Дмитрий Балашов - Юрий (незаконченный роман) Страница 15

И не надо бормотать о мире, о пацифизме и прочих глупостях, позволяя тем же Штатам потихоньку прибирать к рукам весь остальной мир! Штаты, с населением около 300 миллионов, тратят на себя ныне 40% мировых ресурсов. Только борьба других народов за свою политическую и экономическую независимость способна положить предел этому ужасающему растратному процессу, заставить те же Штаты, обуздав собственную самовлюбленность, открыть глаза и потщиться найти какие-то совершенно новые, во всяком случае, нерастратные способы существования, ибо законом сохранения жизни на земле должна стать следующая формула:

«Человечество, дабы остаться в живых, имеет право тратить на себя не более того, что природа способна восстановить на той же территории и за тот же период времени».

Так выходит, с того часа, как мы стали жечь уголь и нефть (да, да! Еще Менделеев в самом начале нефтяного безумия писал: «Ну, что ж, топить можно и ассигнациями!»), мы – безумны. И нам надо выбираться из безумия, ежели мы хотим сохранить жизнь нашим внукам.

Возвращаясь к России и к началу XV века, надо сказать следующее. XIV век создал Московскую Русь. Первая половина XV столетия проверила эту конструкцию на излом. Конструкция оказалась прочной и выдержала напряжение.

Ну а кто все-таки должен был возглавить страну в ее неуклонном движении к объединению и какова тут была роль Севера и личности князя Юрия Звенигородского и Галичского, об этом пойдет речь ниже. И прежде всего спросим: что ж, Юрий так и сидел недвижимо, пережидая чуму и опасные походы Витовта на Русь? Или было что-то еще в эти годы, когда рос молодой великий князь, все еще не решивший своего спора с дядей, вынесенного на решение ордынского царя?

Глава 11

Хотя мир был заключен и оба претендента ждали окончания моровой беды, чтобы отправиться в Орду на ханский суд (трое киличеев[9], загодя отправленных в Сарай, скончались дорогою от черной смерти), Юрий тем не менее избегал бывать на Москве и лишь два раза, и то накоротко, посетил Звенигород. О московских делах долагал ему обычно его возлюбленник, боярин Семен Федорович Морозов, по поместиям своим, расположенным под Звенигородом и Галицкой Солью, служивший Юрию Дмитричу.

Самое худо было то, что братья Юрия Андрей, Петр и Константин, в свою пору отказавшиеся от власти, не хотели изменять своим договорным обязательствам и отступать от ребенка Василия и Софьи Витовтовны. И даже его сыновья требовали заключить мир с юным великим князем. Об этом и шла речь теперь, когда сыновья и братья его со всем собором, с боярином Всеволожским и даже личным посланцем Фотия, иноком Симеоном, пожаловали к нему в Галич на Рождество, на погляд!

Пока Юрий неуклюже обнимает и целует братьев Петра, Андрея и Константина (сейчас, когда все Дмитричи вместе, хорошо видно, до чего они похожи друг на друга), пока расспрашивает о смертях, уносивших одного за другим знакомцев, друзей, родичей, – на поварне спешно готовят княжеский пир, пекут, жарят и варят, из княжеских погребов достают дорогое иноземное вино и выдержанные меды с различными приправами, а из бертьяниц – расписные ордынские тарелки.

Сейчас будет служба в домовой церкви, баня и пир. И Юрий краем глаза поглядывает на Фотиева посланца, Симеона, из ряда мелких послужильцев Федоровых. Впрочем, где-то за Рузой обитает крестьянский род, вторая ветвь, так сказать Федоровых, и кто-то из них служит у него в дружине. Да не был ли этот монах в те поры вместе с Фотием в Галиче?! То-то он и послан владыкой!

«Надобно вызвать его на разговор – не прилюдный, келейный!» – решает Юрий, тиская за плечи Константина грубовато шуткуя о том, давешнем стоянии на Суре, которую Костя побоялся или не всхотел перейти? А тот краснеет пятнами, мнется и так и не говорит всей правды.

Братья тесной толпою входят в храм. Потом опять всем гуртом идут в баню, прогретую, благоухающую распаренной смесью духовитых трав, скидывают одежду (прислуга тотчас кладет всем чистые сорочки, чистое исподнее и свежие льняные портянки – бабы значительно взглядывают друг на друга – нет-нет и проскочит грешная мысль о редкой княжеской утехе. – Вот бы, – начнет одна и не кончит. А другая, старшая, нарочито хмурясь, тут же окоротит: – Ну, то, Окулька, Бога-то побойся! – а сама морщит губы, готовая прыснуть в кулак). Меж тем как за влажной кленовой дверью слышен гогот и уханье, князья тешатся банной радостью. Мастер, с мокрой бородой, сухой и жилистый дед, с двумя подручными, нарочито позванный для такого дела, охаживает вениками мускулистые тела князей (дети Юрия и бояре пойдут во второй пар), умело выгоняя дорожную застуду и усталь: то легкой дрожью веника нагоняя пар, то полосуя внахлест мокрые спины. Парить в бане, охаживать веничком, куда среди березовых прутьев вплетена одна дубовая ветвь для крепости – великое искусство, почти утерянное в наши дни! Где надо разгонять кровь, где хлестать поперек, где вдоль, где сильнее, с натягом, где нежно, чтобы каждая жилочка, каждый сжатый в ком мускул разошлись, ожили, чтобы вся дорожная дурь изошла с усталостью вместе с потом из тела – и чуешь после такой бани необычайную легкость, ясность и покой всего тела. Поэтому и серьезных разговоров тут еще не ведется меж князей, не до того, умственностью негоже губить негу тела.

За пиром (сперва – безмолвным – «уста жуют», потом в неспешных и не главных разговорах) братья приглядывались друг к другу: четверо сыновей Дмитрия Донского, которым по-старому-то, лестничному счету надлежало бы княжить в очередь друг за другом, кабы не было воли покойного Алексия, властно указавшего новый порядок власти, кабы не было воли церкви, кабы не было воли думы государевой, не желавшей и паче всего страшившейся перемен в налаженном распорядке места старшинств, честей и кормлений, распорядке, нарушить который было для многих – опаснее всего.

Наконец уже к концу пиршества, отодвигая от себя блюдо печеной кабанятины и вытирая жирные пальцы рушником, разложенным по краю стола, Андрей по праву старшего после Юрия высказался: – Мы ведь приехали сюда уговаривать тебя, Юрко! Смирись, заключи ряд с Василием!

Юрий угрюмо молчал, нарочито медленно жевал, запивал. Потом выговорил мрачно, отводя взгляд: – На каких условиях? Стать младшим братом этого мальчишки? Отцово завещание…

– Все мы помним отцово завещание! – перебил Петр, – но тогда не было Василия, не было даже покойного Ивана! Заключи ряд, брат, на западных рубежах неспокойно!

– Витовт не придет, ежели ты… – поддержал братьев Константин.

Юрий глянул сердито: – Не ведаю нужды! Да и до ханского суда надо нам обоим дожить!

Братья промолчали: благо, что Юрий не отверг враз предложения о мирном договоре с Василием.

Издали по-за окошками донеслось, словно с иного света, звонкоголосое детское пение.

Христос рождается, срящете!Христос рождается, славите!

– Со звездою пришли! – чуть улыбнувшись, заметил Андрей.

Ключник сунул голову в палати, вращая глазами, всем видом своим заранее винясь, сказал: – Выгнать?! – разумея, что негоже селянам нарушать княжую беседу.

– Пряники раздай! – окоротил холопа Юрий – И глянь там, ежели голодные – жаркого со стола! От нас не убудет!

Холоп понятливо кивнул, просунулся весь, ухватил блюдо, указанное ему Юрием, и исчез. Там, на дворе, вскоре запели радостно и озорно.

– Скоро шелюпаны пойдут! – сказал Константин.

– В хоромы не пускаю! – возразил Юрий. – А так вот – высылаю и закусь и питье. Бочка с пивом завсегда у крыльца стоит!

Ряженые разрядили сгустившуюся было ссору. Братьям Юрий молвил просто: – Потолкую с боярами! Да и с детьми тоже!

Последнее было уже почти согласием, и братья так и поняли Юрия, не рискуя настаивать на скором решении.

С детьми, впрочем, оставшись своей семьей, поругались, сидя за столом. Василий Косой кричал, что отец-де зря цепляется за завещание деда, поскольку ни один из дядей не перешел на его сторону, а что там говорят купцы да ремесленники в торгу, это еще отнюдь не мнение земли, и что у Витовта пока руки связаны делами на Западе, а что будет впредь – один Бог знает, и в Орде у Юрия нет надобной защиты, ибо Улу-Мехмет держит руку Витовта и не допустит… А ежели и всем тем пренебречь, так какого шута горохового надобно брать власть над Василием, чтобы опосля снова ее ему же и отдать, как надлежит по лествичному счету. Надобно брать власть полную и уже не делиться ею ни с кем!

– И ты мыслишь стать великим князем владимирским после меня?! – вопросил Юрий, спрямляя разговор. И взорвалось! Юрий кричал, Василий Косой кричал, Дмитрий Шемяка кричал, Иван пытался умолить братьев, даже в ноги валился, но его уже не слушали. Один Дмитрий Красный, то бледнея, то краснея, продолжал хранить молчание. Юрий, хлопнув дверью, вышел из столовой палаты. Крупно шагая, миновал повалушу (все свежерубленное, вот-вот сотворенное, еще крепко пахнущее смолой и деревом), ворвался в нутро смотрильной вышки. Поднялся, борясь с одышкою (расходилось сердце), наверх. Тут и стоял, чуя, как холодный ветер стягивает кожу и обвевает чело, шевеля чуть влажную бороду и примораживая волосы на голове. Спустя недолгое время поднялся на башню и стал рядом Дмитрий Красный. Стоял молча, зная, как опасно начать утешать батюшку.