенчивалась высоким стержнем, а с фронтальной — головами кобры и ястреба (золото, драгоценные камни, эмаль). Внутри внешней короны располагалась еще одна, более высокая коническая корона белой эмали с закрученной полоской золота, торчащей вверх. Шею женщины-фараона охватывал воротник шириной десять дюймов из золота, эмали и драгоценностей, талию — золотой пояс шириной шесть дюймов. На руках — великолепные золотые и эмалевые браслеты в форме змей и леопардов. На пальцах — десятки сверкающих колец. На подбородке — фальшивая борода, тоже из золота и эмали, прикрепленная золотой проволокой к ушам. На ногах — украшенные драгоценными камнями золотые сандалии на очень высокой позолоченной пробковой подошве.