Джулиан Феллоуз - Белгравия Страница 15

Последние слова были обращены к лакею, который пришел на звонок колокольчика и ждал в дверях.

В его присутствии Анна, конечно же, не могла отвечать, да и в любом случае она была слишком рассержена, чтобы говорить, а потому просто кивнула своей противнице, чтобы не дать слуге ни малейшего намека на то, что здесь на самом деле происходило. Анна направилась к двери, но леди Брокенхёрст еще не закончила:

– Забавно. Я думала, вы хотели рассказать мне какую-то сентиментальную историю о моем сыне. Счастливую сказку о его последних днях на этой земле. Вы так хорошо говорили об Эдмунде, когда мы впервые встретились.

Анна остановилась:

– Я говорила о том Эдмунде, которого знала до того вечера. Ваш сын действительно был очень приятным человеком. В прошлый раз я не лгала. И не хотела задеть ваши чувства. Но я ошибалась. Вы заслуживали того, чтобы все-таки узнать правду. Мне следовало быть честнее. Если это послужит вам утешением, могу добавить, что никто не удивился больше меня, когда выяснилось, на что лорд Белласис оказался способен.

Миссис Тренчард задержалась в дверях. Лакей ушел вперед по галерее, и на некоторое время они снова остались наедине.

– Вы сохраните нашу тайну? – Анне неприятно было просить эту женщину, но иного выхода не было. – Вы можете дать мне слово чести?

– Конечно, я могу дать вам слово. – От улыбки графини могла бы заледенеть вода. – К чему мне предавать огласке проступки своего покойного сына?

Анне пришлось смириться с тем, что она позволила леди Брокенхёрст оставить последнее слово за собой.

Миссис Тренчард стремительно покинула комнату, спустилась по лестнице, вышла на улицу и только там позволила себе остановиться, чтобы совладать с яростью, от которой ее буквально трясло.

3. Семейные узы

Лимингтон-Парк был не самым старым родовым поместьем Белласисов, но, без сомнения, самым роскошным. Они начинали свое восхождение среди мелкопоместного дворянства в скромном особняке в Лестершире, но в начале семнадцатого века женитьба одного из Белласисов на богатой наследнице принесла им в качестве желанного приданого поместье в Хэмпшире, и семья охотно переселилась на юг. За отчаянной мольбой о средствах, исходившей от короля Карла I в разгар гражданской войны, последовало обещание графского титула, и слово обезглавленного монарха сдержал его сын, триумфально вернувшийся в Англию во время Реставрации. Когда второй граф Белласис решил, что нынешний дом уже не соответствует их теперешнему положению, ему предложили большой дворец в палладианском стиле, спроектированный Уильямом Кентом[12]. Предполагалось, что деньги на строительство должны появиться вследствие рачительного вложения капитала, произведенного в первые дни реставрации империи, но внезапно разразившийся кризис помешал предприятию осуществиться. В результате дед нынешнего графа нанял в 1780-е годы архитектора Джорджа Стюарта, чтобы тот спроектировал вокруг уже имеющегося здания новый, более величественный наружный фасад. То, что получилось в результате, нельзя описать как уютное или хотя бы удобное жилище, однако внешний вид особняка свидетельствовал о традициях семьи и высоком положении хозяина. Так что, когда Перегрин Белласис, пятый граф Брокенхёрст, шел по просторному холлу или садился в библиотеке почитать роскошные издания, а собаки ложились у его ног или когда поднимался по лестнице, увешанной с обеих сторон портретами предков, он ощущал, что именно в такой обстановке и подобает жить благородному человеку. Его жена Каролина умела содержать такой дворец или, вернее, знала, как набрать для этого хорошую прислугу, и, хотя восторг леди Брокенхёрст по отношению к этому дому, как и все остальные ее восторги, сошли в могилу вместе с ее сыном, она, несомненно, была женщиной очень деловой и фактически взяла на себя управление поместьем.

Но сегодня утром мысли леди Брокенхёрст были заняты совсем другим. Поблагодарив служанку Доусон, которая поставила ей на колени поднос с завтраком, она посмотрела за окно, где по парку неслышно прошла стайка ланей. Графиня улыбнулась и на секунду застыла, прислушиваясь к непривычному ощущению внутри себя.

– Вы в порядке, миледи? – с тревогой спросила Доусон.

– Вполне, – кивнула Каролина. – Спасибо. Я позвоню, когда буду готова одеваться.

Служанка сделала книксен и вышла. Леди Брокенхёрст аккуратно налила себе кофе. Почему на сердце вдруг стало так легко? Что такого значительного произошло? Вчера эта мегера попыталась оклеветать ее погибшего сына. Каролина не сомневалась, что мальчик, о котором говорила миссис Тренчард, был внебрачным сыном Эдмунда, и тем не менее… Она прикрыла глаза. Эдмунд любил Лимингтон. Еще в детстве он изучил каждый дюйм поместья. Ребенка можно было спокойно оставить в любой его части с завязанными глазами, и он бы легко выбрался сам. Правда, без посторонней помощи малыш никогда не оставался, поскольку каждый сторож, каждый арендатор, каждый работник просто души в мальчике не чаял. Каролина прекрасно знала, что ее саму, равно как и мужа, здесь не любили. Их уважали. В определенной степени. Но не более того. Местные жители считали хозяев холодными и бесчувственными, черствыми и даже грубыми, но зато у них с Перегрином родился необыкновенный ребенок. Именно таким мать считала Эдмунда: чудесным мальчиком, который располагал к себе буквально всех. По крайней мере, таким погибший сын стал со временем казаться родителям: один за другим тянулись пустые, исполненные одиночества годы, пока воспоминания не покрыла патина истории и Каролина не пришла к мысли, что она родила идеального ребенка. Конечно, они хотели еще детей. Но в конце концов, после появления трех мертворожденных младенцев, в детских второго этажа обосновался один лишь Эдмунд. «Пусть хоть так, это уже хорошо», – неустанно повторяла себе леди Брокенхёрст.

Пока мальчик рос, арендаторы и деревенские жители ждали день, когда он унаследует поместье. Каролина это знала и, в общем-то, даже не обижалась. Люди связывали с Эдмундом надежды на лучшее будущее, и вполне возможно, что он бы им это будущее и впрямь обеспечил. Однако теперь всем оставалось лишь терпеть Перегрина и ждать, когда поместье унаследует его племянник Джон. Да уж, печально: старика, потерявшего интерес к жизни, со временем сменит жадный, самодовольный индюк, которому будет до окружающих не больше дела, чем до камней на дороге.

Но нынче утром Каролина почувствовала себя иначе. Она оглядела комнату, обитую зеленым в белую полоску шелком, высокое зеркало в золоченой раме над камином и гравюры на стенах, удивляясь, отчего сегодня все не так, как обычно. И вдруг с удивлением поняла, что счастлива. Похоже, это чувство настолько забылось, что ей потребовалось время узнать его. Однако именно так и было: Каролина была счастлива, что у нее есть внук. Разумеется, это ничего не изменит. Титул, поместья, лондонский дом – все по-прежнему достанется Джону, но у Эдмунда остался сын, и неужели они не познакомятся с родным человеком? Неужели не разыщут его и не помогут? В конце концов, Брокенхёрсты не первая аристократическая семья, которая может похвастаться тем, что среди их наследников есть дитя любви. Юная королева приняла при дворе всех бастардов покойного короля. Так неужели Каролина с мужем не смогут спасти юношу из безвестности? Ведь должно быть еще какое-то имущество, помимо наследуемого? Воображению рисовались мириады возможностей. Эта ужасная женщина сказала, что мальчика воспитал священник, а не она сама и ее вульгарный муж. Вот и хорошо, что мальчик попал в благородное семейство. При удачном стечении обстоятельств он пошел в отца, а не в мать. Может быть, ее внук даже джентльмен, в какой-то мере. Конечно, она поклялась, что ни словом, ни делом не раскроет никому правды, но так ли необходимо соблюдать клятву, которая дается людям, подобным миссис Тренчард? Графиня поежилась. Каролина Брокенхёрст была женщиной холодной и высокомерной – она и сама это признавала, – но отнюдь не бесчестной или вероломной. Каролина понимала, что не сможет нарушить слово и стать лгуньей. Должен быть какой-то иной выход из этого лабиринта.

Когда она спустилась, лорд Брокенхёрст еще сидел в столовой, погрузившись в «Таймс».

– Все идет к тому, что Пиль может выиграть выборы, – сказал он, не поднимая головы. – Мельбурну, кажется, пора готовиться на выход. Королеве это не понравится.

– Полагаю, принц благоволит сэру Роберту Пилю.

– Еще бы, – проворчал ее муж. – Он же немец.

Леди Брокенхёрст стало неинтересно продолжать этот разговор.

– Ты не забыл, что к обеду будут Стивен и Грейс?

– А Джона они разве не привезут?

– Думаю, привезут. Он как раз гостит у них.

– Проклятье! – Ее муж так и не поднял взгляда от газетной страницы. – Наверняка опять начнут выпрашивать деньги.

– Спасибо, Дженкинс, вы свободны. – Леди Брокенхёрст улыбнулась дворецкому, который навытяжку стоял рядом с буфетом. Дженкинс кивнул и удалился. – Право, Перегрин, зачем говорить подобное при слугах?