Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин Страница 15

Фридрих V, взошедший на престол в 1746 году, почти за два года до приезда Панина в Данию, прибег к таким мерам, которые полностью закабалили крестьянство, — прежде свободные общинные земли были частью разделены между знатью, частью проданы спекулянтам. Крестьян сгоняли с земли, сносили их старинные дома, срок прикрепления их к помещикам был продлен до сорока лет. Один из министров Фридриха V прибег к самому отчаянному средству пополнить королевскую казну — он обложил налогом все население без различия пола и возраста в восемь шиллингов в месяц. Даже малолетний ребенок обязан был вносить этот налог. Панин лишь покачивал головой, когда ему рассказывали об этом.

Король теперь был малодоступен, однако тайный совет все-таки ограничивал его власть, и Фридриху V приходилось считаться с интересами аристократии.

Впрочем, дворянство заботилось о процветании торговли и развитии фабрик — но в основе этого лежали меркантильные интересы. И все-таки Дания процветала, несмотря ни на что. В этом Никита Иванович убедился, проехав всю страну из конца в конец…

Никите Ивановичу даны были строгие инструкции — поддерживать интересы молодого голштинского герцога, российского наследника престола, со временем, может быть, и приобрести Шлезвиг для него. И он с недоумением рассматривал эту задачу со всех сторон. Для чего России нужен этот маленький клочок земли, если таких Шлезвигов можно уместить только в одной какой-либо губернии родины десятки, а уж земли в России хоть отбавляй. Но потом он одергивал стремя — может быть, действительно хорошо иметь и эту часть Европы, чтобы добиться полного и безусловного выхода в Балтийское море. Но ведь есть же Петербург, выход в море давно завоеван Петром Великим, корабли его пусть и стоят теперь в бездействии и ветшают, но существуют же. Кому нужна эта Дания за тридевять земель от родной стороны, кому нужен этот Шлезвиг, пусть и с его богатой землей? И не округлять владения России надо, а благоустраивать жизнь везде, где только возможно. Учиться надо у Европы, но учиться порядку, хозяйствованию, упорядочению всех отраслей, развивать не только земледелие, но и торговлю, промышленность. Россия — богатейшая земля, и все в ней есть, куда там какой-то крохотной Дании тягаться с гигантской державой. Но вот поди ж ты, соль его миссии и состояла в том, чтобы поддерживать интересы Петра Федоровича, чтобы разговаривать с королем и его подданными только о Шлезвиге, о притязаниях голштинского герцога. Странная миссия, не продуманная и ненужная.

Но он со вздохом отгонял эту мысль. А вот ко второй части задачи присматривался, пробовал так и этак повернуть инструкцию — следить, чтобы не ввязалась Дания в войну против России, чтобы не выторговала привилегий от царского престола…

В крохотной Дании, в ее северном Версале — Копенгагене — сидели представители других держав. Тут старались подчинить ее своему влиянию и Франция, и Англия, и Германия. И лавировать среди опытных дипломатов, представляя интересы России, казалось Никите Ивановичу страшным и запутанным делом. Как он разберется в этих интригах, как представит королю верительные грамоты, как начнет такую трудную работу русского посланника? Ему всего двадцать девять, он не прошел школы дипломатии, хотя научился при дворе быть сдержанным и никогда ни о ком не говорить плохого слова. Да ему и не надо было притворяться. С детства учили его, что каждый человек — живая душа, что к каждому надо уметь приглядеться и обязательно найдешь в нем хорошие стороны, что надо быть только честным с самим собой и с другими, словом, религией его были честь и достоинство. Потому он не умел и не хотел злословить, как делал это каждый при дворе, не желал конфликтовать, а старался мирно улаживать все споры и недоразумения, не пускал в ход кулаки — в ходу вместе с утонченными политесами были и грубые нравы, и нередко сам Разумовский, венчанный, но тайный супруг Елизаветы, бывал буен во хмелю, и кулака его пробовали многие, а туфелька Елизаветы часто летала по щекам неловкой горничной, пощечин ее боялись самые знатные модницы. Петр бивал палкой приближенных, рубил им головы и не смущался зрелищем крови. С тех пор нравы несколько помягчели, но вырывание ноздрей, вырезание языка остались в неприкосновенности, а к сечению кнутом относились как к делу привычному. Елизавета, в сущности, отменила смертную казнь, каждый раз она заменяла ее вечной каторгой или битьем кнутом, что означало то же самое, но она обещала Богородице не проливать крови и выполнила свой обет. Но нравы еще только шлифовались, смягчались трудно, постепенно, восточное варварство все еще тяготело над русским народом, и свист кнута был привычен, кровь на спинах, выступавшая от розог, обычна, и самой Елизавете случалось отрезать непокорный локон с голов иных модниц вместе с кожей или ухом. Все еще далеко было России до Европы…

Заблестело вдали серое полотнище Балтийского моря, зачернел лес мачт в заливах и заливчиках, горбы перевернутых рыбачьих лодок, белые паруса кораблей. Панин въезжал в Копенгаген…

В XII веке на месте этого роскошного города стояла крохотная рыбацкая деревушка с десятком деревянных хижин, покрытых камышом, да немногими лодками, позволявшими жителям кормиться от моря. Епископ Абсалон, объехавший весь Ютландский полуостров и прилегающие земли, увидел, насколько выгодное положение занимает крохотное скопление рыбацких хижин, обнес деревушку бревенчатой стеной, присыпанной землей, построил замок, неприступный по тем временам, и к 1167 году Копенгаген уже был укрепленным городом. В XIII веке город получил первые привилегии и стал быстро развиваться, пользуясь ими. В начале XV века Эрих XIII овладел им и сделал своей резиденцией. Графская война, развернувшаяся в XVII веке, показала — город так хорошо защищен, что может выдержать жестокую осаду. 1658 и 1659 годы стали для Копенгагена переломными — он стойко защищался от шведов.

Местоположение города — на островах Зеландия и Аматер при проливе Зунд, позволили ему быстро занять господствующее положение в стране — пошлина через Зунд шла в городскую и королевскую казну, корабли, проходящие проливом, обязаны были платить, и Копенгаген, а вместе с ним и страна быстро богатели. Теперь в нем жило до трехсот тысяч бюргеров, на месте старых укреплений, от которых сохранилась только одна цитадель Абсалона, были разбиты бульвары, к ним примкнули быстро разрастающиеся предместья, а сильно укрепленные морские форты не позволяли никому проходить через пролив, не уплатив дани.

Возвышался над дворцами и домами знати прекрасный храм Спасителя с башней в 90 метров высоты, привольно раскинулась женская кирка в стиле базилики с колоннадой и знаменитыми «12 апостолами» Торвальдсена. Строилась русская православная часовня, начатая еще в 1749 году, во имя святого Александра Невского. Мрачными громадами высились здания дворца королей Христиансборга, зимняя резиденция Амалиенборг. Биржа, ратуша, университет, астрономическая обсерватория — все это поражало Никиту Ивановича величием и основательностью…

Глава пятая

Свадьба была более чем скромная. В пустой крохотной церкви на самой окраине Петербурга стояли перед стареньким седобородым священником Василий и Палашка. Дьячок суетился возле аналоя, старенький попик возглашал привычные по обряду слова, а на подставках позади молодых стояли Аннушка и Машенька, держа над головами венчающихся тяжелые, сверкающие при свете нескольких свечей, медные венцы.

Может, и не полагалось им, восьмилетней и десятилетней девчонкам держать венцы, да больше было некому. Всего-то четверо их стояло в пустой гулкой тишине храма. По углам притаилась темнота, только рядом с аналоем горели свечки в высоких подсвечниках, да две-три их капали воском с паникадила. Пламя свечей колебалось от ветерка, проникавшего сквозь худые окна, а лики святых бедненького иконостаса глядели сурово и грустно.

Девочкам было тяжело держать венцы, обеими руками вздымая их над головами недавних их крепостных, они уже устали, и венцы едва не падали на пол из слабых детских ручонок. Но девочки выглядели серьезными, сосредоточенными, старались выполнить свою роль как можно лучше, лица их были торжественными, под стать всей хмурой обстановке пустынного вечернего храма.

Наконец, церемония закончилась, священник объявил Василия и Палашку мужем и женой, и девочки спрыгнули с высоких подставок.

Словно взрослые, много раз видевшие такие церемонии, они троекратно поцеловались с молодыми, поздравили их скромными подарками и вместе с ними вышли на улицу.

Давно уже в северную столицу пришла весна, последние лучи заходящего солнца еще освещали грязные немощеные улицы, прикрытые свежей молодой травкой.

У дверей церкви стояла подвода, состоявшая из пары чахлых гнедых лошадей и возка на высоких колесах.